— Я бы с удовольствием осталась еще на несколько дней, — сказала она.
Сказала робким голосом. Тоже из-за произошедших изменений.
— Остаться? Чтобы ты опять занялась этими глупостями Бог знает с кем.
— Но доктор…
— Плевать я хотел на доктора!
Вот так. Ничуть не раздражаясь, уверенным тоном, спокойно. Но странное дело. Пальмиро стал походить на Ратацци. И кто знает, возможно, Ратацци, напротив… Ратацци звонил два раза. И каждый раз госпожа Пальмиро очень беспокоилась. Напрасно. Пальмиро отходил от телефона очень спокойный.
— Это Ратацци. Ему нужны были кое-какие указания в связи с одним делом.
Указания! В прошлом, даже находясь рядом, Ратацци никогда и не подумал бы консультироваться со своим компаньоном.
— Парень он, в общем, ничего, — продолжал Пальмиро, — вот только инициативы ему не хватает.
А во второй раз:
— Бедный Ратацци. Один он, я думаю, не справится. Мне придется вернуться в Неаполь.
Пароход вышел в открытое море. Качка усиливалась. Одну женщину положили на скамейку. У Пальмиро на лице появилась едва заметная гримаса.
— Так, значит, — спросила госпожа Пальмиро, которая подумала, что сейчас самый подходящий момент, — мы возвращаемся в Неаполь?
— Боже ты мой, вроде бы все указывает на это.
Ирония. Это у него-то!
— Ну а что ты решил?
Другой повременил бы, попытался бы еще вставить несколько фраз между вопросом и ответом. Пальмиро теперь пренебрегал подобными уловками.
— Это ты о Ратацци?
Если бы он хоть немножко старался говорить не прямым текстом, а намеками. А то от его речей у госпожи Пальмиро краска стыда порой пробивалась даже сквозь жирные румяна. Вот, например, вчера, перед сном:
— А ты закрыла дверь на задвижку? Ты все время забываешь. Помнишь, когда я застал тебя с Ратацци.
А на следующий день:
— У Ратацци уже седые волосы на груди. Никогда бы не подумал.
Ни тени стыдливости.
— Ты о Ратацци? — продолжал он, поскольку его жена молчала. — Ну что ж, он теперь по струнке должен ходить.
Пароход подплывал к так называемой «Пасти Капри», очень опасному месту. Качка усилилась.
— Ты чувствуешь себя нормально?
— Ба! — воскликнул Пальмиро. — Морскую болезнь люди сами себе придумывают.
— Что нам нужно было бы, — сказал Андрасси, — так это выиграть в лотерее.
Он лежал на вялой, сухой траве. И, возможно, поэтому голос его тоже звучал вяло. Сандра бросила на него быстрый взгляд.
— Я куплю один билет, — сказала она.
— Хорошо.
Она сидела совершенно прямо, в отличие от него вовсе не расслабленная, а скорее сконцентрированная. На них всеми своими цветками смотрел стоявший рядом акант, зиял всеми своими маленькими змеиными пастями сиреневого цвета с примесью зеленого, из которых торчали широкие белые лепестки, словно высунутые на непомерную длину языки зашедшихся в истошном крике младенцев.
— И если я выиграю, ты уедешь со мной?
Андрасси продолжал мечтать. Но Сандра не мечтала. Она настаивала.
— Ты уехал бы?
— Зачем? Мы могли бы жить здесь.
— Нет, — сказала она — Я хочу уехать. Ты уехал бы?
— Да.
Он лежал, полузакрыв глаза, положив одну руку под затылок.
— Ты обещаешь?
— Обещаю.
Он приподнялся на локте. Перед ним, рядом с ним, были ноги Сандры. А за ними простиралась длинная равнина, она тянулась до самого моря, с оливковыми деревьями, с виноградниками, с белыми квадратами домов, с сине-зелеными участками, засеянными бобами. И розово-серый остров Искья, похожий на расцветшую в тени, но благоухающую розу. Андрасси машинально погладил лодыжку Сандры. Она молчала. Андрасси поднял глаза. Сандра смотрела прямо перед собой. Издалека доносилось пение женщины. И они видели ее. Она что-то собирала, то наклоняясь, то выпрямляясь. И ее песня то затихала, то вновь поднималась в небо, безмятежное и чистое. Андрасси снова погрузился в оцепенение. Любовь? Желание? Страх? Ничего больше не существовало. Ничего, кроме мирной песни, ничего, кроме цератонии, ничего, кроме дышащего невозмутимостью пейзажа, в котором только акант еще сохранял свою бессильную ярость. Вос был прав: любовь создана только для замкнутых пространств: для комнат, скверов, садов. Если устранить ограду, любовь растворяется, рассыпается, растекается по всем направлениям. Что такое человек? На улице он существует. А под огромным небом вызывает только улыбку. Он страдает? Не страдает? Что? Вы об этом майском жуке с едва угадываемой траекторией полета?
— Ты пообещал, — сказала Сандра.
— Что я пообещал?
— Если я выиграю в лотерее.
Андрасси улыбнулся, но даже не поднял глаз. Он смотрел на море. Его рука медленно гладила лодыжку, которая была перед ним.
— Оставь мои ноги в покое, — сказала Сандра.
Бывший владелец виллы ужинал в тот вечер у Рамполло. Скромный, спокойный ужин в семейном кругу. В десять часов Сандра уже покинула их, направляясь в кино.
— Вы извините ее, — сказал отец.