После больницы я сразу отправился в видеосалон и сказал нашим, что в ближайшие день-два не появлюсь. Витя пытался расспрашивать, но я отмахнулся. Помочь он мне все равно ничем не может...
Ко всему прочему, меня преследовала одна мысль... дурацкая и фантастичная, но... разве не фантастично то, что происходило со мною в последние недели? Я думал о том, что может быть моя вина есть в случившемся с Мариной. Я рассказал ей о будущем. Немного, но кое-что рассказал, не сдержался... И, может быть, какой-то невидимый вселенский механизм решил, что она не имеет права этого знать. И что нужно, чтобы ее не было. А маньяк просто орудие. На его месте могло быть что угодно. Автомобиль с отказавшими тормозами. Кирпич, случайно свалившийся с крыши. Как в «Миллиарде лет до конца света», которую читал давно-давно — некоторые вещи людям знать нельзя, есть закрытые сферы, и когда лезешь в них, то против тебя ополчается вся вселенная. Хотелось бы мне, чтоб эти мои фантазии остались только фантазиями...
Я пошел к Екатерине Петровне, моей недавней знакомой — пьющей бывшей ясновидящей. К моему удивлению, она оказалась, во-первых, дома, во-вторых, трезвая, и в-третьих, квартира ее носила признаки некоторой даже уборки.
— Пришел, — просто констатировала она.
— Да, пришел, — выдохнул я, — пройти разрешите?
— Проходи.
Кажется, трезвая и не похмельная Екатерина Петровна большой словоохотливостью не отличалась.
— Рассказывай, — сказала она, усевшись на стуле у окна.
Я рассказывал. О Маринке. О том, как на нее напал маньяк и как она сейчас лежит в больнице. Рассказывал горячо и сбивчиво.
— А от меня ты чего хочешь? — безразлично спросила она, глядя в окно.
— Я знаю, где его искать, — сказал я. — Знаю, где он живет. А в лицо не знаю, только адрес и то приблизительно. Может быть, вы поможете?
— Как же я тебе помогу? — спросила она.
— Может быть, вы сможете увидеть... его? Он же должен отличаться от других людей?
— Давай чаю попьем, — сказала она. И ушла заваривать чай, долго возилась, наверное, минут пятнадцать, а потом пришла с двумя чашками. Все же Екатерина Петровна была явно не в настроении сегодня, хоть и трезвая. А может быть именно по этой причине.
— Алексей, — сказала она, — меня, за то, что я людям помогала, в дурдоме держали, через такое пропускали, что вспомнить сейчас страшно. И вот там, в дурдоме, я часто думала — если удастся мне выйти, то и пальцем больше не пошевелю, чтобы там помочь кому-то, предупредить, посоветовать. Зарок дала. Хоть ядерная война, хоть что! Пусть лучше сгорит все, но пользоваться этим не буду. Да я уже и не могу почти ничего, только спьяну иногда, они ж меня лечили от этого! Сыну родному не помогу. Пусть живут как хотят.
— Он же не остановится, — сказал я с отчаянием. — Он же будет снова и снова убивать. Еще годы будет убивать, пока его не поймают.
— Вот и пусть ловят, — сказала она с внезапной злостью. — Милиция и еще кто... А я тут ни при чем.
— Значит, пусть он и дальше убивает? Пусть и дальше насилует? — Я тоже начинал злиться.
Она пожала плечами.
— Я же говорила, что почти ничего не могу. Теперь я такая же слепая, как и все. Почти такая же.
Она замолчала и отвернулась к окну. Я тоже молчал. Говорить было нечего. Наверное, было очень жестоко с моей стороны, требовать чего-то от этой несчастной тетки. Ей и так в жизни досталось порядочно, а тут я еще с новыми испытаниями.
— Хорошо, — сказал я. — Тогда я пойду, наверное. Я не должен был вас беспокоить, простите.
А она посмотрела на меня и вдруг на какую-то секунду мелькнуло что-то в ее взгляде, что-то дикое и веселое, обжигающее, ведьминское, мелькнуло и тут же исчезло, но мне все равно стал жутковато.
— И где он живет? — спросила она.
— В станкостроительной общаге, — сказал я быстро. — Это на сто процентов.
Она усмехнулась.
— Не врешь. Знаешь то, чего тебе знать не полагается. Или просто уверен, что знаешь? У психов так бывает, я видела. Один царем себя считает, другой архангелом. И все уверенны. Может ты псих, Алексей?
Я вздрогнул. Кто-то уже задавал мне такой вопрос. Марина!
— Может быть, — сказал я устало. — А может и нет, я не знаю. Я знаю, что с вашей помощью могу остановить этого... И сделать это быстро, так что он не успеет никого больше... — Я говорил сбивчиво и, наверное, действительно был похож на психа.
— Станкостроительная общага... — сказала она задумчиво. — Давай, Алексей, еще чай пить. С работы домой они после пяти пойдут. Времени куча.
Я затаил дыхание.
— И заметь, — сказала она, — я не спрашиваю тебя, откуда ты все это знаешь? И то, что вчера наговорил, и что сегодня. А я для себя решила так — пусть будет как будет. Если получится так, как ты говорил — помочь отвести беду, людей от гибели спасти, то пусть так и будет. Не получится — что же, значит не судьба. Но я думаю, что ты не просто так ко мне пришел.
Мы сидим на скамейке, сколоченной из каких-то дощечек, возле общежития станкостроительного завода. Не очень удобно, но зато дает полный стратегический обзор местности, общага и все подходы к ней как на ладони, а возвращающиеся с завода проходят практически мимо нас.
Мы сидим. Люди вокруг не обращают на нас никакого внимания. Простые советские люди, возвращающиеся с работы. Вот тетка с битком набитой тяжеленной авоськой бредет домой. Вот трое мужиков — у одного трехлитровая банка пива, а у другого пиво налито в полиэтиленовый пакет. Мужики веселы и расслаблены, впереди вечер отдыха. Вот какой-то похожий на студента очкарик с «дипломатом», затянутый в дешевые индийские джинсы, которые явно ему не по размеру, спешит куда-то. Вот пенсионеры, они никуда не спешат, чинно занимают столик во дворе общаги. На столике появляется домино — сейчас начнется вечерний турнир. Вот семья — муж, жена и пацан лет двенадцати. У пацана невеселый вид, судя по всему, где-то накосячил и получил по заслугам.
Екатерина Петровна сидит рядом со мной. Вроде бы расслабленно, но у меня время от времени возникает ощущения, что я сижу рядом не с человеком, а с трансформаторной будкой. Что-то такое чувствуется, то ли тихое, на грани слышимости, жужжание, то ли вибрация... Я пытаюсь заговорить с ней, но она отвечает просто и коротко:
— Не мешай.
Я не мешаю. Я смотрю по сторонам и думаю, как это странно, что убийцей может оказаться совершенно любой. Например, этот тучный и усатый дядька с портфелем и в шляпе, похожий на директора школы. Шляпа и плащ в такую жару? Точно маньяк. Или вот этот подвыпивший мужичок, шатающийся, но веселый... Все-таки, это ужасно, подозревать всех.
А вот пошел и народ с работы — группами и поодиночке, мужчины и женщины, трезвые и не очень, тихие и шумные, но все спешащие домой — в эту длинную пятиэтажную общагу, что растянулась на весь квартал, сейчас зажгутся окна, включатся телевизоры, из холодильников извлекут борщи и макароны по-флотски...
Я вопросительно смотрю на Екатерину Петровну — неужели ничего? Она раздраженно грозит мне пальцем, кажется, ей нехорошо. А основная волна возвращающихся уже прошла, идут небольшие группки по два-три человека, или отдельные люди. Конечно, он мог задержаться где-то, банально пойти в магазин или еще зайти куда-то с приятелями... А Екатерине Петровне определенно нехорошо — она шумно сморкается в не первой свежести платок. Я вижу, что платок алый от крови.
— С вами все в порядке? — спрашиваю я испуганно. Дурацкий вопрос. Да, с ней не все в порядке. Она, впрочем, не обращает на меня внимания. Та невидимая вибрация, которую я то ли чувствую, то ли слышу, явно становится сильнее, и я удивляюсь, как проходящие мимо люди не чувствуют ничего такого...
Проходит группка школьников. Мамаша с коляской. Бабушка в платке. Все не то. Вот солидный мужик с бакенбардами. Мимо. Вот невзрачный дядька в легкой кепке и спортивном костюме... Екатерина Петровна поворачивается ко мне. В лице ее ни кровинки, но зато левый глаз налит кровью, она дрожит и голос ее дрожит.
— Вот этот, — говорит она.
Я подумал, что она потеряет сознания, но нет, не теряет, бессильно откидывается на доски и закрывает глаза. Невзрачный дядька в легкой кепке потихоньку идет к своему подъезду. Совершенно обычный человек, без когтей и клыков возвращается домой, честно отработав смену. Наверное, план перевыполняет на процент-другой в месяц. Эта мысль кажется мне настолько безумной, что я едва сдерживаю смех.
— Я сейчас, — говорю я Екатерине Петровне. Она бессильно кивает, а я срываюсь с насиженного места и иду за ним.
Он заходит в подъезд. Отлично. Теперь я знаю намного больше, но, конечно, еще недостаточно...
На пустыре, который когда-то был детской площадкой, маются трое пацанов, лет по двенадцать. Я решительно подхожу к ним.
— Привет, пацаны! Мужика, который в подъезд сейчас заходил, видели?
Пацаны смотрят на меня с подозрением, а тот, который кажется постарше, пожимает плечами.
Нужно налаживать контакт. Я протягиваю ему упаковку жвачки и говорю:
— Мужик в светлой кепке и спортивном костюме.
Жвачка исчезает в кармане курточки.
— Ну видели, — говорит тот, который постарше.
— Его случайно не Славик зовут? — спрашиваю я. — На одного моего знакомого похож.
— Не, не Славик, — говорит один из пацанов. — Это дядя Володя с нашего подъезда. На третьем этаже живет.
Этого пацана я тоже одариваю жвачкой.
— Слесарем на заводе работает, не знаешь? — спрашиваю я.
— Электрик он, с моим батей в одной бригаде, — говорит пацан.
— Значит не мой знакомый... — говорю я задумчиво. — Обознался. Ладно, пока.
Я возвращаюсь к Екатерине Петровне. Выглядит она, прямо скажем, так себе.
— Как вы? — спрашиваю я.
— Жить буду, — отвечает она.
Я провожаю ее до дома, хоть она и протестует.
— И что дальше? — спрашивает она, когда я довожу ее до подъезда.
— Буду думать, — говорю я.
Подумать действительно есть над чем. Она усмехается и уходит, а я иду домой и думаю. Думаю о том, как, в общем-то, удачно все срослось. Думаю об этом мужике в светлой кепке, об электрике Володе. Наверное, смотрит телевизор, расслабляется после работы. И о том, что мне делать с полученной информацией.
Вариантов на самом деле не так уж и много. Я могу написать анонимку в милицию. Насколько я понимаю, версий у следствия не слишком много, будут хвататься за любую соломинку, так что — должны отреагировать. С другой стороны, вполне возможно, что таких анонимок бдительные советские люди настрочили уже не один десяток. Слухи о маньяке гуляют уже давно. Я могу попробовать остановить его сам. Не факт, что справлюсь, не факт, что меня после этого не поймают. Сложный вариант. Еще один вариант — пойти в «Софию» к уголовникам. Они точно знают о нападениях на женщин, да и ответственные за оперативную обстановку сто процентов напрягли их по поводу — поделиться информацией, если та вдруг появится.
Вполне себе разумно — через уголовников слить нашего маньяка милиционерам. Кажется, все. Других вариантов у меня не было. Недолго думая, я отправился в «Софию».
В «Софии» как всегда дым стоял коромыслом. Народу было много, но из знакомых мне нашелся только Андрей Магадан, да и тот был сильно выпивши.
— Здорово, пацан! — приветствовал он меня. — Как жизнь молодая?
— Мне бы с Сашей поговорить... — сказал я. Щербатый в этой ситуации мог помочь.
— А Сани нет... — развел руками Магадан. — Саня в отъезде, по делам. А че ты хотел?
— Беда у меня случилась... — сказал я упавшим голосом.
— Опять хулиганы? — понимающе улыбнулся Магадан.
Я махнул рукой.
— Да если бы... Девчонку мою порезали вчера. Какой-то псих.
— Погоди, — посерьезнел Магадан, — это на «Красных партизан» случай?
— Да, — подтвердил я. — На пустыре...
Магадан развел руками.
— Ну так а че ты хочешь? Ты что, думаешь, что мы в курсе, кто это? Эту тварь менты уже год ищут, найти не могут. Так что, пацанчик, извини, пока предъявлять некому. Вот если бы знать — кто... — Магадан мрачно усмехнулся.
— Я думаю, что знаю — кто, — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал как можно более уверенно.
— Да ну... То ты придумал себе, пацанчик. Девчонку твою порезали, вот ты и поплыл. Бывает! Ты лучше отдохни сходи. Я же вижу — на нервах весь. А откуда знаешь?
— Не могу сказать, — сказал я твердо. — Сказать не могу, но сильно подозреваю.
— Да завязывай, — Магадан уже начал раздражаться. — Менты землю носом роют и хоть бы хрен. Никто не знает ничего, тихарится где-то этот псих. Завязывай лучше пустой базар. Да и пьяный я, сам видишь, не могу такие вопросы решать!
— Саша когда приедет? — спросил я.
— Он не отчитывается. — Магадан пожал плечами.
Из «Софии» я выходил мрачным и почти отчаявшимся. Хорошо, думал я. Пусть так. Значит, придется самому. Все придется делать самому...
Той ночью я почти не спал. Думал.
Прорваться в больницу к Марине было сложно, но я все же справился. Мне разрешили увидеть ее буквально на минуту и стоило это недешево. Выглядела она скверно, очень скверно, но была жива и могла разговаривать.
— Ну зачем ты пришел... — сказала она, и я поразился, насколько слаб ее голос.
— Меня пустили на минутку, — торопливо сказал я. — Как ты себя чувствуешь?..
Она усмехнулась горько.
— Сам видишь же. Но было хуже. Ты не приходи пока, я сама тебе позвоню, как выйду.
— Хорошо, — сказал я. — Я хотел тебя спросить одну вещь, очень быстро. Скажи мне, у того человека... который на тебя напал... на нем была светлая кепка?
Она ошарашенно посмотрела на меня.
— Была, — сказала она шепотом. — Светлая кепка, я рассказала все следователю, как только в себя пришла. А откуда ты...
— Неважно! — сказал я. — Ты, главное, поправляйся, все хорошо будет!
Я встретил его после работы, по пути с завода домой, и мне здорово повезло, что он не любил компании, а предпочитал возвращаться один. И в этот раз тоже он возвращался один, в неизменной своей светлой кепке, электрик Володя со станкостроительного завода. Кажется, он был в хорошем настроении.
Я просто стоял и ждал, а он шел мимо, насвистывал что-то себе под нос и радовался жизни.
— Владимир, — окликнул я его.
Он остановился и обернулся, осмотрел меня и было в этом что-то напряженное, нервное.
— Я тебя не знаю, парень, — то ли сказал, то ли спросил он.
— Неважно. Зато я тебя хорошо знаю.
Проклятый голос выдавал меня. Должен был звучать твердо и уверенно, а звучал прерывисто и сдавленно. Адреналин зашкаливал, сердце колотилось — все как полагается...
Он растерялся, но сказал строго:
— Не тыкай старшим, а то...
— Убьешь, как тех девчонок? — спросил я.
Он определенно испугался. Кажется, он был почти в панике.
— Да ты кто такой?! Каких девчонок, ты чего? Кто ты такой?!
Его паника придала мне спокойствия.
— Пошли, отойдем, — сказал я, кивнув в сторону старого заброшенного сквера.
Он пошел, оглядываясь по сторонам украдкой, похоже, он пытался справиться с нахлынувшей паникой, но это не очень получалось.
— Ты кто такой? — снова спросил он, когда мы оказались в безлюдном месте. — Ты же не из милиции? Чего тебе от меня надо?
Я огляделся по сторонам. Уютный скверик. Порядочно зарос бурьяном, несколько разломанных скамеек и пустые бутылки возле них. Обидно будет остаться тут навсегда.
— Я все про тебя знаю, — сказал я, отчетливо проговаривая каждое слово. — И скажу тебе, Володя, что ты в безвыходном положении.
А ведь он на самом деле жалок, подумал я. Это не Ганнибал Лектор, это что-то мелкое и убогое, жалкое и опасное одновременно.
— Ты кто такой? — снова спросил он. Похоже, мужика заклинило.
— Про все случаи, когда ты нападал на девушек, я знаю, — сказал я. Блефовал, конечно. Знал я только про один. — В последний раз это было на пустыре, на «Красных партизан». Девушку ты ножом ударил, но выжила. И опознает тебя, Володя. Вот где-то завтра-послезавтра товарищ прокурор ордер на твой арест выпишет, а потом — опознание, быстрый и справедливый суд и расстрел. Как высшая форма социальной защиты, Володя.
Он молчал. Кажется, он мне поверил.