ПОЧТА
Когда бы ни пришёл на почту — там всегда будет толпа народу. Во все времена. От открытия и до последней секунды. Если на почте никого нет — должно быть, апокалипсис близко.
Вдоль длинной конторки стоят люди. Где-то-там (логически предполагаю, что в голове очереди) за конторкой скрывается почтальонша. Люди подходят, доверительно сообщают ей свои нужды и обретают желаемое. Кто покупает, кто платит, кто деньги отправляет. А кое-кто и получает, между прочим. Всё происходит негромко и небыстро.
Я встала в хвост шестой по счёту. Стоим. Тяжело хлопают входные двери, словно их специально так устроили, чтобы усложнить проникновение в это царство пересылок. Очередь потихоньку прибавляется.
Ждать, разглядывая крашенную голубым панельку конторки, невообразимо скучно. Передо мной стоит женщина в зелёном пальто в ёлочку, на хлястике две здоровенных изумрудно-пластмассовых пуговицы, больше смотреть не на что. Я некоторое время разглядываю свои валенки, потом замечаю край серой шинели стоящего за мной дядьки. Поднимаюсь взглядом вверх-вверх-вверх… прямо дядя Стёпа какой-то! А это и не шинель, пальто такое, военного кроя. Мужик в ондатровой ушанке улыбается и подмигивает мне сразу двумя глазами. Усы русые.
— Здрассьте, — немного сконфуженно бормочу я и поспешно отворачиваюсь; всё-таки, неловко, когда тебя замечают за разглядыванием незнакомого человека.
Наконец доходит моя очередь, и вот незадача — для такой мелкой карабатульки, как я, увидеть тётеньку-почтальоншу нет никаких шансов.
Я отступила на пару шагов от конторки и громко отчётливо начала:
— Помогите мне, пожалуйста, это очень важно. Моя мама написала статью для специального школьного журнала, и надо, чтобы эта статья обязательно попала в редакцию!
Из-за верхней границы конторки, медленно, как восходящее солнце, показалось одутловатое лицо почтальонши. Бледная какая, как будто её из почтовых подземелий месяцами не выпускают…
— А ей нельзя уйти с работы, — настойчиво продолжила я, — и надо, чтобы письмо отправила я, а оно очень срочное! У меня есть немножко денежек, и вот, все материалы, только надо ничего-ничего не потерять.
Почтальонша выслушала мой спич с каменным лицом.
— Давай-ка тебе поможем, — сказал дядька, стоящий за мной в очереди, и положил мои бумажки перед монументальной работницей почты. — Вы же видите, гражданка: дело серьёзное.
Дама кивнула:
— Рукописи пересылаются заказными бандеролями.
— А сколько это будет стоить? — пискнула я, надеясь, что пятидесяти копеек, брякающих у меня в кармане, хватит.
Почтальонша высоко подняла брови, взяла мои листы и взвесила на специальных весах.
— Сорок восемь грамм. Обычная пересылка — десять копеек. Авиа — двенадцать. И конверт…
Эта информация вызвала у меня несказанное облегчение. Хватит моих капиталов!
— Давайте авиа!
Дядька уложил мои бумажки в специальный большой конверт и всё заклеил, я вписала в нужные графы адрес редакции, пробормотав про себя наивное детское заклинание: «Лети с приветом — вернись с ответом!» — расплатилась, заодно купила новогоднюю открытку со снеговиками (авторство художника Зарубина, очень он мне нравится) и побежала домой.
От избытка чувств три раза прокатилась на трёх встреченных горках, пришла домой в снегу, так что гулянье моё никаких сомнений не вызвало.
На этом день четвёртое января тысяча девятьсот восемьдесят второго года был благополучно завершён. Нет, ещё остались часы, но я чувствовала себя такой уставшей, как маленькая собачка. Я из последних сил поела, взяла с полки книжку с «Одиссеей капитана Блада», упала на кровать и предавалась ничегонеделанию до самого вечера. Потому что даже взрослой тёте, запертой в теле маленькой девочки, нужен отдых. Такие дела.
РАЗМЕРЕННОЕ
Со следующего дня всё покатилось по привычному расписанию: пока мама на работе, всё свободное время я пишу-пишу-пишу, вечерами — рисую.
Но тут неожиданно взбрыкнула бабушка. Мало, понимаете ли, ребёнок двигается. И много сидит. А надо наоборот. И стала выгонять меня на улицу — то с утра, после завтрака, то после обеда. Первый раз меня это страшно обескуражило, как будто внезапно из поезда высадили. А потом я подумала: права ведь бабушка. В таком режиме жить — вырастет из меня малохольная гиподинамичная плесень. И начала я себе ежедневные разминки устраивать. Ну, и с горки каталась, не без этого; люблю ощущение полёта со свистом, а пока вверх бежишь да в гору лезешь, отличная тренировка получается.
Бабушка, кстати, съездила в город (ну, в смысле — в центр) и приобрела себе на подаренные денежки пальто. Не сказать, чтобы оно было верхом изящества (да и вообще, сложно ожидать чего-то сверх-изящного на столь округлую и приземистую фигуру), но оказалось о-о-очень тёплым.
И норка на воротнике была не чета той тонкошкурой, что через десять лет из Канады начнут возить. Эта была густой, плотной — отличная норка, одним словом. Покупка вышла в двести шестьдесят пять рублей (из них сто пятнадцать за воротник), я ценники посмотрела.
Наиль приехал аж седьмого и почти сразу уехал обратно на буровую. Вот и дома побыл, называется. Единственное, что они успели с бабушкой — съездили на Академгородок в магазин «Коопторг» и накупили всякого. Втридорога, конечно. Зато мясо хорошее, и не только свинина-говядина, а даже сохатина*. Все радовались, что зима, и мясо можно на балкон сложить, а то у холодильничков наших морозилки уж больно маленькие и смешные.
*Ну, лосятина, то есть.
Кстати, красок акварельных, каких я хотела, купить он не смог — нету, и всё тут. Привёз два больших набора акварели: «Спутник» — лучшее, сказали, из того, что есть, и второй, попроще, школьная акварель, четырнадцать цветов в наборе (в комплекте со смешной растопорщенной кисточкой, подходящей разве что для клея). Ну, хоть так.
Зато беличьи кисточки в «Художнике» были, и теперь у меня аж четыре штуки разнокалиберных: единица, тройка, пятёрка и огромная десятка. Вечерами я рисовала, и мама, поначалу страшно удивлявшаяся, кажется, привыкла к моим внезапным талантам.
Книжка моя про приключения в Железногорске успешно продвигалась к финалу; где-то в первых числах февраля я закончила работу с тетрадками и отложила рукопись вылёживаться — до начала апреля. Получилось одиннадцать тетрадок со вставками, на мой вкус — вполне достойно.
И, конечно, я всё думала про статью. Если честно, надежды на быстрое издание было ещё меньше, чем на издание вообще. Я вполне отдавала себе отчёт, что материал вполне может быть придержан до следующей зимы — если вообще выйдет. Нет, я надеялась… Уж уровень-то я оценить могу (и просто собственного методического сочинительства и соотносительно с другими публикациями в том же журнале), но вполне может статься такое, что у редакции и так своих прикормленных авторов достаточно, зачем им ещё какие-то неизвестные татары из Сибири…
К тому же, уж больно спешно всё получилось.
Рассуждая на тему поспешности, я начала готовить статью про бабушку и её старших детей. О годах войны, проведённых в Омской области, — с одной стороны это был пилотный материал будущей книги «Председательница», а с другой — самодостаточная вещь. Отправлю к девятому мая. Например, в тот же «Костёр». И немного другого формата, где акцент будет сделан на детей, помогавших фронту — в «Пионерскую правду».
Эта идея так меня увлекла, что я на время забыла о других проектах, и вот, пятнадцатого февраля…
НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!
— Мама, смотри! — матушка моя забежала в квартиру, расстёгивая шубейку на ходу, и запрыгала, вытряхивая руки из рукавов.
— Что такое? — сразу заволновалась бабушка.
— Вот! Я думала алименты, а сумма странная какая-то. И вот ещё, — она сунула бабушке маленький квиток извещения.
— Не пойму я, — бабушка отнесла руку с листком подальше*, — это что… На Ольгу, что ли?
*Да-да, «зрение у меня хорошее,
просто руки короткие…»
Божечки мои, неужели напечатали статью?!
— А журнал? — спросила я.
— И журнал! — воскликнула мама. — «Физическая культура в школе», за февраль! — она взмахнула журналом, который я до сих пор не видела из-за шубы, и из него вылетел маленький листочек, на котором было написано карандашом: «Шаманова, авт. экз-р*».
*«Авторский экземпляр», вестимо.
— Дай мне! Пожалуйста! — меня замандражило, и ноги сделались холодными.
Я торопливо раскрыла на оглавлении, пробежала пальцем по строчкам…
— Пятнадцатая страница! — руки вдруг затряслись, так что я даже не могла страницы переворачивать, и мама сама зашелестела листами.
— Это… Это как это? Саша написал?
Бабушка вынула журнал у мамы из рук и старательно-дикторским голосом зачитала:
— «Организация зимней спартакиады: из опыта работы». Кульмухамедов А.Н., Шаманова Г.Н. — бабушка озадаченно посмотрела на нас. — Правда, Саша, что ли, написал?
— А на Ольгу почему перевод?
— Можмыть*, так алименты теперь будут приходить? На почте спроси.
*Это «может быть» по-бабушкински.
Меня ситуация почему-то настолько выбила из колеи… Вроде, ради этого же всё и затевалось, а поди ты…
Я постаралась справиться с голосом:
— Это я написала.
Мама и бабушка посмотрели на меня как громом поражённые.
Я проглотила комок в горле.
— Вы когда с дядь Сашей обсуждали, я постаралась запомнить, и записала.
Ну, по сути-то так ведь всё и было, да?
Они продолжали на меня смотреть, и я добавила:
— А картинки я сама нарисовала, и написала, что это я. Это… Иллюстратор. Поэтому вторая бумажка для меня. За рисунки.
Бедная моя мама. Я представляю, как должен раскачиваться для неё сейчас мир.
— А сколько там денег? — спросила я.
— Тридцать рублей, — отстранённым голосом сказала мама.
Интересно, все картинки взяли?
— А за текст?
— За текст… — она посмотрела в первое извещение, — тридцать шесть рублей двадцать пять копеек.
Ага. Интересно, сам текст подредактировали или нет? И если да, надеюсь, без потери смысла…
— Когда на почту пойдём?
— На почту? — мама прислонилась к косяку двери, ведущей в зал. — Что-то у меня как будто голова кружится…
Я сбегала на кухню, оторвала в аптечке кусочек ватки, потом заглянула в ванную, там в уголке под раковиной нашатырный спирт стоял в страшной зелёной бутылке с закручивающейся крышкой, ватку помочила чуть-чуть:
— Понюхай, только осторожно, — я поводила своей медициной у мамы перед носом.
— В-в-ву-а-а-ай, — она передёрнулась, — это что такое?
— Нашатырь. Раздевайся давай, чай пить пойдём. И нечего тут головой кружить. Я же вам сказала, что буду писателем, а вы мне не верите! Дай журнал, я хоть посмотрю. Баба, налей чаю, пожалуйста. Попьёт — успокоится.
Я снова вытянула у неё журнал, пошла в зал.
Бабушка торопливо пошуршала на кухню, загремела там.
Статью изменили совсем немножко. И пояснительную мою записку напечатали, только чуть-чуть подправив стилистику (в более «социалистическом», я бы сказала, духе). И фотки!
Я подняла голову и увидела, что мама с бабушкой стоят напротив меня, тоже заглядывая в журнал — мама с ополовиненной чашкой в руке.
— Я думаю, надо этот первый опыт как-то отметить, — сказала я. — Лимонада купить. «Тархун»! Ну, или какой будет. За деньгами пошли?
И мы пошли. Повезло нам, что наше почтовое отделение работало аж до восьми вечера. Впрочем, когда нам наконец выдали наши денежки, настенные часы за спиной у почтальонши показывали всего лишь пятнадцать минут седьмого, и мы ещё в продуктовый успели под закрытие. Из лимонадов на полке стояли «Дюшес» (по тридцать копеек), «Колокольчик» (по тридцать пять) и «Байкал» (по сорок пять).*
*Это с учётом того,
что лимонадные
пол-литровые бутылки
с прошлого года
принимали в «Стеклотаре»
по двадцать копеек.
Тархуна, к сожалению, не было. Он хоть и стоил дороже остальных — аж шестьдесят пять копеек за бутылку — но разбирали его всегда очень быстро.
Мы купили всех имеющихся лимонадов по паре штук и килограмм конфет «Черёмушки» по два двадцать. Масло у нас дома есть — бабушка в коопторге четыре пачки про запас взяла. А я страсть как люблю свежий хлеб с маслом и с такой вот конфеткой.
По дороге домой я сказала:
— Мам, давай мы подкопим и купим тебе новое пальто. Красивое, с меховым воротником.
На натуральную шубу даже замахиваться было страшно — норковые шли по цене чуть ли не как кооперативные квартиры-однушки. А синтетика у неё и так вон есть, фигня на палочке, год — и уже свалялась.
— Пальто с воротником знаешь сколько стоит! — вздохнула мама.
— Знаю, я на бабушкином цену посмотрела. Только тебе такое не надо, такое только для толстеньких бабуль хорошо. Тебе надо приталенное, по фигуре. А снизу чтоб маленько колокольчиком.
Мама склонила голову набок — прикидывает, поди.
— На твой размер, может, и дешевле выйдет, — подбодрила её я. — Шестьдесят рублей у нас теперь есть, ты их пока не трать. Я хочу, чтоб ты красивая ходила.
Так, рассуждая, пришли мы домой — а там Саша с Ниной сидят, нас ждут! Саше же, как указанному соавтору, тоже журнал и извещение на половину гонорара пришли. Вот они сразу к нам и помчались — выяснять. Нас нет, а бабушка что-то невнятное про меня рассказывает…
Насели они на нас с допросом про подробности…
Короче, товарищи, что я скажу: как здорово, что в это время книжек про попаданцев особо нет. Разве что какой-нибудь «Янки при дворе короля Артура» Марка Твена, да и та не особенно популярна. Раскусили бы ведь меня на раз. А так побились-побились, да и вынуждены были согласиться, что Оля — крайне талантливая девочка.
Дядь Саша хотел ещё деньги отдать, но тут уж я воспротивилась.
— Неправильно это, — говорю, — здесь же ваши идеи, мысли.
— Тогда давай мы тебе подарок купим, — предложила тётя Нина, — ты что хочешь?
— Хочу бумагу для печатной машинки, — недолго думая определилась я, — и ленту специальную.
Мне, так-то, скоро довольно много расходников понадобится.
На этом месте мы пошли чай пить, и конфеты «Черёмушки» оказались очень кстати. А ещё я им под конец подкинула идейку:
— Летом много разных пионерских лагерей, площадки в школах. Давайте ещё пару подборок сделаем. Вы про игры расскажете, а я картинки нарисую. Только надо пораньше. Вот, вы же на день рождения через две недели ко мне приедете? Это как раз воскресенье будет.
Звучало всё это немного сюрреалистично, да и выглядело тоже. Но — вот он журнал, вот они, деньги…
Когда проводили родственников, я сказала маме:
— Знаешь, мам, очередь на телефон идёт, конечно, долго — но идёт же. Надо встать. Так бы они позвонили, а то пришлось через полгорода ехать, чтоб спросить.
— Мам, как ты считаешь — встать? — спросила мама бабушку.
Баба Рая явно сомневалась:
— Так-то можно…
— Дава-а-ай, — подбодрила её я. Если подумать, домашние телефоны ещё двадцать пять лет актуальны будут. — У дяди Саши телефон есть, у тёть Клары есть, остальные тоже потихоньку все поставят. Надо — раз, позвонил, договорился, новости узнал. Скорую можно вызвать или доктора на дом. В домоуправление позвонить… — у меня как-то заканчивались доводы, но маме, по-моему, хватило.
— Правда, мама, съезди завтра? — уже более настойчиво попросила она.
Бабушка вздохнула. Ехать ей не хотелось, вот что.
— А Оля?
— А Оля спокойно дома посидит, — возразила я.
Бабушка вздохнула ещё раз.
— Как раз пальто обновишь, — коварно подкинула мысль я.
Три секунды, две, одна…
— Ну, ладно уж, съезжу.
ЕЩЁ ПОПЫТКИ
Я прикинула, что дядя Саша привезёт мне прикидки по летним играм через две недели, и постаралась за это время закончить с черновиками статей о военных годах — чтоб потом всё в кучу не мешать. Закончить, вычитать, распечатать, вложить фотографии и разослать. Скажете: откуда фотографии, дорого и всё это?
Так у мамы был фотоаппарат «Зенит», она довольно много фотографировала и сама печатала — правда, только на чёрно-белую плёнку, с цветной сразу на порядок сложнее становился весь процесс производства. И я иногда с ней печатала: интересно же, сидишь в ванной комнате, в темноте, с красным фонариком, столько приспособ вокруг, а ты как алхимик! Специальной сушилки у нас долго не было, и сушили, тупо наклеивая мокрые фотки на стеклянную поверхность — на окна, на сервант.
Поэтому уж фотографий родственников в запасниках всегда было изрядное количество.
В «Пионерку»* ушла статейка примерно на четыре с половиной тысячи знаков. Скорее, заметка. В «Костёр» — раза в три посерьёзнее, с несколькими рисунками.
*Т. е. «Пионерскую правду»
Дальше, как это полагается, оставалось только надеяться, поскольку привычки сообщать об отказе у редакций и тогда не было, и если с точки зрения редакторов я их вполне понимаю (представляю, какой у них вал больших и малых рукописей), то с точки зрения автора вот это ожидание — штука довольно нервотрёпная.