— В саду ждет приёма граф Развозовский. Пригласи. — Слуга ушёл. — Граф болтлив, глуп, но вид у него снаружи многозначительный, а в задуманном предприятии, чем многозначительнее передатчик, тем успешней. — И, чуть подумав:- Я продиктую вам, капитан-лейтенант, секретную депешу, а вы передадите её шифровальщику. Шифр номер восемь.
— Шифр номер восемь не надёжен, ваша светлость.
— Тем быстрее дойдет до Биконсфильда. Да и граф небось сболтнёт.
Тут как раз вошёл и граф Развозовский, грузный и поживший мужчина около 55 лет, с мешками у глаз.
— А, граф Юлиан Викторович, здравствуйте! — приветствовал Горчаков. Садитесь, садитесь. Можете идти, капитан-лейтенант. Ах, боже мой! Я и забыл о депеше. Граф, разрешите продиктовать при вас телеграмму?
— Если даже и государственная тайна, вполне положитесь на мою скромность, ваша светлость.
— Пишите, капитан-лейтенант. «Царское Село. Министру двора. Прошу сообщить Его Величеству, что я согласен с мнением генерала Обручева о необходимости немедленной посылки к границам Индии армии в двести тысяч штыков. Канцлер, князь Горчаков». Да-с, двести тысяч! На чей-нибудь взгляд число покажется неправдоподобным, но Яго говорил своему генералу более неправдоподобные вещи, а тот, смотри-ка, как успешно задушил Дездемону,
— Осмелюсь спросить, ваша светлость, фамилию генерала, — осторожно поинтересовался Развозовский.
— Кляузовиц, граф.
Развозовский удовлетворённо кивнул:
— А-а… слышал. Благодарю.
Ахончев, записав текст депеши и откланявшись, ушёл, а Развозовский, вздыхая тяжело, посмотрел на Горчакова… Канцлер перехватил его взгляд:
— А ты что-то грустен, Юлиан Викторович? Опять проигрался?
— Хуже, хуже! Дочь моя уже пришла, ваша светлость?
— Нет еще,
— Стремлюсь увидеть дочь, но трепещу! Она, живя в Лондоне, превратилась как бы в мрамор. Обелиск, а не дочь! Через неё унижен, страдаю. Спасите!
— Что произошло?
— Горе произошло. Дней десять назад встретили вы меня на Фридрихштрассе. В тот час умер коннозаводчик Ахончев, и его жена известила меня, что я назначен по завещанию душеприказчиком.
— Не годны вы, граф, душеприказчиком. Ошибся покойный. Я скорбел и тогда и теперь скорблю.
— И правильно скорбели! Предвидели бездну, ваша светлость! Вы, помните, зашли со мной на квартиру покойного и даже взглянули на его бумаги, которые я увёз к себе.
— Увозить к себе бумаги я, помнится, вам не советовал, граф.
— И правильно! А я не послушался, увёз. Векселя, расписки, вексельную книгу, будь она проклята! Ведь вексельная-то книга исчезла, ваша светлость.
— Плохо.
— А того хуже, что в той вексельной книге отмечены мои векселя, под которые я брал деньги у покойного Ахончева.
Горчаков без всякого выражения полюбопытствовал:
— Векселя вами не оплачены?
— Наоборот, ваша светлость, оплачены.
— Всё равно мошенничество. Так? — Развозовский молчал. — Весьма сожалею, что полковник, командир Лубенского гусарского полка, пойман будет в мошенничестве. Да и где? В Берлине, у немцев. Позор, милостивый государь, позор.
— Ваша светлость, ни духом, ни глазом не виновен. Кроме того офицера Ахончева, что сюда с Балкан к графу Шувалову прикомандирован, приехал ещё наследник. Лютая личность! Делец, коммерсант. Поднимут скандал, пожалуются немцам, поволокут в немецкий суд… а у меня дочь пишет умные книги о славянах, ваше превосходительство, на всю Европу, у Гладстона и лорда Биконсфильда приглашена…
— Боже мой, да вы ещё вдобавок и пьяный?! В такую жару! Покиньте меня, сударь, покиньте.
— Ваша светлость, Александр Михайлович, спасите.
— Покиньте меня. Впрочем, обождите. Не ради вас, ради дочери буду снисходителен последний раз. Похлопочу. Поищем вексельную книгу, раз в ней есть отметки, что ваши векселя оплачены.
— Всеобщая благодарность, ваша светлость, всего света, всего мира и меня, спасён! — Развозовский уже хотел идти.
— Но граф, Юлиан Викторович, взамен хочу попросить у вас услуги.
— Немедленно осуществлю.
— Вы — охотник?
— Страстный, ваша светлость!
— Мне надобно ружьё.
— На зайца или на волка, ваша светлость?
— А разве не всё равно? — спросил Горчаков недоуменно.
— Ружья бывают особые на зайца и особые на волка.
— Мне, голубчик, надо нечто среднее, скажем… на шакала. И не перебивайте меня! Вы пойдёте во французское посольство и скажете военному атташе, господину Леруа, по возможности без свидетелей: «Князь Горчаков страстный охотник».
— Впервые слышу, ваша светлость.
— Но, говорите вы, в России плохие ружья…
— Верно!
— И в Берлине я не нашёл хороших…
— Разрешите рекомендовать мастера, ваша светлость?
Горчаков продолжал строго:
— Не нашёл. Вся надежда на Париж. Вы, милостивый государь, вхожи в салон Гамбетты…