— Всё собираюсь к тебе зайти, — сказал Шамиль, — пора папаху менять.
Нужно оценить это высказывание, ведь Шамиль был истинным татарином и в душе, конечно, мечтал о мерлушковой.
Папаха Шамиля была в известной степени гордостью Игоря Ивановича. Пять лет назад Игорь Иванович построил её из собственных кролей. Когда Игорю Ивановичу случалось продавать кролика или шкурку, он непременно напоминал, что особенно хороши они на папаху и он может дать адрес человека, который шьёт папахи исключительно у него, у Игоря Ивановича.
— У меня есть один, с ухом такой, уверен, тебе понравится, можно даже не красить. — Игорь Иванович сделал маленький глоток и в благодарность за приятное начало разговора добавил: — Только не сегодня, я очень тороплюсь. Племянник из Ленинграда приезжает. Вот пива взял.
Стуча деревянной ногой, в «Утюг» вошел Мишка Бандалетов, величайший плут и пройдоха, способный для вашего удовольствия и за ваш, разумеется, счёт выпить маленькую водки через ноздрю. Понимая свое особое положение в городе, он сам первый никогда никого не узнавал и первым не здоровался. И если бы сами обитатели Гатчины его не признавали и не здоровались с ним, он так бы и жил, как транзитный путешественник, впервые попавший в незнакомое место. Эта личина, исполненная гордости и достоинства, позволяла ему к одним и тем же лицам обращаться со словами, то ли вычитанными в какой-нибудь древней книге, а скорее всего услышанными в кино: «Не дайте пропасть благородному человеку…» Не навязываясь в дружбу и даже не напоминая о знакомстве, он демонстрировал истинное благородство души, ограждая собеседника от унижающего равенства, и потому Мишка редкий день не был пьян уже до обеда. Три удара деревяшкой в пол, и Бандалетов стоял перед закусывающими шофёрами. Услышав предложение спасти благородного человека, шофёры не от жадности, а из чувства безопасности, от нежелания участвовать в каком-то непонятном представлении сочли за лучшее просителя обматерить. Бандалетов резко пригнул подбородок и в следующую секунду вскинул голову, как исполнительнейший флигель-адъютант, получивший ясное указание о дальнейших действиях. Он тут же развернулся и чётко, ловко, в два шага предстал перед приятелями. Благородная душа Бандалетова не стала открещиваться от знакомства с Игорем Ивановичем и Шамилем.
— Не смею мешать беседе умнейших граждан Гатчины, — четко доложил Мишка.
Игорь Иванович был рад, что семь копеек у него всё-таки оставалось, и он тут же кинул их в подставленную ладонь, Шамиль дал копеек восемнадцать. Поблагодарив дарителей всё тем же флигель-адъютантским поклоном, Мишка развернулся на своей деревянной оси и покинул «Утюг».
— Племянник любит «московское» пиво? — кивнув на сетку, поинтересовался Шамиль.
— А что ты думал? Пол-утра потерял, пока нашел.
— Это хорошее пиво, я его пил. Мы его с тобой пили. На майские, помнишь, с машины продавали? С машин всегда продают дорогое пиво.
— Смотри, что у меня с руками. — Игорь Иванович поставил кружку и протянул ладонь. — Во, видишь? Не разгибается до конца, и всё тут.
Безымянный палец бурой, в трещинах и царапинах клешни действительно пребывал в оригинальной позе.
— А ты попробуй календулой.
— Я гомеопатию не признаю. Хочешь — обижайся, хочешь — нет, только это… — Игорь Иванович придвинулся и доверительно сообщил: — Это буряты выдумали, им она и помогает.
Шамиль подумал, что-то вспоминая, улыбнулся и сказал:
— Академик Павлов не был, по-моему, бурят, но лечился только у гомеопатов.
— Вот и залечили своими шариками.
— Шарики здесь ни при чём, это жена…
— Жена? Да он свечки по ней ставил!
— Кстати, наука отрицает, что академик Павлов верил в Бога.
— А где была твоя наука, когда он в Знаменской церкви на площади Восстания поклоны бил?! Знаменскую-то не сносили, пока был жив академик Павлов.
— Я по радио слышал, «Уголок атеиста» называется…
— Мне не надо радио, если я сам… в общем, не сам, а Настя… её младшая сестра на Гончарной жила и ходила в Знаменскую… Так что слушай радио… — Убеждённость в своей правоте мешала найти нужные слова.
— Марко Поло, венецианский путешественник, вообще считал Россию китайской провинцией… и называл Татарией. Это же заблуждение!..
— Так и нечего глупости повторять… Марко Поло!
— Я просто хотел сказать, что у великих людей есть великие заблуждения.
— Правильно. Потому что вокруг каждого подпевал полно, и любую глупость тут же подхватят и ну звонить!..
Игорь Иванович значительно замолчал и со вкусом отхлебнул пива, разглядывая лицо Шамиля, будто оно было предметом неодушевлённым.
Лицо у Шамиля было бы вовсе круглое, если бы не сдавленность в районе висков, и поскольку полного круга не получалось, оставалось впечатление незавершенности или какой-то неправильности, именно от этого брови взметнулись однажды вверх да так и остались, запечатлев гримасу удивления. Впечатление это подтверждалось и узким изгибом губ и наклоном головы вправо, будто Шамиль прислушивался к каким-то звукам, исходившим из правого плеча. Крючковатый узкий нос на почти плоской поверхности лица являл собой нечто даже воинственное, клюв не клюв, но что-то в этом роде. Строго говоря, вид Шамиля можно было бы считать высокомерным, насмешливым и агрессивным, если бы не легкое облачко улыбки, которое, казалось, всё время бродит около его лица, случайно касаясь то глаз, то губ; есть такая улыбочка у человека, готового всегда признать себя побеждённым, но с такой оговоркой, что победителю самому было бы резонней отказаться от своей победы.
— Безобразие, льют одну пену. — Игорь Иванович поднял кружечку на уровень глаз.
— Пиво без пены не бывает, — сказал Шамиль. — Странно другое: оказывается, Земля совершенно не изучена.
— В каком смысле?
— В самом прямом. Ты помнишь Ракию? Это дочка Ашраф, жены Хакима от первого брака. — Шамиль неторопливо отхлебнул пива. — У Ракии тоже девочка, Нурия, ей три года. Махуза собрала кой-какую одежду, из обуви от наших осталось, я повёз в Ленинград Ракие. Она на Кропоткина живёт.
— У Евгеньевской больницы? — уточнил Игорь Иванович.
— У Евгеньевской — там Бакунина, а это Кропоткина, у Сытного рынка. Я приехал, дома её нет, ждать часа два, а то и три. В кино с вещами не пойдёшь. В зоопарк, там рядом, холодно. Пошел в планетарий. Очень интересно. Вот видишь яйца? — Шамиль показал на горку крутых яиц на буфетной витрине. — Так если сравнить Землю с яйцом, то более-менее изучена только скорлупа.
— А дальше и изучать нечего, жижа там расплавленная. Магма!
Игорь Иванович осушил последние капли и решительно отставил кружку. Шамиль, не глядя на приятеля, отлил немного пива в его отставленную кружку. Игорь Иванович снова взял ее в руки.
— Им, оказывается, ещё неизвестно, где эта магма размещается. Только там, где желток, или и там, где белок.
— Где белок, там вода и минералы, а где желток — магма, — с убежденностью очевидца сказал Игорь Иванович.
— Вот говорят — путь к лучшему… Каких-нибудь пять-шесть миллиардов лет, и Солнечная система превратится в ещё один необитаемый остров во Вселенной…
— Почему остров? — не поднимая глаз на Шамиля, строго спросил Игорь Иванович.
— Так сказал лектор, он что-то имел в виду. Вопросы потом были, но про остров не спрашивали.
Игорь Иванович, удовлетворенный ответом, кивнул.
— Я к чему веду мысль? Если Солнце рано или поздно погаснет, то какой же это путь к лучшему?
— Ты хочешь, чтобы жизнь остановилась?
— Это невозможно. — Шамиль улыбнулся, как большой начальник, отказывая беззлобно в маленькой просьбе. — Моя мысль совсем простая, мне даже неловко тебе её говорить. Если у всего есть начало и есть конец, то, значит, есть и середина?
— Предположим, — осторожно допустил Игорь Иванович, опасаясь попасть в ловушку.
— Стало быть, есть движение вверх и, хотим мы или не хотим, вниз. Так устроена жизнь.
— Я тебя понимаю. — Игорь Иванович на секунду пожалел, что шоферы, бурно костерившие тупое начальство, не слышат их разговора.