— Уплачивали бы понемножку. Кстати, и хороший урожай предвидится.
— А что дашь, если взыщу твои долги?
Хаим затрепетал от радости.
— Дашь половину — возьмусь, — решительно объявил исправник, укладываясь на пуховики. Дело было улажено.
На другой день, чуть свет, деревня зашевелилась, заволновалась. Сотские бегали как угорелые из дома в дом и сгоняли народ, как на пожар. Бабы сопровождали своих мужей и сыновей и голосили навзрыд. Вся толпа сгонялась к управе. Разнеслись слухи, что прямо со сходки неисправных податных плательщиков погонят на казенные и частные работы куда-то в страшную даль. Об этих слухах позаботился шинкарь, по совету самого исправника.
Народ сплошной толпой с обнаженными головами долго ждал появления начальства, переминаясь с ноги на ногу.
При появлении исправника толпа поклонилась в пояс. Несколько стариков выступили вперед и бухнулись ему в ноги:
— Не губи, батюшка, не губи, родимый!
— А что? — спросил надменно исправник.
— Не гони на работы! Бог милостив, хлебец народится, все уплатим, до копеечки уплатим. Нешто платить не хотим? Неможется, родимый, видит Господь — неможется.
— Да что вы, ребята? Я совсем по другому делу приехал; по делу радостному — вот что!
Мрачные лица в толпе на миг озарились надеждой.
Исправник направился в сельскую управу, позвав за собою людей.
— Ведомо ли вам, ребята, что жидов из деревень гнать велено?
— Чули это мы, — отозвались одни.
— Давно бы так, нехристей.
— Водку в долг не отпускать строго было наказано жидам. Об этом знаете вы?
— Ни-ни, сего не ведаем.
— Так ведайте же!
— Значит и платить не надо? — спросил кто-то, выдвинувшись из массы.
— Не только что платить не надо, но жиды, отпускавшие свою поганую водку в долг, вопреки закону, должны еще платить деревне штрафу столько же, сколько им народ задолжал. Штраф этот пойдет на податную недоимку — вот что. Поняли?
— Как не понять, батюшка!
Поднялся восторженный говор и шум.
— Молчать! — гаркнул исправник. — Чего расходились? Забыли пред кем стоите?
Настало глубокое молчание.
— Пиши, — скомандовал исправник, обращаясь к писарю сельской управы. — Нужно составить список, сколько деревня задолжала жиду, чтобы определить сумму штрафа, предстоящего ко взысканию в пользу деревни.
— А вы, — обратился исправник к толпе, — говорите, сколько каждый должен шинкарю, только не врать.
Писарь, чуть заметно ухмыляясь, взялся за перо.
— Стой! — остановил его исправник. — Притащить сюда жида с его расчетной книжкой.
Несколько сотских бросились со всех ног за шинкарем. Через несколько минут явился Хаим с толстой, растрепанной книжкой. Еврей имел растерянный и до смерти испуганный вид.
— Укажи, шинкарь, сколько кто тебе должен денег.
— Ваше высокородие, — пролепетал еврей, — они... занимали наличные деньги... для посева.
— Укажи, кто должен и сколько, — грозно прервал шинкаря исправник.
— Вот... он, — указал шинкарь дрожащей рукой на одного из мужиков.
— Должен? — допросил исправник мужика.
— Должен, батюшка, как не должен, — ответил радостно мужик.
— Сколько? — продолжал допрашивать исправник. Еврей развернул свою книгу.
— Пять рублей с полтиной.
— Признаешь? — спросил исправник мужика.
— Нет, родимый, чего врать; я должен ему девять рублей с полтиной.
Еврей отскочил, изумленный.
— Не знаю... может, забыл записать... — промямлил он.
— Стало быть, забыл! Нешто не помнишь, когда я с Петром...
— Запиши! — приказал исправник писарю.
Поочередно еврей указывал на своих должников.
Долги беспрекословно признавались. Не удивительно, что большая часть должников спорила с кредитором о том, что суммы их настоящего долга гораздо больше суммы, записанной за ними в шинкарской книге. Они кричали на шинкаря, что он ошибся, забыл записать... Нашлись, однако, и такие мужики, которые ни за что не хотели признать себя должниками.
— Чего отпираешься? Ведь должен? — увещали их соседи, подмигивая и легонько подталкивая локтем.
— Не могу я греха на душу брать. Стало быть, не должен — и шабаш.
Когда список долгов был таким образом составлен, исправник велел прочитать его вслух.