— Боже мой! — вздохнула сидящая напротив него немка. — Я страшно волнуюсь. Я еще никогда не была на той стороне.
В распахнутых дверях появились двое таможенников в мундирах.
— Добрый вечер! Приготовьте паспорта! Просматривая документы Шеля, один из таможенников задержался взглядом на его фотографии и фамилии; потом оглядел поляка с ног до головы и, повернувшись, шепнул что-то товарищу. Тот вошел в купе, внимательно проверил паспорт и вернул его Шелю.
— Попрошу открыть чемоданы! — обратился он к пассажирам.
Таможенники бегло осмотрели багаж всех путешественников, чемодан же журналиста перерыли до дна. Не найдя ничего подозрительного, они удалились.
Час отъезда миновал, а поезд все еще стоял на станции. Шель начал волноваться. Преграды со стороны властей могли помешать осуществлению тщательно разработанного плана.
Сумрак сгущался, в вагонах зажгли свет. Наконец, с десятиминутным опозданием, к непрерывным призывам разносчика присоединились возгласы кондукторов:
— Закрывайте двери! Поезд трогается!
Оказавшись за пределами Гельмштадта, Шель почувствовал приятное облегчение. Он уселся поудобнее и начал вспоминать все сначала… Уехав из Гроссвизена, он провел сутки во Франкфурте-на-Майне, а также несколько часов в Бонне.
В ночь накануне отъезда Шель не сомкнул глаз. Все свободное время он посвятил составлению подробного рапорта о событиях в Гроссвизене. Ясными четкими фразами он описывал причины, побудившие его предпринять поездку, посещение Эйхенштрассе, встречу с Джонсоном, отдельные инциденты с Лютце, Менке, Грубером… Кончил он свой отчет словами:
«В связи с ограниченностью срока пребывания в ФРГ, а также учитывая возможность необъективной позиции властей при рассмотрении дела Джонсона — Траубе, я решил продолжить свое путешествие по первоначально намеченному плану и в назначенный срок вернуться в Польшу. Если возникнет необходимость в каких-нибудь дополнительных объяснениях, я пришлю их в письменном виде или, по желанию правительства ФРГ и с согласия правительства Польской Народной Республики, вновь приеду в ФРГ, чтобы дать показания».
Воспользовавшись остановкой в Брауншвейге, Шель послал письмо с копией рапорта комиссару Визнеру.
Путь казался бесконечно долгим. Но вот, наконец, за окном море домов, лабиринты улиц, Шпандау-Берлин: поезд въехал под своды огромного перрона.
Шель переночевал в маленькой гостинице неподалеку от вокзала. Рано утром он заказал два телефонных разговора на девять часов: первый — с комиссаром полиции в Гроссвизене, второй — с прокуратурой того же города.
Время тянулось невыносимо медленно. Закуривая одну сигарету за другой, журналист нервно мерил шагами маленький холл, ежеминутно поглядывая на часы. Ровно в девять телефонистка сообщила, что связь налажена. Шель быстро вошел в кабину. Ответившего ему дежурного полицейского он попросил позвать комиссара.
— Алло! Кто говорит? — услышал он голос Визнера.
— Ян Шель!
— Шель? Это вы! Ваш рапорт!.. Мне просто не хватает слов. Это сенсация! Где вы сейчас? Откуда звоните?
— Из Берлина.
— О! Не понимаю, как все это могло случиться! Я как раз читаю про ваш трюк с записью разговора…
— Вы получили квитанцию из камеры хранения?
— Да, она была подколота к вашему рапорту. Я послал сыщика на вокзал. Но я не могу понять, зачем она нужна. Вы можете объяснить?..
— Записав разговор, я запаковал одну из пленок и перед самым отъездом оставил ее в камере хранения в Гроссвизене. А квитанцию послал вам.
— Вы, кажется, сказали «одну»?
— Да. Я записал две пленки. Вторую я отдал вместе с рапортом представителю ПАП в Бонне Михалинскому с просьбой показать ее сегодня уполномоченному министерства юстиции. Таким способом я обезопасил себя от дальнейших попыток фальсифицировать правду. Оспаривать подлинность пленки никому не удастся — я отдал ее в камеру хранения через несколько минут после того, как вышел из магазина «Херлигер».
— Вы обо всем позаботились! А Джонсон говорил, будто бы вы его агитировали… чтобы… ну, вы знаете… Мне пришлось передать его информацию дальше.
— Я учитывал эту возможность и ее последствия и поэтому не забрал пленку с собой, а оставил ее в нашем Агентстве Печати.
— Вы очень предусмотрительны!
— События в Гроссвизене научили меня осторожности.
— Да, да. Разумеется.
— У вас есть какие-нибудь специальные вопросы, господин комиссар?
— Вопросов у меня много, но я еще не успел внимательно прочитать рапорт. Кроме того, я должен отдать приказ об аресте Джонсона. У меня куча дел!
— В таком случае желаю вам… успеха!
К телефону в кабинете прокурора подошла секретарша Эльза. Шель попросил ее позвать Джонсона.
— Это ты, Ян? Ты где? — в голосе звучало удивление.
— Да, это я. Я в Берлине. Слушай, Пол. Слушай внимательно: в настоящий момент в руках у комиссара Визнера подробнейший рапорт, проливающий свет на все обстоятельства, сопутствовавшие смерти Леона, несчастному случаю с Лютце и убийству Шурике.
— Ты что, спятил? Да ты же со всей этой чепухой превратишься в посмешище.
— Нет, Пол, я не превращусь в посмешище. Когда ты сидел у меня на Эйхенштрассе перед отъездом, весь наш разговор был записан на пленку.
—Что? — крикнул Джонсон.
— Ты обезвредил всех свидетелей, но теперь они не нужны, ты разоблачаешь себя сам.
— Это невозможно! Ты не мог… Это…
— Прощай, Пол! — и Шель повесил трубку.
Перевод с польского Э. ГЕССЕН и К. СТАРОСЕЛЬСКОЙ