— А как поживает ваша очаровательная дочь?
Словно откликнувшись на призыв трубы, толстый старик сделал еще один шаг вперед и решительно устроился перед ногами Андрасси, который, посторонившись, оказался носом к носу с госпожой фон Ойерфельд. Та улыбнулась ему.
— Однажды я имел честь быть представленным вам, мадам, у…
— Верно! Я это очень, очень хорошо помню.
Хотя было совершенно очевидно, что она ничего не помнит, а только притворяется, будто помнит, приятно было видеть ее восторг. Несмотря на то, что ей было уже достаточно много лет, — семьдесят, а то и больше, — она была мила: тонкий профиль, синие глаза, белые волосы с фиолетовым отблеском.
— Как поживают наши славные друзья?
Кого она имела в виду?
— Очень хорошо, — ответил Андрасси.
— А дамы? Мы очень редко видимся. Скажите им, что я сожалею.
— Непременно.
Она игриво наклонила голову. Несмотря на свой преклонный возраст, она все еще вызывала нежные ассоциации.
— Мне доставил большое удовольствие разговор с вами. А то молодые люди в наше время так часто…
Мысль о том, чтобы высказать критику, даже самую общую, должно быть, испугала ее, и она посмотрела на Андрасси с беспокойством, но ласково. Ему стало немного неловко. К счастью, госпожа фон Ойерфельд заприметила в этот момент проходившую мимо женщину в черных брюках, с лицом цвета чернослива.
— Дорогая моя, дорогая!
И Андрасси оказался откинутым к большой розовой вазе с огромными желтыми цветами. Гостиная гудела от пустопорожней трескотни. Какой-то сухощавый верзила учил танцевать маленькую, свежую, как кусочек мыла, американку в тирольской юбочке. Он выставлял ногу вперед и тут же отступал назад. Она глядела на него, пытаясь сделать то же самое. Длинный верзила наклонялся и, положив руки на колени, отчего сразу стал похожим на циркуль, внимательно следил за ее движениями. Красавчик Четрилли в красном шелковом поясе, стягивавшем его узкие бедра, вроде бы машинально расстегивал уже третью пуговицу своей рубашки, мило предлагая себя взорам окружающих, пока не встретил взгляда князя Адольфини, после чего резко отвернулся со строгой миной на лице. Пальмиро, одинокий и невозмутимый, тихо стоял возле рояля с чашкой чая в руке. Рядом, на диване, сидели молодая женщина в розовой блузке и белых брюках, молодой человек с обесцвеченными волосами и бывший венгерский министр. А напротив — госпожа Сатриано, которая, увидев, что Андрасси стоит один, подозвала его.
— Президент рассказывал нам о Гитлере, — сообщила она.
— Здравствуйте, Андрасси, — сказал президент по — мадьярски.
— Встретиться здесь, так далеко от родины… — заметила госпожа Сатриано со вздохом.
Появился Вос, как всегда в свитере. Миссис Уотсон тут же устремилась к нему.
— Станни! А я уж было подумала, что ты не придешь.
— Конечно, — отозвалась Ивонна Сан-Джованни. — Я знаю, что говорю. Эти шляпы имеют желобок по окружности, потому что в Мексике есть кобры. Они сидят на деревьях и, когда вы проходите под деревом, падают прямо на вас…
— И ломают себе ногу, — невозмутимо добавил Сатриано.
— У кобр нет ног, Джикки. Но они падают в желобок шляпы, и поэтому не могут укусить.
— Хитро придумано, — заключил Сатриано.
— А сегодня вечером? — спросила миссис Уотсон.
— У него был скорее вид служащего, — продолжал президент. — Знаете, служащего с идеями, который спорит с директором, который участвует в работе профсоюза.
— Как госпожа Линкольн, в сущности…
— Я считаю, что Андре Жид оказался в тупике.
— Вы называете это тупиком?
Нервный смешок.
— Кстати! А где моя сумка? — спросила миссис Уотсон. — Я только что сидела вот в этом кресле.
— Похоже, в Кении жизнь не такая дорогая, — сказала леди Ноукс. — Баранина там буквально ничего не стоит.
— Вон она, твоя сумка, — махнул рукой Вос. — На фортепиано.
— Баранину нужно еще любить.
— А правда ли, что у него были такие завораживающие глаза?
— Мне кажется, что из-за тебя я становлюсь сумасшедшей. Я готова была бы поклясться, что оставила сумку в кресле.
Молодая женщина в розовом подняла глаза на Андрасси.
— Садитесь, чего стоять? — предложила она.
И подвинулась на диване, чтобы он смог сесть рядом с ней. Молодой человек с обесцвеченными волосами воспользовался этим, чтобы просунуть руку ей за спину.
— Завораживающие! Ну, можно и так сказать. Мне — то они показались скорее вылезшими из орбит, как у людей, которые больны… как это называется? Зоб?
— Станни, я все-таки не могу понять, каким образом моя сумка очутилась на фортепиано. Я сидела вот в этом кресле.
— Вам просто надо сварить ее в кастрюле на медленном огне.
— Ну, если так на это дело взглянуть, то конечно.
— Надо же додуматься заниматься этим на лестнице.
Пальмиро поставил свою чашку. Президент зажег небольшую сигару. Леди Амберсфорд безмятежно спала в полосатом бело-синем кресле, склонив голову на плечо. Форстетнер заметил это и с хитровато-дружеским видом подошел к леди Ноукс.
— Марианна, я думаю, что Бесси прибрала к рукам небольшую сумму.
— Сумму?
Леди Ноукс вздрогнула.
— Впрочем, вполне невинную, — добавил Форстетнер.