К ресторану «София» мы подтянулись в воскресенье, к шести вечера. При полном параде — никаких джинсов и кроссовок, костюмы, начищенные ботинки. Правда без галстуков. Встреча предстояла неофициальная.
— Аншлаг сегодня, — Витя кивнул на парковку перед рестораном, на которой стояли четыре автомобиля. Три «Жиги» и «Форд Скорпио». Я улыбнулся про себя.
— «Форд» видишь? Это Саши Щербатого, — со знанием дела сказал Витя. — Ты стой тут. А я внутрь — разведаю.
Витя исчез в дверях ресторана, а я остался снаружи. Был теплый апрельский вечер, прекрасное время, когда ничего не хочется делать, а хочется гулять, вдыхать весенние запахи, ни о чем не думать. На кой черт мне это все, подумал я лениво. «София» призывно светилась огнями. «На теплоходе музыка играет, а я одна стою на берегу. Машу рукой, а сердце замирает, и ничего поделать не могу!» — доносилось изнутри. Народ веселился перед началом новой трудовой недели...
Минут через десять из ресторана выскочил взволнованный Витёк.
— Короче, там они. Столик на втором этаже, в углу, возле пальмы. Но сам к ним не лезь! Подойдешь к бармену — он там типа секретаря, дашь ему чирик и скажешь, что по делу, к Саше. Он там отмаячит кому нужно и к тебе подойдут. Все понял?
— Понял, — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал как можно уверенней.
— Давай, дуй! Ни пуха! Вот, дашь швейцару за впуск два рубля, больше не нужно!
— К черту!
Ресторан «София» встретил меня неласково.
— Местов нет, гражданин! — строго обратился ко мне швейцар с внешностью отставного полковника. И взгляд его был таким суровым и официальным, как будто переступив порог ресторана я совершил очень нехороший, порочащий всякого честного советского человека проступок.
— Мне местов не нужно, у меня встреча, — сказал я, протягивая швейцару две рублевых бумажки. Взгляд швейцара мгновенно потеплел, в нем появилось что-то отеческое, заботливое.
— Пр-р-ошу, молодой человек! — Двери передо мною гостеприимно распахнулись.
Мда... Могу сказать одно — советские рестораны сильно отличались от наших. В лучшую сторону или в худшую — вопрос спорный. Бесспорно одно — они были другими. Наши рестораторы из двадцать первого века напирают на куртуазность и интимность — полумрак, легкая тихая музыка, максимальная уединенность. В «Софии» все было с точностью до наоборот. Море света. Сизые облака табачного дыма поднимаются к люстрам а-ля-Версаль. Множество столиков — чуть ли ни вплотную друг к другу и множество людей — местов действительно не было, строгий швейцар не обманул.
«Ягода-малина нас к себе манила,
Ягода-малина летом в гости звала,
Как сверкали эти искры на рассвете,
Ах, какою сладкой малина была» — пела с эстрады облаченная в сверкающее серебром концертное платье певица. Перед эстрадой танцевали парочки, и я диву давался, как они не врезаются друг в друга в такой тесноте. И еще — был запах. Даже не запах, а настоящая атмосфера — смесь кулинарных, сигаретных и прочих сложноопределяемых запахов. Атмосфера порока, подумал я. Все-таки хорошо, что в мое время в кабаках нельзя курить. Ведь аллергику находиться здесь как-то вообще немыслимо...
Я поспешил на второй этаж, где обнаружил бар и засевшего в нем бармена. Бармен, облаченный в белоснежную рубашку и галстук-бабочку мужчина лет тридцати, с роскошными усами и ранними залысинами, имел озабоченный вид занятого важным делом человека, и обратил на меня внимание далеко не сразу. Только после того, как я засунул сложенную вчетверо десятирублевую бумажку под графин с каким-то соком.
— Что вы хотели, молодой человек?
— По делу. К Саше разговор есть, — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал как можно тверже.
— М-м-м... — довольно неопределенно ответил мне бармен. — Я так понимаю, у вас, молодой человек, здесь встреча назначена?
— Встреча, — согласился я.
— А если встреча, — сказал бармен внушительно, — то посидите здесь. Может быть, ваш знакомый скоро придет. Подождите.
Я согласно кивнул. Еще я заметил, что десятка, которую я сунул под графин, каким-то непостижимым образом исчезла. Бармен завозился с посудой и, кажется, совсем забыл про меня. Я, тем временем осмотрелся по сторонам. На втором этаже было менее людно, Ванесса Паради пела из магнитофона легкомысленную песенку о таксисте Джо, который знает наизусть каждую улочку, каждый маленький бар и все темные уголки и не любит содовую... Здесь никто не танцевал, почти не было пьяных, столы не ломились от салатов и закусок, а присутствующие преимущественно общались за кофе.
— Чего хотел, щегол? — Хриплый прокуренный голос раздался сзади так внезапно, что я вздрогнул. Передо мною стоял парень, лет двадцати пяти — двадцати семи. Высокий, но не особенно крепкий на вид. Белая рубашка, короткая стрижка, бакенбарды, небольшие усики. Поза его была расслабленной (судя по запаху, парень был прилично выпивши), но взгляд — острый и сосредоточенный, абсолютно трезвый.
— К Саше, по делу, — оттарабанил я.
Парень усмехнулся.
— Так что хотел? Можешь мне сказать в общих чертах.
— Мне лично сказать нужно. И передать кое-что надо.
— Передать? — парень насторожился. — Ну давай мне, я передам.
Я задумался на секунду. Витёк никаких инструкций по этому поводу не давал. Впрочем, деваться было некуда. Из кармана пиджака я достал простой почтовый конверт с изображенными цветами и лозунгом. Лозунг гласил, что «Первое Мая — день международной солидарности трудящихся». Весьма иронично, подумал я. Трудящиеся солидаризируются друг с другом. А мелкие спекулянты — с уголовниками. Конверт я протянул парню. Тот осмотрел его, не заглядывая внутрь, хмыкнул и велел мне обождать. Дитер и Томас запели о кадиллаке Джеронимо, при виде которого у девчонок появляется грусть в глазах. В общем, парень ушел и унес конверт, в котором лежали три коричневые сторублевки. Куча денег, если вдуматься. Месячная зарплата квалифицированного рабочего.
Бармен поставил передо мною стакан с молочным коктейлем. Довольно вкусный. Я попивал коктейль, слушал «Модерн Толкинг» и думал о том, как скучно и спокойно мне жилось в моем времени. Но допить и додумать мне не дали.
— Молодой человек! — призывно произнес приятный женский голос. — Чего вы сидите один, скучаете? Не нужно скучать, пойдемте!
На этот раз передо мной стояла блондинка. Высокая и довольно приятная на вид. Если бы не явный переизбыток косметики, то, наверное, можно было бы назвать ее красивой. В восемьдесят седьмом умеренность в употреблении косметики явно была не в моде — или почти полное ее отсутствие, или боевая раскраска апачей, вышедших на тропу войны.
Блондинка улыбалась и манила меня. Я растерянно посмотрел на бармена. Тот коротко кивнул — можно, мол, все нормально. Что же, кажется, мои приключения продолжаются. Я последовал за блондинкой в небольшой закуток — наверное, самое тихое место во всем ресторане, там стояла бочка с пальмой, а за ней спрятался от посторонних глаз столик.
— Вот! — торжественно сказала блондинка. — Привела вам молодого человека! Знакомьтесь!
— Что же, будем знакомы, — сказал мне сидящий во главе стола мужчина. — Я — Саша. С Игорем ты уже общался, — он кивнул на парня, который унес конверт с деньгами. — Это — Андрей, — представительный мужчина кивнул на бритого налысо здоровяка в светлом костюме. А привела тебя к нам Ирина, прошу любить и жаловать!
— Очень приятно, — кивнул я. — Меня Алексей зовут.
— Алексей — Лёха, значит? — залихватски спросил меня бритый здоровяк. — Садись, Лёха, с нами! В ногах правды нет! Садись, чего ты? Поднимем за знакомство!
Я сел за свободный стул, мне тут же вручили рюмку, до половины наполненную коньяком.
— За знакомство! — провозгласила Ирина. Чокнувшись со всеми присутствующими, я отхлебнул коньяка. Крепкий, зараза! Я не большой любитель крепких напитков, да и вообще — к спиртному равнодушен. Но чего не сделаешь для бизнеса! Очень хотел не закашляться, но не получилось — коньяк обжег горло так, что выступили слезы, а горло свело непроизвольным спазмом. Мои собутыльники заулыбались.
— Ты, Алексей, закусывай, — Ирина придвинула поближе ко мне тарелку с каким-то салатом. Некоторое время я сосредоточенно жевал, пытаясь унять разгоревшийся в желудке коньячный пожар.
— Закусывать — закусывай, а все же — рассказывай, — назидательно сказал Саша. — По какому делу к нам?
Саша Щербатый меньше всего походил на уголовника. Скорее, его можно было принять за какого-нибудь доцента или ведущего инженера. Элегантный светлый костюм-тройка сидел на нем идеально. Черные волосы были зачесаны назад и смазаны каким-то гелем. Голос Саша практически никогда не повышал, говорил грамотно, фени и матерной лексики не употреблял, обладал мощной харизмой и умел расположить к себе почти любого собеседника, а насилия терпеть не мог, отдавая предпочтение дипломатии, в которой ему не было равных. В восемьдесят седьмом ему было около тридцати пяти.
— Мы с приятелем тут небольшой бизнес устроили, — осторожно начал я, — джинсы, маечки, кассеты. Понемногу зарабатываем...
— Ну, ясно, — перебил меня долговязый Игорь. — Спекули, короче. Ну рассказывай, чего случилось, не тяни кота за яйца.
— Есть такой Кузя, — сказал я. — С Рабочего. Лет восемнадцать-девятнадцать.
В этом месте Саша Щербатый и лысый Андрей переглянулись, и Андрей тихонько кивнул.
— В общем, этот Кузя у моего партнера часы отобрал. «Монтана». Тридцать штук. И денег еще — две сотни.
— Нормально, — усмехнулся Игорь.
— И мало того, — продолжил я, — подгрузил нас еще на «штуку». Если не принесем до завтра, то грозился порезать.
— В милицию не ходили? — быстро спросил Игорь.
— Нет. Мы сразу к вам.
— Это правильно. — Игорь улыбнулся. — Чего граждан начальников по пустякам отвлекать?
— Несчастный человек этот Кузя, — сказала Ирина, отхлебнув вина из бокала.
— Чего это? — спросил Игорь настороженно.
— Ну как же! Загреб столько часов... А ведь известно, что счастливые часов не наблюдают! — Ирина засмеялась громко и пьяно.
— Ну, хватит шутить над пареньком, — сказал наконец Саша. — И так сколько проблем ребята заработали. В какой школе учишься?
— В сорок пятой. Выпускной класс.
— А живешь где?
— На Ленина, — ответил я. — Пятнадцатый дом.
Саша молчал и смотрел на меня изучающе. Я чувствовал себя неловко — словно какой-то экзотический жук, попавший на стол к опытному энтомологу.
— Ладно, Алексей, — сказал он, подумав секунд пять. — Значит, если все так, как ты нам рассказал... Резать вас никто не будет. И «штуку» отдавать тоже не нужно. Это уже беспредел. И теперь с часами этими... как их...
— «Монтана», — подсказал я радостно.
— С часами что делать? Какие будут мнения у профсоюза? — Саша оглядел сидящих за столом. Профсоюз начал высказываться.
— На кой хер им тридцать штук котлов? — усмехнулся Игорь. — Барыжить, что ли, собрались? И вообще, от этого Кузи... как от свиньи! Визгу и вони много, а шерсти... Достал уже всех, чуть ли ни каждый день народ с предъявами идет. Вообще охренел, получать с малолеток! Ну не терпится тебе в зону — приди к ментам, скажи — так и так, закройте меня, на воле невмоготу...
— Ладно, — перебил его Саша и взглянул на лысого Андрея: — А ты что скажешь?
— Вообще, они работали — пожал плечами Андрей. — Они же скажут — что ж теперь, ничего ни у кого не отобрать, никого не побить... Они скажут — мы живем этой жизнью... — Я так понял, что Андрей косвенно заступался за Кузю.
— Оборзел этот Кузя, — неожиданно и зло сказала Ирина. — У самого такие куражи, а все в одно рыло жрет. Не уделяет. Бакланская рожа, с боку припеку!
— Мда-а... — сказал Саша неопределенно. — Такие дела, Алексей. В общем, сделаем так. У вас сколько часов забрали? Тридцать, говоришь?
— Тридцать.
— Ну вот. Значит, две штуки они себе оставят, а остальные вернут. И бабки, которые забрали, тоже вернуть не выйдет. Сам понимаешь — у вас своя работа, а у них своя. Устраивает тебя такое решение?
— Полностью устраивает! — радостно воскликнул я. — Спасибо вам!
Ирина, Игорь и Андрей рассмеялись, Саша усмехнулся.
— Вообще, ты пацан правильный, — Игорь хлопнул меня по плечу, — пришел к нам, а не к ментам, правильно рассказал, как было. И то, что чего-то с бизнесом мутить пробуете — молодцы, сейчас так и нужно.
— А то развелось малолетних балбесов, — поддержал его Андрей, — лупят друг друга почем зря. Район на район — кому оно надо? Мы всегда говорим — чего так просто драться-то? Если лупить кого-то, то так, чтоб польза от этого была! Нет же! Устраивают Куликовские битвы! Уже нормальному человеку и на дискотеку не приди — толпой забуцают ни за что, шмотки отнимут... Эх, молодежь! Еще комсомольцы-пионеры!
Последнее замечание лысого Андрея вызвало бурное веселье за столом.
— Одно вы неправильно делаете, — продолжал учить меня жизни Андрей, — о завтрашнем дне не думаете, когда бабки зарабатываете! Вот если бы вы раньше к нам пришли, рассказали за свой бизнес, уделили бы по возможности, то никто никогда у вас ничего не забрал бы.
— Ну ладно, Андрей, — вступился за меня Саша. — Пацаны молодые совсем. Тут и взрослые в непонятное попадают. Время такое... А ты, Алексей, имей в виду — для того, чтобы спокойно работать и вообще как-то двигаться в городе — нужно общаться с людьми. Вы можете общаться с нами.
— Я понял, — кивнул я.
— Ну вот и хорошо. В таких ситуациях, как у вас была с этим Кузей, можешь ссылаться на меня, Игоря Швилю и Андрея Магадана.
— Если кто полезет, то сразу дергай их сюда к нам, на разбор! — важно сказал уже прилично захмелевший Игорь, по кличке Швиля.
— И вообще, сам заходи при случае! — Ирина подмигнула мне и потянулась за бутылкой вина — наполнить опустевший бокал.
Я попрощался со всеми и направился к выходу. «На теплоходе музыка играет...» — гремело на первом этаже. Народ потихоньку расходился, воскресный вечер подходил к концу. Я с огромным облегчением выскочил из прокуренного зала. Снаружи меня нетерпеливо ожидал Витёк, который уже скурил, наверное, полпачки дорогущего «Мальборо».
— Ну, рассказывай! — потребовал Витёк.
Мы сидели на лавочке под ивой, и я рассказывал. Витёк внимательно слушал. Как мне показалось, без особой радости. А когда я рассказал все, то и вовсе тяжело вздохнул, и сказал многозначительное:
— М-д-а-а...
— Тебе что-то не нравится? — поинтересовался я.
— На первый взгляд все ровно, — сказал Витёк мрачно. — И ты молодец. Все правильно подвел и разложил. И с Кузей вопрос решили. Но теперь нам с этими жуликами дело иметь. А они поопаснее Кузи.
— Слушай, — сказал я раздраженно, — если не хочешь таких знакомых, то завязывай с бизнесом. Иди пионервожатым. Или на стройку завербуйся. На БАМ. И не трахай мне мозги.
Витёк тяжело вздохнул.
— Нет, старик. На БАМ я не поеду. Мне не интересно, понимаешь? Мне интересно деньги делать. И себе и другим пользу приносить. Вот чего ты смеешься? «Левайсов» даже в комиссионке нет. А у нас — есть. И часы, и кассеты. Нам люди «спасибо» говорят, не забыл? Вот почему я не могу спокойно этим заниматься?
— Витя, — сказал я ласково, — ты мне лекцию по политэкономии решил прочесть?
— Да просто тошно от всего этого, — мрачно сказал Витёк. — Весь мир торгует. Покупает, продает. Уважаемое занятие. И только у нас — спекулянт, преступник. С одной стороны менты. С другой — уголовники. Ну что за хрень, в самом деле?
Ох, Витя, Витя, подумал я. Знал бы ты, к чему все придет через пару-тройку лет...
— А насчет комсомола, — сказал Витёк, — в это все давно никто не верит. Ты посмотри вокруг. Вся молодежь сама организуется. Металлисты, панки всякие. Шпана по районам. Все на комсомол болт большой забили. Никому это не интересно. Только большинство на музыке и на бухле повернуты. Ну или еще — какой район кому наваляет. А мы, Лёха, все правильно понимаем. Мы бабки делаем! Вот сейчас «Монтану» распродадим...
— Ты погоди, — перебил я Витька, который явно вошел в коммерческий азарт, — ты их сначала назад получи, а потом уж распродавай...
— Не, ну раз Щербатый сказал, то вернут без вопросов, — авторитетно заявил Витёк. — У жулья дисциплина — тот комсомол и рядом не стоял!
— Завязывай антисоветский базар, — сказал я, улыбаясь, — слышал бы тебя сейчас мой батя!
— Да ладно, — отмахнулся Витёк, — батя у тебя мировой, все понимает не хуже нас, а может и лучше. Куда все катится.
— И куда же? — наивно поинтересовался я.
— А вот спроси у него сам! Я тебе говорю — будем все делать правильно, будем первыми людьми!
На этой оптимистической ноте, преисполненные энергии и пьяные от будущих перспектив, мы двинулись по домам. «На теплоходе музыка играет» — крутилась в голове навязчивая песенка...