Жако недоволен.
А тут этот мерзавец со своими четырнадцатью миллионами.
Из-под своих белых бровей Жако сверлит взглядом Форстетнера. Тот его не видит. Старый мерзавец, надо же! Четырнадцать миллионов. Я мог бы, в общем-то, прибрать их к рукам…
Портфель лежит посредине.
Леди Амберсфорд в своем похожем на штору платье.
— Какой прекрасный портфель!
Она более откровенна, чем другие, она подходит, щупает…
— Какая кожа!
Она хлопает ресницами. Леди Ноукс следит за ней из-за своего стола.
— Покажите мне деньги, Дугги-Дугги. Я хотела бы посмотреть, какая это куча.
Польщенный Форстетнер приоткрывает портфель. Бесси ласкает банкноты. Вздыхает. Рамполло смотрит. Четырнадцать миллионов. Жако, занервничав, громко подзывает официанта. Но Форстетнер не оборачивается.
— Все эти банкноты, — говорит Бесси. — Как красиво!
Четрилли тоже здесь. Но Четрилли склонился к Лауре Мисси. Он держит ее за руки, лежащие на маленьком круглом столе.
— Приходи сегодня вечером, — приглашает Лаура.
Четрилли хмурится.
— Приходи, поужинаем, поговорим о нашем будущем.
— Ладно, — соглашается Четрилли.
Затем добавляет задушевно:
— Лаура, что я хочу, так это жить с тобой.
Нет, Жако недоволен. Есть, конечно, князь. Но он жмот, этот князь. Одолжил ему как-то на днях десять тысяч лир и думает, что они в расчете. Сколько на свете дураков. А ведь у Адольфини есть такое красивое кольцо. Но он не хочет отдавать его. Оно, видите ли, фамильное. А мне плевать, фамильное оно или не фамильное!
«Четырнадцать миллионов…»
Окруженный друзьями, владелец виллы бросает взгляд на портфель. Рамполло что-то говорит ему, жестикулирует.
— Ну вот еще!
На площади появляется Сандра с подругой. Она смотрит на Андрасси. Они обмениваются одним им понятным приветствием: очень пристальный взгляд и медленно опускающиеся веки. Затем взгляд Сандры скользит по портфелю, все еще приоткрытому, с его зелеными и бледно-розовыми пачками. Отец каждый вечер вспоминает о них.
— С этим портфелем! Ты бы только посмотрела, Сандра.
И Сандра говорит своей подруге:
— Четырнадцать миллионов. Неужели он не мог бы дать хоть один миллион своему секретарю?
Подруга рассудительно качает головой.
Тогда Сандра делает вывод:
— Он заслуживает того, чтобы его у него отобрали, этот его портфель.
Проходит старушка, которая живет милостыней.
Мейджори платит за свой оранжад. Три бумажки. Теперь у нее только три банкноты. А тут такая куча денег, такое счастье.
Портфель лежит посредине, на круглом столе! Самый обыкновенный железный стол, какие стоят во всех кафе. Толстый желтый портфель.
На нем — рука леди Амберсфорд. Ее короткая ладонь, словно маленькая пасть. Она никак не может оторваться от портфеля.
И Жако.
И Рамполло.
Тот стоит рядом, взволнованный.
И Андрасси, удаляющийся с безразличным видом.
Леди Амберсфорд возвращается к своему стулу.
Словно торт «Наполеон». Все эти банкноты. Словно торт «Наполеон», состоящий из зеленых и розовых листиков. Словно красивые маленькие кирпичики, гладкие, тяжеленькие, приятно оттягивающие руку.
Андрасси зашел к антиквару.
— В прошлый раз вы сказали мне, что ищете помощника.
У антиквара немного напуганный вид. Он русский, из белогвардейцев. Высокого роста, но застенчивый, с короткими светлыми усами, проседь в волосах. Он похож на графиню фон Ойсрфельд. У них одинаковая сухая, белая кожа, одинаковая голубизна в глазах. Встречаясь, они обмениваются улыбками, пришедшими из другой эпохи, из другой Европы, и, сидя в углу, за чашкой кофе, на немецком языке размеренными и четкими голосами, по сравнению с которыми все остальные голоса кажутся вульгарными или натужными, делятся новостями о своих друзьях, о подругах, разбросанных почти по всему белу свету, содержащих семейные пансионаты или же потихоньку умирающих в комнатах с задернутыми занавесками.
— Я мог бы быть вам полезным. Я разбираюсь в мебели.
— А как посмотрит на это господин Форстетнер?
— Он не станет возражать.
— Но почему вы хотите уйти от него?
— Что за вопрос! Потому что мне необходимо зарабатывать на жизнь.
Мейджори медленно идет по улице. Останавливается перед магазином. Антиквар идет к двери. Но за витриной, с улицы, Мейджори с испуганным видом показывает: нет, нет.