- А что?
- Как что? Это они спалили. - Зойка кивнула головой в сторону своего сарая. - Я везде обегала и нигде не нашла его.
- Зачем он тебе?
- Сказать, чтобы домой и носа не показывал сегодня. Отец как тигр. Разорвет его на части. Всю шкуру, говорит, с него, подлеца, спущу. Мне и то попало. Видишь?
Зойка задрала рукав платья. На ее плече темнел багровый рубец.
- А тебя-то за что?
- Наперед, говорит...
- Может, ты ничего и не сделаешь.
- Нет, Капа, сделаю. Чувствую, что сделаю. Вот прямо не могу, во мне что-то так и ходит, так и бродит. Мама говорит, что это у нас кровь такая шалая. - Зойка огляделась и потянула меня за угол плетня. - Я уж сделала. Тарелку разбила. Мама пока не знает. Помнишь, ту, с золотой каемочкой?
- С виноградом?
- Я давно ждала, что она разобьется. Я чувствовала, что она разобьется. Я все до единого осколочка подобрала и спрятала. Красивые. Хочешь, я поделюсь с тобой?
- Нет, Зойк, не надо.
Зойка бы и еще поболтала, но мне некогда было ее слушать, я отвернулась и побежала домой. Бежала и с затаенной радостью смотрела на чердачное окно Настасьиного дома.
Жди, Шурка. Жди.
Мама сидела за столом. Мы пообедали. От похлебки я отказалась, картофельника немного поела.
Я не солощая на еду. Мама ругается, а иногда подшучивает надо мной. Говорит, что я ем ровно столько, сколько надо, чтобы не умереть. Неправда. Когда мы играем в догонялышки или в "третий лишний", за мной никто не может угнаться. И в работе я шустрая. Мне легко.
Пока мама убирала со стола и мыла посуду, я и в комнате и в сенях подмела.
Прибежала Нюрка, дверь настежь распахнула:
- Капа!
И села на приступки.
- Ты знаешь... У Настасьи на чердаке кто-то есть. Иду я, гляжу, а оттуда кто-то выглядывает. Черный, лохматый.
- Тише, тише, Нюрк. - Я подсела к ней и нарочно тревожно шепнула: Там гроб.
Нюрка выпучила глаза.
- И покойник в нем водится?!
- Водится. Страшный, волосы длинные. Зубы большущие.
Я изо всех сил старалась напугать Нюрку, чтоб она не вздумала лезть на чердак, а Нюрка радостно сказала:
- Ой, Капа! Пойдем поглядим.
Напугала!
Теперь от нее не отвяжешься. И дома оставлять нельзя. Всех девчонок приведет к Настасьиной избе на покойника смотреть. Пришлось мне уговаривать маму взять и Нюрку с собой на ферму. Нюрка захныкала.
- Ничего, доченька, ты уж большая. Пора к работе привыкать.
Но Нюрке к работе привыкать вовсе не хотелось. Когда мы пришли в телятник и она узнала, что ей придется вычистить три хлева, она заявила мне:
- Если ты не поможешь мне, я скажу маме, что у тебя есть покойник.
- Я тебе скажу! Я тебе, Нюрк, не знаю что сделаю.
- Все равно скажу.
Я треснула Нюрку по затылку.
Она отбежала от меня и вполголоса вымогательски затянула:
- Мама. А... у... Капки... есть... Будешь за меня чистить?
- Нюрка, - взмолилась я, - у меня у самой хлевов целый порядок. А у тебя только три, да и то малюсенькие и почти что чистые.
- Будешь? - угрожающе повторила Нюрка и громко произнесла: - Мама!
- Буду, Нюра, буду...
- И покойника покажешь?
- Покажу, Нюр, покажу.
А про себя подумала: жди. Вот перепрячу Шурку и такого покойника покажу, сама покойником будешь, "Брила" (так Нюрку дразнили за толстые губы). И Шурка тоже... Набедокурил, так уж и сидел бы смирно, а то выглядывает.
Вычистив один хлев, я окинула взглядом телятник и поняла, что со своим и Нюркиным заданием мне не управиться до самой темноты.
- Мам, уж очень много на сегодня.
Мама оперлась на вилы, подумала и убавила мое задание на два хлева.
Хорошая у меня мама. Справедливая. И работаем мы с ней всегда по заданию. Сами себе даем задание. Так интереснее. Где поторопишься, где отдохнешь. А без задания работается как-то не весело. Сколько ни делай ни конца работе, ни края не видать. И тянешь время. От завтрака до обеда, от обеда до ужина.
Как только я вычистила три хлева, Нюрка запрыгала от радости.
- Мам, мам! Я все. Можно мне домой идти?