— Держите, — сказал он. — Он ваш.
Владелец виллы, подняв руку, положил ее на портфель. Шумок за соседними столиками смолк. Леди Амберсфорд захлопала ресницами. А из толпы на площади раздался испуганный голос:
— Сначала посчитай!
Владелец пожал плечами.
— Вам дать расписку?
— Здесь достаточно свидетелей, — насмешливо сказал Форстетнер. — А купчую пусть мне привезут на виллу Сатриано.
— Будет сделано без промедления.
— Да нет же, — продолжал поверенный в делах спокойно. — Попытайтесь меня понять. Воровство это или подлог — мне безразлично. Велено одно: нужно, чтобы ни посольство, ни леди Амберсфорд не были замешаны в эту историю. Я уверен, шеф одобрит такое решение. К тому же, — в его голосе зазвучали деловые ноты, — вроде бы до сих пор честность леди Амберсфорд не вызывала никаких сомнений. Сделайте так: поезжайте на Капри к этой госпоже Уотсон. Вы ей возместите ее сто пятьдесят тысяч лир. Она даст вам письмо для банка, где будет сказано, что дело улажено, что вышло недоразумение. Банк не будет настаивать на расследовании. После этого вы пойдете к леди Амберсфорд и возьмете у нее то, что удастся. Что-то должно остаться. А разницу мы попытаемся…
— О! Нет! — возразил Ронни. — Разницу я беру на себя.
Белесое и немного рыхлое лицо Ронни приняло, наконец, энергичное выражение.
— Как вам будет угодно, — произнес поверенный в делах с заметным облегчением. — Но только все это нужно сделать быстро.
— Сегодня я уже опоздал на пароход, который отходит после обеда. Но завтра утром я буду там, как штык.
Владелец виллы встал, взял портфель.
— Ну вот, все, значит, улажено.
Было, однако, видно: он несколько расстроен тем, что дело завершилось так быстро.
— Все, — произнес Форстетнер.
Владелец вздохнул.
— Идемте! — сказал он.
— Я вас провожу, — предложил Рамполло.
Он подмигнул, и от морщинки к морщинке гримаса пробежала по всему его лицу.
— Так будет надежнее!
Форстетнер тоже встал и взял Андрасси за руку.
— Дело в том, что госпожа Сатриано поручила мне…
— Хорошо, — сказал Форстетнер. — Идите. А я пошел домой.
Андрасси направился вниз по тихой улочке, по одной из тех улочек, где чувствуешь себя легко, словно вода, вытекающая из ванны.
— О! Форстетнер! — воскликнула Мейджори, догоняя старика.
— Дуглас! Дуглас! Для вас, Мейджори, я хочу быть только Дугласом.
— Дуглас, — послушно повторила она. — Вы возвращаетесь на виллу? Я пройдусь с вами. Мне нужно с вами поговорить.
— Вы не могли бы доставить мне большего удовольствия. Вот только…
Форстетнер опять начал жеманничать.
— … наш друг Вос не будет ревновать?
Под желтой шляпой Мейджори мелькнула рассеянная улыбка.
— Я подумала… — с колебанием в голосе произнесла она.
Они проходили мимо рядов автомобилей и такси, направляясь к улице, которая спускается к Малому Взморью. Трость Форстетнера сухо постукивала по асфальту. Тик-тик-тик.
— Я подумала…
Им пришлось посторониться и пропустить сигналившую сзади них машину.
— Вы знаете, — вновь начала Мейджори с удрученным, страдающим выражением на лице, — вы знаете, что мой арендный договор на вилле, которая теперь ваша, действителен еще почти месяц.
— Знаю, — сказал Форстетнер.
— Наверное, вам это неприятно…
— Неприятно? Иметь в качестве квартиросъемщицы самую красивую женщину на острове? Одну из королев Нью-Йорка? Напротив, это для меня привилегия.
Несмотря на столько комплиментов, Мейджори не улыбалась. Выражение лица под черными очками, закрывавшими половину ее лица, оставалось беспокойным.
— Наверное, вам это неприятно, — начала она опять, словно не слышала Форстетнера. — И вот я подумала… Поскольку вилла ваша… Я могла бы покинуть ее…
Она резко повернула голову к Форстетнеру. Но тот молчал.
— Я могла бы покинуть ее немедленно, — продолжала Мейджори.
Кто-то окликнул ее из проехавшего мимо автомобиля, набитого людьми. Но она, похоже, даже не заметила.
— В сущности, я бы пересдала ее вам на остаток месяца, — произнесла она быстро и с немного большей уверенностью в голосе.
— А! Пересдать… — произнес Форст, вроде бы, наконец, понимая, к чему она клонит.
— Да. Вы бы вернули мне деньги, которые я заплатила.
Она попыталась произнести эти слова как можно более веселее. Но беспокойство на ее лице осталось. Какое — то странноватое беспокойство. Как будто в это же самое время она думала о чем-то другом.