Но подруги мои тоже не молчали, тоже старались перекричать одна другую, и голос мой, как дождевая капля в луже, растворялся в общем визгливом переполохе.
Частушки мы пели на ходу. Ходили вдоль деревни. Мы, девчонки, впереди, мальчишки с гармонью позади нас.
Пели они почему-то всегда не своими, нарочно грубыми голосами, и, как я ни прислушивалась, уловить Шуркин голос никогда не могла.
Частушки у них всегда были или ухарские, или грустные. И мало у них было частушек про любовь.
Подхожу я ближе к дому,
Дом невесело стоит.
Собрата моя котомочка,
На лавочке лежит.
Ходили мы вдоль деревни долго, до тех пор, пока не открывались в избах окна и не ругали нас. Спать мешаем.
Мы уходили за деревню на бугор. Игры играли. Играли до рассвета. И больше всего мне нравился "ручеек".
Мальчишки и девчонки встают попарно друг против дружки. Берутся за руки, поднимают их. А у кого нет пары, проходит сквозь этот строй и выбирает себе напарника. Осиротевший делает то же самое, и "ручеек" течет, течет, течет. До тех пор, пока игра не надоест.
Хорошая игра. Молчаливая, не суматошная. Не то что в "третий лишний". Визг, крик, носишься как угорелая. Запыхаешься, измучаешься. А утром в школу. А после школы копать.
Так и ноги таскать не будешь.
А в "ручеек"...
Я всегда выбирала Шурку, а он сердился. Возьмет меня за руку да как стиснет ее изо всей мочи в ладони, инда косточки захрустят. Из глаз слезы катятся.
- Шурка, у нас же дружба.
- А я кажу, какая она крепкая.
Ох, Шурка... И совсем ты не это показываешь. Что я, слепая, не вижу? Когда ты идешь "ручейком", ты не меня, а Розку выбираешь. Конечно, она красивая. Но ведь она тебе не пара. Она старше тебя на четыре года. Ей замуж пора. А тебе жениться еще рано.
Сказать бы все это Шурке. Набраться бы храбрости и сказать. А как скажешь? И зачем? А вдруг он не так поймет, насмехаться станет. Он и без того плохо думает обо мне.
А все из-за чего? Из-за того, что я его к себе приплюсовала. А почему приплюсовала? Мне обидно было. Почти всех девчонок с мальчишками плюсовали, а меня нет.
Вот я и приплюсовала: "Шурка+Капка=любовь".
Прочитала и обрадовалась. Стерла. И опять написала. И... оставила. На дороге в школу я писала. Раньше всех я шла. Шла и писала. Шурка пройдет, прочитает.
Иду, иду, разглажу песок и напишу: "Капа+Шура".
Или: "Шура + Капа".
И так до самого школьного забора.
Говорят, Шурка волком выл от злости.
Я на другой день опять всю дорогу исписала.
Шурка помрачнел. Говорят, молчал, только зубами скрипел да кулаки сжимал.
- Ну, узнаю...
А откуда он узнает? Я задержусь в школе после уроков и снова разрисую всю дорогу. А утром иду вместе со всеми в школу и возмущаюсь. Затаптываю вместе с Шуркой написанное. Он смотрит на меня и успокаивает:
- Ты, Кап, не думай, я его подстерегу. Ох уж тогда...
- Я, Шурк, не думаю. Пускай пишет.
- Как пускай?
- А так. Может, он правду пишет.
- Чего? - У Шурки от удивления брови поползли на лоб.
- Чевокалки проехали, - отшутилась я.
- Смотри, как бы они тебе по носу не заехали.
- А дружба?
- Дружба дружбой, а за такое посмешище... - Шурка не договорил, ударил кулаком по портфелю.
Но я не испугалась.
Две недели я играла с Шуркой, как кошка с мышкой. А на третью попалась. Шурка поймал меня на месте преступления.
В тот день я сажала в огороде капусту. Сквозь плетень наблюдала за Шуркиным домом.
В кармане моего платья лежал кусочек мела.
Я тебя, Шурка, порадую. Запляшешь.
"Посмешище..."
Слово-то какое придумал. Значит, ежели тебя приплюсовывают ко мне это посмешище? Ну хорошо. Я тебе всю стену разукрашу. "Посмешище..."
Я достала из кармана осколок зеркала и долго разглядывала свое лицо.
Нет, Шурк, я не посмешище. Брови у меня только на солнышке выцвели, а то бы я совсем красивая была. Я достала из кармана черный карандаш, подвела брови.
Вот видишь. А кабы еще румяна... Но у меня нет румян. А у Розки есть. Она дояркой работает. И что ее никто замуж не возьмет?