- Поспал бы еще, - сказала жена.
- Спи, коли спится, - отозвался Логвин. - А я не хочу...
Плетет Логвин лапоть, постукивает кочедыком, а думы у него в голове тяжелые, безысходные.
Уже три недели прошло, как объявили волю, но в жизни мужиков ничего не переменилось, все осталось по-старому. Вчера староста опять требовал с Логвина казенных податей, и оброчные работы, говорил, надо выполнять. Да разве Логвин не работает? Всю зиму не выходит из лесу, и непонятно, почему всегда в долгах. Наверное, прав Тимофей: писарь записывает не все, что заработано. Тут еще жена больная еле управляется по дому, неизвестно, когда поправится, когда сможет помогать ему. И в караван могут угнать. Ничего не поделаешь - Логвин недоимщик.
Однажды какой-то человек, которого Логвин возил в Усолье, сказал ему, что человек, мол, создан для счастья. А у Логвина в избе счастье и не ночевало. Счастье - это земля, лошадь, телега, хлеб. Ничего этого у Логвина нет: земля барская, лошадь чужая и хлеб не свой. Рожь еще не поспеет, а ему уже напоминают: не забудь отдать за семена, за лошадь, за землю. Из четырех суслонов три приходится отдавать, поп не может без хлеба жить, приказчик не может, графья и подавно. А Логвин и без хлеба обойдется, он лебедой, пиканом, осиновой корой, как заяц, будет сыт.
В окно постучали.
- Чего там?
- Сход собирают Тимофей Петров и другие посадские, - сказал сосед.
Логвин надел зипун и вышел из избы. Всю дорогу молчали, каждый думал о своем.
На краю села стояла старая изба с маленьким, в одно бревно, оконцем. Изба казалась хмурой и зловещей, как нищая кривая старуха Малюш. В этой избе жил дед Ондру. В юности Логвин часто бывал у него, вечерами любил слушать песни Ондру о богатыре Кудым-Оше, который добыл для своего народа хлеб и железо, или рассказы про атамана Пугача, который разогнал бар и дал крестьянам волю и землю. Давно это было. Но добро и зло всегда вместе ходят, как два лаптя, как день и ночь. Снова наступили тяжелые времена, и снова лишились пермяки воли, своих земель и лесов.
Возле земской избы уже толпился народ. Сторож в тулупе стоял у ворот и говорил:
- Не велено мне, добрые люди, никого пускать. Если пущу, меня самого засекут.
- Зови приказчика! - требовали мужики.
- Сейчас он придет, за ним уже послали.
Прибежал молодой писарь, объявил:
- Сию минуту будут.
Из-за угла появился приказчик. Он был в черной шубе, в белых с красными узорами пимах, в меховой шапке. Приказчик подошел к воротам, повернулся к народу, спросил:
- Это ты, Тимошка, опять народ мутишь? Спина у тебя зачесалась?
- Спина - нет, - ответил Тимофей, - а руки чешутся.
- Вы обманули мир! - крикнул какой-то мужик. - Не государеву волю объявили, а свою. Давайте нам государеву грамоту!
- Вам читали царский манифест. Никакой другой бумаги нет и не было, сказал приказчик.
- Где это видано, землю крестьянам продать, а леса оставить господскими. Что же нам теперь, ни за грибами, ни за ягодами не ходить?
- Почему не ходить? По билету - пожалуйста.
- То-то и оно! Ступил на господскую землю, так плати. А скотину где держать? Где дрова, лыко, осиновую кору брать?
- А вы как же хотели? Все задарма? Добро-то ведь господское!
- Лес - божий дар. Его никто не сажал, и он должен быть для всех. Так я говорю, мужики? - повернулся Тимофей к народу.
- Так, батюшка, так! - послышалось отовсюду.
- Довольно нас обманывать!
- Мы теперь вольные! В караван больше не пойдем! - кричали в толпе. Пусть приказчик ряд порвет! Открывай ворота!
- Стойте, мужики, стойте! - приказчик, пытаясь сдержать толпу, выставил вперед руки, но толпа уже тронулась вперед, и его никто не слушал.
Тогда приказчик выхватил у сторожа ружье и выстрелил в воздух.
Толпа отпрянула назад, растерялась на некоторое время.
- Вот лешак! - выругался здоровенный мужик и наотмашь ударил приказчика. Тот упал, мужики накинулись на него.
- Не трожь! Не бери греха на душу! - крикнул кто-то за спиной Логвина.
Растолкав мужиков, к приказчику подошел человек в шубе, крытой полусукном. Он помог приказчику подняться. Сторож открыл ворота, приказчик поспешно скрылся в избе, народ с гвалтом повалил во двор. На рундук поднялось человек пять мужиков, среди них были Тимофей, Митрий Сыстеров и Устин Гусельников, тот самый, что остановил драку.
- Мужики! - громко сказал Гусельников, - сейчас будем решать, что делать с караванным рядом.
Он сходил в избу, привел приказчика и писаря. У писаря под мышкой была папка с бумагами. Гусельников взял у него папку, вынул оттуда листы. Приказчик стал уговаривать:
- Одумайтесь, мужики! Для вас же плохо кончится, в железо закуют.
- Всех не закуют, железа не хватит, - ответил Гусельников. - Вон нас сколько.
- В каторгу пойдете!
- Хуже, чем теперь, не будет! Давай, Устин, решай дело!
Гусельников поднял над головой бумаги:
- Здесь записано, кто должен идти в караван. Что с этой бумагой делать?
- Изрубить ее! Да помельче, как начинку пельменную!
Прикатили чурбан, поставили его на край крыльца, принесли топор. Устин подозвал Логвина, бросил бумаги на чурбан и сказал:
- Руби!
Логвин привычно взялся за топор, глянул на бумаги, исписанные убористым почерком лишь наполовину, и осторожно предложил:
- Может, чистое-то оставить, что добро портить?
- Еще чего! - крикнул Сыстеров. - Знай мельчи!