Капитали$т: Часть 1. 1987 - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 10

Глава 10

Она подошла ко мне и сказала:

— Пойдем на воздух.

Сказала тихо, но я почему-то услышал, несмотря на гремящий магнитофон. Я поднялся и, почти не шатаясь, двинулся к выходу. По пути отметил, что Витёк уже в дрова, а Вадик с Тариком запивают «Амаретто» немецким баночным пивом, закусывая турецкой шоколадкой. От увиденного мне стало нехорошо, желудок возмущенно заворочался, так что удержать в нем все употребленное мне стоило больших усилий.

На воздухе было лучше, чем внутри. Намного лучше.

Она спросила:

— Ты не куришь?

Я хотел ответить, что нет, не курю, но слова, похоже, застряли где-то в желудке, пришлось отрицательно помотать головой.

— И я не курю! — сказала она удивленно-радостно. — У нас девчонки почти все курят, и в школе, и даже в музыкалке. И учителя тоже. В смысле — женщины. Мужчины — это само собой. А я попробовала раз — вообще не понравилось. Какая-то глупая мода, правда?

Я энергично кивнул.

— Думают, что так они на взрослых похожи! — сказала она возмущенно. — Глупость! И Инна вот курит, хотя и нормальная девчонка. Мы с ней вместе музыкалку прогуливали. А тебя же Алексей зовут, да? Можно просто Лёша?

— Ага, — сказал я. — Можно.

После этого наступило неловкое молчание. В голове у меня не было ни одной мысли, ни единой, только сердце колотилось как сумасшедшее.

— Может прогуляемся? — спросила она. — Так хорошо... Свежо, тихо.

Я издал несколько не очень членораздельных звуков, из которых следовало, что я категорически одобряю идею прогуляться. Тем более, что возвращаться к вечеринке не хотелось от слова «совсем».

Мы гуляли. Разговаривали. Перескакивали с пятого на десятое, как и полагается подросткам. Впрочем, говорила в основном она. Она рассказывала о том, что очень рада — школа заканчивается, музыкалка позади, что впереди институт — родители настаивают на консерватории, а она хочет в педагогический, ей дети нравятся. Но родители — музыканты, семейная династия и все такое. Так что, придется, наверное, в консерваторию.

— А ты куда планируешь поступать? — спрашивает она.

— На экономический, — отвечаю я наобум.

— А потом? На завод, экономистом?

Я усмехаюсь.

— Знаешь, — говорю я, — так далеко я не планирую. Это же пять лет. За пять лет многое может измениться...

— А знаешь, — перебивает она, — ты как-то не очень похож на твоих друзей... Как-то странно...

— Что именно странно? — спрашиваю я.

— Не знаю, — говорит она, — просто ты кажешься другим... Может быть старше... Я сама не пойму. Глупости говорю, да? Это все от ликера, наверное.

— От ликера, — соглашаюсь я.

— У нас многие выпивают, — говорит она растерянно, — особенно на дискотеках, наши мальчишки, не все, конечно, но многие... даже комсомольцы! Только там не ликер, а еще хуже... А потом дерутся, да так жестоко... Однокласснику моему три ребра сломали и голову пробили в двух местах. Ужас!

Мы разговаривали о подростковых пустяках, а вокруг был свежий и теплый майский вечер, и была легкость... и свобода... а еще — ощущение непонятной, но очень красивой тоски, желание того, чтобы это все не заканчивалось, ни в коем случае, но длилось и длилось...

С обсуждения одноклассников мы внезапно перескакиваем на книги Булгакова — она читала «Мастера и Маргариту» и была, конечно, в восторге от книги и еще — от того, что я ее читал тоже... Как жаль, говорит она, что мы это на литературе не проходим, а я отвечал, что нельзя — бог, дьявол и прочая мистика.

— А ты слышал, есть такая питерская группа «Кино»? — спрашивает она, и глаза ее наполняются восторгом.

— Слышал, конечно, — отвечаю я, — там у них солист Виктор Цой. Классная группа.

Так. Здесь нужно быть осторожным. Я не большой фанат Цоя, но знаю, что главные его тексты еще не написаны.

— И «Видели ночь» слышал?

Я киваю и улыбаюсь. Мы, не сговариваясь, хором начинаем орать: «Видели ночь, гуляли всю ночь, до утра-а-а!» Она смеется, и глаза ее горят. Я говорю, что песня очень в тему.

— А «Последнего героя» тоже слышал? И «Восьмиклассницу»?

Я — продвинутый молодой человек, в курсе последних трендов — утвердительно киваю. Слышал, конечно.

Светит луна, мы поем «Восьмиклассницу», а потом она говорит с сожалением, что по телеку такое не покажут. Я загадочно улыбаюсь и говорю, что все может быть.

Затем мы обсуждаем песни «Наутилуса», у них есть целый альбом, из которого я слышал только «Князя тишины». Впрочем, этого вполне достаточно. Акции мои не просто растут, а взлетают!

Мы разговариваем, но слова и их смысл не имеют значения. Имеет значения звук ее голоса, интонации. Я пьян — ее голосом, глазами, майским вечером, луной. Ну и этим проклятым ликером, конечно. Хочется рассказать ей все. Облегчить душу. Но я сдерживаюсь, я обречен сдерживаться, это мое проклятие...

— ...у подруги смотрели фильмы... ты вообще какие фильмы любишь?

— Хорошие, — говорю я автоматически. — «Полицейская академия», «Назад в будущее», «Зубастики», — я пытаюсь вспомнить чего-нибудь из годного голливудского ретро, но голова соображать отказывается категорически. — «Пятница 13», — добавляю с отчаянием в голосе. — И «Индиану Джонса», конечно!

Она смеется.

— Понятно, как все мальчишки... а вот мы с подругой смотрели «Голубую лагуну». И еще «Девять с половиной недель». Это... для взрослых фильмы. Понимаешь?

— Понимаю. — Я улыбаюсь. Такое древнее ретро, почти антиквариат. — Видел и «Лагуну» и «Девять с половиной недель».

— Серьезно? — говорит она и смотрит на мня с удивлением.

А я начинаю тихонько напевать что-то из «You Can Leave Your Hat On» Джо Кокера.

— Потрясающий фильм, — говорит она. — И этот артист...

— Микки Рурк, — подсказываю я.

— Да. Микки Рурк. Он вообще фантастический. Нет, у нас тоже есть классные артисты, но это... совсем другое... ты же понимаешь, да?

— Понимаю, — говорю я. — Другой мир. У нас такого нет. Это я очень хорошо понимаю.

Я обнимаю ее за талию.

— А ты классный, — говорит она, и наши лица сближаются...

... потом мы возвращаемся обратно. Искать дачу приходится долго — все номенклатурные домики похожи один на другой. Как счастливые семьи. Но мы все же находим: «Gimme! Gimme! Gimme!» — гремит «Абба» из распахнутого окна.

— Запомнил телефон? — спрашивает она перед тем, как зайти. Я киваю. Запомнил.

Когда мы вошли, нам открылось печальное зрелище. Переполненная окурками пепельница. На столе пустые бутылки, а под столом — смятые пивные банки. После ликера и пива наши друзья решили догнаться «Советским шампанским». Не самое мудрое решение.

Инка Копытина мирно спала на диване — по всей видимости, такой убойной дозы веселья ее организм не выдержал и отключился.

Витёк сидел за столом. Увидев нас, он здорово удивился:

— Лёха?!! И ты... и вы приехали?! Вот молодцы! Правильно. А мы здесь... — Витёк осмотрелся по сторонам, пытаясь понять и сформулировать, что же они здесь делают. Но понять и сформулировать, похоже, не получалось.

— А мы — здесь! — подытожил Витёк, придав предложению законченную форму. — И вы — здесь! — Тут Витёк радостно улыбнулся, как человек, решивший сложную и важную задачу. — Мы все — здесь!

Вадим и Тарик лихо, но не очень уверенно отплясывали под «Аббу». У Тарика получалась какая-то модернизированная лезгинка, а Вадим изображал нечто плавное и восточное, при этом, ребята изо всех сил старались сохранить равновесие и не на жизнь, а на смерть боролись с бездушной земной гравитацией. Очень жаль, что видеокамеры в те славные дни не получили массового распространения! Если бы заснять танец моих одноклассников и выложить в сеть в мое время, то миллионы просмотров были бы гарантированы железно, а видосик стал бы вирусным.

Мы с Мариной долго смеялись, и потом она сказала, что хорошие у нас все же ребята. Я согласился. Хорошие ребята, тем временем, устали танцевать и Тариэл категорически потребовал еще шампанского. Наверное, возомнил, что находится в ресторане. Я попытался вернуть заблудшего одноклассника с небес на землю и строгим голосом напомнил ему, что в стране объявлен сухой закон, а он, Тариэл, — комсомолец, дававший соответствующую клятву. Тариэл выслушал нотацию очень скептически, а когда я закончил — выругался на двух языках, причем, слово «перестройка» так и не смог произнести ни на одном, хотя и пытался несколько раз, добравшись в самой удачной попытке до третьего слога. Впрочем, Тарик не растерялся, а смело заменил его наиболее подходящим по смыслу коротким синонимом — «х...я».

Натанцевавшись, мои друзья начали засыпать и делали это в наименее подходящих для отдыха местах — Витя уронил голову на стол, Тарик пристроился на украшенном восточными узорами ковре, а Вадик попытался отыскать диван, но не преуспел в этом и покорился судьбе возле входной двери.

Мне, как наиболее трезвому, пришлось раскладывать одноклассников по кроватям. Марина задремала в стареньком велюровом кресле, а вот мне не спалось — я вышел на улицу и присел на неудобной садовой скамеечке без спинки. Здесь-то меня и накрыло, эмоциональным качелям надоело лететь в сторону позитива и они, как полагается, обрушились в негатив.

Я чувствовал себя... абсолютно чужим. Вокруг был чужой мир, живущий плохо или хорошо, но по своим законам и правилам. А я — нарушение этих законов и правил. Я неуместен. Меня не должно здесь быть. И вообще, кто знает, к каким катаклизмам может привести сам факт моего здесь существования. Мне вспомнился рассказ Бредбери о путешественнике во времени, который раздавил бабочку в эпоху динозавров. Так вот, каждым своим словом и действием я давлю бабочку. Совершаю то, что определенно отклонит будущее. И чем масштабнее будет моя деятельность, тем больше будет отклонение. От этого просто голова шла кругом и очень сильно хотелось обратно, в суматошный и безумный двадцать первый век. К интернету, смартфонам и торговым центрам. Впрочем, во всем был виноват проклятый ликер...

Утро, конечно, было тяжким. Мои похмельные друзья были угрюмы и молчаливы, они в огромных количествах поглощали воду и жевали жвачку «Дональд», несколько упаковок которой взял с собой предусмотрительный Витёк. Более-менее прилично чувствовали себя я и Марина.

— Нет, ну что это за отдых? — сетовал Вадик. — Отдыхали, отдыхали вчера, а сегодня не помню ничего, только башка раскалывается...

— А все потому, что вы, русские, не умеете пить, — назидательно сказал Тарик. — Пить — это искусство! Как балет — «Лебединое озеро» танцевать. У нас на Кавказе с детства учатся! А у вас... — Тарик махнул рукой.

— Ох, Тарик, — поддел я приятеля, — а кто под утро еле до туалета добежал шайбу метать, эксперт ты наш кавказский?

Тарик снисходительно покачал головой.

— Это все от того, что пьем всякую дрянь! Нормальный человек от такого вообще помирает. Это мы — мутанты!

— Сухой закон, — вздохнул Вадим.

Похмельное утро мы провели, приводя в порядок дачу — Вадик боялся, что в любой момент могут нагрянуть родственники, а у нас тут бордель и кабак.

Еще, утром я увидел Марину. Я думал, что за ночь все пройдет и то, что возникло у меня во время прогулки — исчезнет, выветрится, как ликерные пары. Но оно не исчезло, не прошло.

— Я позвоню, — сказал я ей, улучив момент, когда все были заняты сборами.

— Буду ждать, — ответила она.

На обратном пути мои одноклассники были молчаливы, а вот я чувствовал себя очень даже неплохо.

Следующий день оказался тоже праздничным. У моих родителей, оказывается, годовщина свадьбы, маменька организовала небольшой фуршет на дому с избранными приглашенными. Папенька недолюбливал шумных и многолюдных застолий в ресторанах, поэтому решили отметить дома — по-семейному и тихо. Приглашены были самые близкие знакомые — ответственные работники среднего калибра с супругами, давние друзья семьи. Единственная кандидатура, которая вызвала у родителей разногласия — это Валерий Александрович Герцин, начальник управления торговли в исполкоме.

— Опять этот торгаш, — морщился папенька. Он, как истинный партийный аристократ, недолюбливал причастных к торговле людей, считая их всех поголовно жуликами. Впрочем, не без основания.

— Валерий Александрович — порядочный человек. Честнейший! Интеллигентнейший! — отвечала маменька и в голосе у нее звучал металл.

— Ну как его звать?! Мы же пригласили Николая, а Николай его терпеть не может! И Григорий Степанович его недолюбливает! — взывал к здравому смыслу папенька.

Николай Николаевич был начальником городской милиции и действительно недолюбливал начальника управления торговли. И тоже не без оснований. Валерий Александрович даже не старался скрывать растущее свое благосостояние. Или, может быть, скрывать старался, но благосостояние росло такими ударными темпами, что скрыть это было действительно непросто. При этом, Валерий Александрович был искуснейшим дипломатом, прирожденным царедворцем, умевшим произвести самое лучшее впечатление, он был вхож в самые высокие кабинеты и даже на семейные праздники первых лиц города и области, так что Николай Николаевич со своим праведным гневом был бессилен. Номенклатура нуждалась в Валерии Александровиче, волей-неволей прощая ему мелкие и не очень грешки. Одним словом, маменька победила, начальник управления торговли на наш семейный праздник был приглашен.

Валерий Александрович пришел ровно в шесть, как и было назначено, причем пришел с помощником, груженным сумками. Выглядел Валерий Александрович весьма по-джентльменски — был моложав и приятен на лицо, судя по осанке — явно занимался спортом, роскошный светлый костюм сидел на нем великолепно, и вообще — он больше был похож на кинозвезду, чем на торгового начальника. Валерий Александрович принадлежал к мощному номенклатурному клану — его тесть был директором крупной автобазы, теща — заместителем директора завода, а жена формально занимала какую-то мелкую должность в общепитовском тресте, но по слухам — занималась делами за гранью закона — валюта, золото, камешки и прочее прекрасное.

На праздник народу собралось порядочно — человек двадцать. Все ответственные работники были, как водится, с супругами, кроме милицейского полковника Николая Николаевича, супруга которого подхватила грипп. Я вежливо раскланивался со всеми гостями, которые — все как один! — удивлялись тому, как я вырос и спрашивали — куда я собираюсь поступать. Я, потупив глаза, говорил истинную правду — что еще думаю.

— Ох, Алексей! Плюнул бы ты на это дело — институты, факультеты! Шел бы сразу в армию. А после армии — к нам! Нам такие орлы нужны — ну просто позарез! Мы вот университетов не кончали. У нас университеты были такие, что... — толстенький добродушный на вид коротышка в сером костюме-тройке и с явными признаками алкоголизма на лице не стал рассказывать, что там у него были за университеты, потрепал меня по плечу и отправился к столу. Как я выяснил впоследствии, добродушный коротышка оказался представителем госбезопасности и давним, чуть ли ни школьным, приятелем отца.

Что качается праздничного нашего стола, то по меркам времени, из которого я прибыл это был вполне обычный стол. Но для конца восьмидесятых стол был, конечно, шикарен. Копчености, балыки, два (!) вида сыра, бутылки с молдавским коньяком «Белый аист», грузинская «Хванчкара», советское шампанское — все от щедрот начальника всея торговли. Котлеты по-киевски, мясо по-французски, салаты — это великолепие привезли из «Софии» — самого большого и популярного нашего ресторана. Оттуда же прибыл и громадный пражский торт. Любители экзотики могли побаловать себя бананами, целая связка которых желтела на блюде, и даже фантастическим совершенно ананасом.

Гости приходили с цветами и подарками, которые меня, признаться, совершенно разочаровали. Какие-то безвкусные сувениры в антураже соцреализма и книги. Впрочем, по всей видимости, скромность подношений была регламентирована внутренней номенклатурной этикой.

Официально праздник начался, когда прибыл непосредственный начальник моего папеньки — первый секретарь горкома партии Григорий Степанович Бубенцов с супругой, естественно. Он торжественно вручил папеньке бронзовую статуэтку молотобойца, обнял сначала маменьку, а затем папеньку и, исполнив все полагающиеся формальности, чинно двинулся к столу. Производил Григорий Степанович впечатление человека в высшей степени солидного и представительного. Он был высок, полноват, одет в очень приличный, определенно на заказ сшитый, костюм, говорил мало, но веско, поздоровался за руку только с кгбшником и милиционером, а остальным гостям досталось лишь официальное «Здравствуйте, товарищи!». В общем, товарищ Бубенцов стал для меня олицетворением сферического в вакууме начальника.

Праздник начался. Меня, конечно, отправили в свою комнату, потому что неприлично молодому человеку сидеть за столом, где пьют спиртное. Эх, знали бы мои родители о том, как весело их сын провел вчерашние вечер и ночь...