"Папе помогаю".
Болтун. Я положила в карман зеркало с карандашом, встала и без всякой предосторожности пошла к Шуркиному дому, влезла на завалинку и начала писать.
Писала крупно, размашисто. На последнем, самом толстом нижнем бревне нарисовала карикатуру на Шурку и написала: "Шурка+Шурка+Шурка=глупый баран".
Подчеркнула. Села и заплакала.
Шурка подошел ко мне неслышно, откуда-то из-за дома. Наверное, с огорода - копал. Его босые ноги были в сырой земле и навозе. Лицо потное.
Я отодвинулась в угол, робко съежилась.
Шурка посмотрел на исписанную стену, на меня, снова на стену и снова на меня.
- Это, Шурк, не я.
Шурка молчал.
- Верно, верно, Шурк. А это, - поглядела на свои испачканные мелом руки, - я стирала. Вот так вот.
Я потерла ладонью по исписанному бревну.
- Стирала?
- Стирала...
Шурка размахнулся и... Нет! Нет! Он не ударил меня. Он опустил руку и сказал:
- Зачем ты это? - Сказал тихо, дружелюбно: - Сотри.
С тех пор я не приплюсовываю Шурку. А он, когда мы играем на бугре, избегает меня.
Обидчивый какой...
"Стыдно, - говорит, - мне за тебя".
А не знает, как мне за него стыдно в школе, страх. Когда он у доски отвечает урок, я готова под парту спрятаться. Дык... Мык... В классе хохот. А у меня уши пылают.
Эх, Шурка, Шурка... Если бы ты учился по всем предметам на пятерки, как по физкультуре да по немецкому, я бы гордилась тобой. А так стыдоба одна. Жду не дождусь, когда учебный год закончится.
За неделю до экзаменов Шурка вдруг резко изменился - притих, ходил понурый, неразговорчивый. На уроках рассеянно смотрел в окно. Из школы возвращался в одиночку и не дорогой, а стороной - лугами.
Вечерами Шурка не показывался на улице, и наша деревенская гармонь замолкла. Скучно стало вечерами.
Мальчишки уходили гулять в соседнюю деревню, а мы, девчонки, сиротливо шатались по улице и нагоняли на себя тоску унылыми, тягучими песнями. Пели нехотя - лишь бы скоротать время. Рано расходились спать.
Однажды, когда я бежала с гулянья домой, меня в затененном переулке кто-то окликнул.
- Кап!
Я обмерла: Шурка. Остановилась.
- Ты куда?
- Домой.
Шурка, мрачный, вышел из темноты, грустно улыбнулся и побрел рядом со мной.
В руках у него была ветка. Он нервно обрывал с нее листья и швырял их в сторону.
- Давай посидим немного.
- Давай!.. - обрадовалась я и устыдилась.
Однако Шурка ничего не заметил. Угрюмо склонив голову, он думал о чем-то своем. Мы долго шли молча.
Я первый раз в жизни гуляла с мальчишкой вдвоем. Хорошо, что Шурка не взял меня под ручку.
Конец деревни. Мы присели на сваленные у мазанки дрова. В соседнем селе играла гармонь. Мы молчали. Взошла луна. Прокричали петухи.
С полей потянуло прохладой. Я начала зябнуть, но сказать об этом Шурке побоялась. Не хотелось уходить домой.
Возле конных дворов завыла собака. Смолкла.
Я сидела, боясь шелохнуться, ждала. Он, наверно, обнимет меня... Ой, страшно! Я наклонила голову, съежилась.
- Звезда упала.
- Чего, Шурк?
- Звезда вон сгорела.
- Где? - Но тут же спохватилась, ответила: - Это, Шурк, чье-то счастье рассыпалось.
Шурка встал.
- Пошли?
- Куда?
- Домой.
У дворов снова завыла собака. Завыла протяжно, тоскливо.
- Шурк, а что ты такой печальный? И гулять не выходишь, и на гармони не играешь. У тебя что-нибудь случилось?
Шурка молчал.