По лесу раскатилось далекое эхо. Мы прислушались. Гром. Оглядели небо, успокоились, погнали стадо пастись. И вдруг лес замер, оглох, помрачнел. Солнце и тьма. И нас и телят охватила тревога. Телята перестали щипать траву, беспокойно застыли. На деревьях не шелохнулась ни одна ветка, птицы смолкли, трава поникла. Тихо, подстерегающе заурчал гром. И снова ни звука.
Гроза...
Мама наказывала: в грозу гоните телят в мелколесье. В бору убить может.
- Нюрка, гроза!
Мы засуетились, забегали.
- Но!.. Но!.. Шевелись! Нюрка, не пускай их в ельник. На порубку, в мелкий березняк заворачивай, на порубку. Но!..
Солнце скрылось, мрак загустел.
- Но!.. Но!..
"О!.. О!.." - глухо отзывалось в лесу эхо.
Порубка. Успели.
Я смахнула с лица пот, поправила волосы. По вершинам деревьев пробежал ветерок и сник. Послышался далекий шум. Горизонт осветила широкая молния.
Шум приближался, нарастал и вдруг обрушился неистовым шквалом ветра. Лес зашатался, заскрипел. Мелкий березняк затрепетал, пригнулся от страха к земле. Телята сбились в кучу. Сизая туча над порубкой заворочалась, распалась на лохматые облака, забурлила. Облака наскакивали одно на другое, ломались, тяжело переворачивались и, подпираемые сплошной темной стеной второй тучи, плыли вперед.
Ветер ревел. Спрятавшись за гнилой поленницей дров, мы с Нюркой с ужасом следили за небом. Молнии сверкали все ближе и ближе.
Неожиданно ветер стих. Упали крупные холодные капли дождя. Мы прижались к поленнице. Кривая молния, шипя, вонзилась в дальнюю опушку порубки. Долго-долго тянулась зловещая тишина. Сухой, как выстрел, треск и на деревья с грохотом посыпались железные обломки. С радостным визгом и свистом откуда-то выскочил ветер. Вцепился в распущенные косы одиноко стоявших на порубке старых берез. Затрепал, закачал непокорных. Хлестнул колючей лавиной дождя с градом.
Я прикрыла Нюрку собой.
- Ты только не пугайся, Нюр. Не пугайся.
А сама никак не могла унять дрожь.
- Это только дождик, Нюр, дождик.
Сверкнула ослепительная молния. Удар...
- Капа! Капа!
Я очнулась.
Я лежала на земле. Нюрка, глотая слезы, тормошила меня за плечи. В лицо хлестал дождь. В голове звенели колокольчики. Я испуганно вскочила. В нескольких шагах дымилась сваленная молнией сучковатая сосна.
Я огляделась. Телята...
- Где телята?!
- У-у-у-убежали. В-в-в лес, - всхлипнула Нюрка.
Сквозь шум дождя и ветра до нас долетел чей-то слабый голос. Я стиснула виски ладонями, звон в голове утих.
- Ню-ю-ра! Ка-па-а!
Мама.
- А-а-а-а! - радостно закричали мы в два голоса и кинулись к ней навстречу.
- О господи!.. Как вы тут?
Мы молчали.
- Ничего, ничего. Живы - и слава богу. Гроза-то, гроза-то какая.
Мама говорила и кутала нас под крылья широкого папиного плаща. В мокрых, растрепанных волосах, прилипших ко лбу и вискам мамы, запуталась паутина. Я хотела ее снять и тревожно отдернула руку обратно. Седина...
Как же я не замечала ее раньше?
- Мам, а Капу...
Я похолодела. Сейчас брякнет: оглушило громом. Я погрозила Нюрке пальцем и торопливо сказала:
- А лосенок-то, мам, ушел.
Нюрка подхватила:
- За ним, мам, мама пришла. Большая, ногастая, больше коровы.
- Ну и хорошо. Уляжется дождь, соберем телят и погоним домой.
Редко-редко полыхали молнии. Неохотно, устало гремел гром. Туча рыхлела, расползалась, ветер стих, дождь мельчал.
Над дальним углом порубки проклюнулась узкая щель прозрачной синевы. Завиднелось мутное пятно солнышка.
В глубине леса заработал-застучал дятел. Пискнула синица. Возле нас из-под куста выпорхнула серая пичуга, села на ветку сосны, отряхнулась и переливисто засвистела.
- Ожила, - улыбнулась мама.
"Му-у-у!" - громко, обиженно замычал теленок.
Мы с Нюркой выскочили из-под плаща. Однако радость наша была преждевременной. В стаде не хватало пяти телят!
- Кап, а не убило ли их там громом?
Я метнулась на порубку, на то место, где стояли телята во время грозы.
Опаленная молнией сосна, поленница дров, молодая березовая поросль. В старых ботинках чавкала вода. Низина. Телят - ни живых, ни мертвых. Значит, убежали. Влезла на поленницу, оглядела порубку.