Они были в темноте, наконец-то, совсем одни, затерянные в ночи. Большие сосны, как зонтики, прикрывали их своей тенью. В двух шагах от них тень кончалась, и начинался лунный свет, белый и пустой. Рядом с ними, словно часовой, застыла агава со своими твердыми саблеобразными листами.
— Любовь моя…
Только голоса нарушали их уединение. Категоричные, более громкие, чем в жизни, голоса. Они доносились из кинотеатра, который находился совсем рядом. Киномеханик, должно быть, открыл свою кабину. Слышны были голоса из фильма, как в зале, даже еще более громкие оттого, что они одни звучали в ночной тишине. А во время пауз слышалось монотонное тарахтение проекционного аппарата. Или другие шумы: мотора, сирены, шорохи, доносившиеся из города, как из какой-то дыры.
— Я тебя люблю.
Они были одни, одни на клочке каменистой почвы. Сандра — на спине, Андрасси — полулежа на ней.
— Еще, — попросила она.
Перед этим, после ужина Форстетнер сел играть в шахматы с Сатриано. И тогда Андрасси вдруг сказал:
— Не знаю, что со мной такое. У меня болит голова.
— Это из-за погоды, — заметила госпожа Сатриано. — Хотите таблетку?
И Форстетнер присоединился к ней:
— Прими таблетку.
— Нет.
Андрасси стоял сзади Сатриано, напротив Форстетнера.
— Нет, — повторил он. — Я лучше пойду пройдусь.
Подавшись грудью вперед, склонившись над шахматами, Форстетнер поднял на него глаза.
— Это глупо, — проворчал он.
— Почему?
Они смотрели друг на друга.
— Почему? — повторил Андрасси с вызовом в голосе.
Выражение лица Форстетнера медленно менялось. В старых морщинистых чертах опять появилось что-то вроде тревоги.
— Лучше прими таблетку.
— Нет. Небольшая прогулка полезней любых таблеток.
Андрасси вышел. Он знал, что в этот вечер Сандра собиралась пойти с подругой в кино.
— Моя любовь.
— Мы будем жить вместе, правда? Всегда?
— Да, — ответил Андрасси.
Громкие голоса из фильма разрезали ночь, как простыню.
Он поджидал ее в нескольких шагах от ее дома.
Рамполло жили рядом с церковью, в одном из сводчатых переулков. Андрасси и раньше, когда Форстетнер посылал его в город, раза два или три, с превеликим удовольствием делал крюк, чтобы пройти мимо ее дома.
— Ты меня увезешь отсюда, а? В другое место, где нам не нужно будет прятаться?
— Да.
В переулке была стена, а в ней всегда открытая дверь, которая вела в тесный дворик… Андрасси замедлил шаг. Он заставлял себя идти медленнее. Если бы он повиновался инстинкту, то он, пожалуй, ускорил бы шаги. Он заглянул во двор. Над тремя горшками с геранью висело белье, маленькие детские вещи, рубашка, розовые трусики, может быть, трусики Сандры.
— Любовь моя…
— Я хотела бы быть с тобой совсем одна.
— Ты и так со мной совсем одна.
— Нет. По-другому.
Он ждал ее. Она вышла со своей подругой. С той же самой. Он направился к ним.
— Мне удалось вырваться.
На ее лице появилась широкая и свободная улыбка, ее ясная улыбка; глаза ее блестели.
— Сходи в кино одна, — попросила она подругу.
Это была идея Сандры пойти в парк, который называли «Садом Августа» и который находился над кинотеатром.
— Мы никогда не будем одни на этом острове. Нам нужно уехать.
— Но как?
Она провела рукой по груди Андрасси, под его рубашкой, легонько, словно пробежала птичка.
— Мы могли бы работать, оба.
— Для начала всегда нужно иметь хотя бы немного денег.
— А у тебя их нет?
— Нет, — ответил Андрасси.
Она немного приподняла голову и тоже укусила его в шею — это был уже настоящий, яростный укус.