Придя к назначенному времени в Дом Красной армии, Иван был остановлен в фойе не в меру бдительной старушкой-вахтером. Его слова, что он занимается в стрелковом кружке, бабульку не убедили — «Чёй-та я тебя раньше не видела!». Благо в фойе откуда-то из коридора вышел паренек лет шестнадцати, и подойдя к ним, спросил у Ивана:
— Ты Иван Косов?
Получив подтверждение, паренек кивнул бабуле — «наш человек», и та, ворча за отсутствие какой-то «членской книжки», была вынуждена пропустить Косова.
— Я — Аркадий. Тоже занимаюсь в кружке. Меня Артемий Сидорович за тобой послал. Иди, говорит, в фойе и дождись Косова Ивана. Тебе что, членскую книжку не выписали, что ли?
— Нет… Видно забыли.
— Ну ничего, выпишут. Так-то все проходят, только сегодня на входе баба Груша сидит, а у нее с бдительностью — у-у-у-у! на пятерых! А ты что так поздно записался-то? Занятия уже идут почти два месяца. Как догонять-то будешь? Мы же скоро к стрельбам перейдем, а ты еще теорию не освоил? А группа у нас хорошая, дружная! И ребята все интересные! А ты чем увлекаешься?
Ивану было сложно вставить что-то свое в это непрерывное словоизвержение, и он, пару раз набрав в легкие воздуха для ответа, и выпустив его — за отсутствием паузы в речи парня, решил помолчать. Благо и пришли они быстро.
Ну что сказать — обычная учебная аудитория. Только многочисленные плакаты по стенам на различную воинскую тематику, да различные макеты оружие, его частей и механизмов на стендах, давали понять, что учат тут вовсе не филологии. Почему-то вспомнилась Лидочка, и Иван не смог удержать легкую улыбку.
«Все-таки она — интересная женщина!».
И эта постоянная легкая пикировка с нею, на грани флирта, изрядно взбадривали Косова, заставляя искать умные, или — остроумные ответы. Да и просто поболтать с ней было интересно, далеко не глупая женщина. Правда очень уж в литературу упертая, и может потому несколько от реальной жизни оторвана. Профессиональная деформация, не иначе. Хотя какая профдеформация — она же молодая еще?
За столами, расположенными в три ряда, сидели парни и девушки. Разного возраста, на вскидку — от пятнадцати и до… примерно двадцати двух-двадцати трех лет. Девушек было пятеро, а нет — шестеро. Одна уж очень коротко, под мальчика, была подстрижена. И парней… ага — пятнадцать. С ним, стало быть — шестнадцать.
Аркадий уселся за третий стол у стены и махнул Ивану:
— Вот там, за загородкой, вешалки. Раздевайся быстрее, сейчас Сидорович придет.
Поздоровавшись, Иван прошел за фанерную перегородку, и снял верхнюю одежду.
«Фу-у-ух! Хорошо, что успел. Опаздывать, да еще в первый день — очень… не очень!».
На него с интересом смотрели, даже оглядывались.
«Ну да, они-то уже за полтора месяца перезнакомились! А я — человек новый, да и не понятно, как взяли, если столько уже пропустил?».
Он, поймав на себе взгляд какой-то девчушки лет пятнадцати, не удержался и подмигнул той. Девчонка фыркнула и отвернулась. Потом, наклонившись к уху соседке, что-то пошептала. Соседка тоже оглянулась на Ивана и негромко засмеялась.
«Ну нет… это уже — перебор! Вот с такими… пигалицами я еще не заигрывал! Нет девочки, с Вами у меня будут только товарищеские отношения! А может они с чего-то другого смеются? Что-то уж сильно я возомнил себя неотразимым. Морда у меня что ли испачкана, или волосы торчком? Или ширинка расстегнута?».
Мельком осмотрев себя, Иван убедился, что туалет его — в порядке, и достав расческу из сумки, быстро причесался. Ну вот — почувствовал себя спокойнее. А то хихикают тут… разные.
В этот момент в аудиторию вошел инструктор. Прозвучала команда «Смирно!», которую подал все тот же Аркадий, дневальный — не иначе. Все встали у столов.
— Здравствуйте, товарищи! Вольно! Можно садиться! Так… Ага! Косов прибыл! Вот с тебя мы и начнем! Товарищи! В нашем кружке пополнение! Вместе с Вами будет овладевать стрелковой наукой Косов Иван. Косов! Выходи сюда, представься, расскажи товарищам немного о себе!
Иван вышел как было указано. И кратко — родился, крестил… так, это не отсюда! Воспитывался в детском доме. Закончил десять классов. Два года работал на Севере. Приехал в Красно-Сибирск весной. Работа — киномеханик в клубе совхоза «Заречный».
— Собираюсь следующим летом поступать в Омское пехотное училище, потому здесь. Опоздал к началу курсов… по обстоятельствам. Товарищ инструктор! Доклад закончил, слушатель Косов!
Похоже, что своим спичем он несколько озадачил своих «соучеников», и даже Квашнин был удивлен.
— Молодец! Вот, Чайкина, как доклад строить нужно! Четко, по существу дела, без лишних слов! — девушка, к которой обратился инструктор, была немного смущена, а на Ивана «зыркнула» с раздражением.
— Так, Косов! Продолжим с тобой. Я давал тебе литературу и предупреждал, что ведение конспекта является делом обязательным! Ты готов представить его к проверке?
«Х-м-м… а что? И готов!».
Он старался вести конспект аккуратно, как учили сначала в училище, а потом — в Высшей школе милиции. И не просто — четко, «экстрактно», но и с долей некоторого шика — с подчеркивание текста, там, где надо акцентировать внимание; со всеми необходимыми абзацами, столбцами-таблицами и прочими пояснениями.
Как говорили в училище — «Любой офицер в своей карьере может попасть служить в штабные подразделения, а значит штабную грамотность нужно нарабатывать уже сейчас! Учитесь оформлять бумаги аккуратно, четко, и даже — красиво!».
Квашнин полистал общую тетрадь, приподняв бровь, похмыкал, и передавая ее Ивану, сказал:
— Ну что… сказать нечего — молодец! Некоторым, товарищи курсанты, — «все-таки курсанты, а не слушатели» отметил для себя Косов, — стоило бы посмотреть конспект курсанта Косова и взять его для себя, как пример! Но! Как мы с тобой договорились — ты в течении двух недель должен наверстать упущенное, догнать группу. А это значит — через две недели — вся теория, с тебя!
Потом, неожиданно для Ивана, инструктор стал гонять его по знанию матчасти и ТТХ оружия, и «мосинки», и «тозовки» и револьвера Нагана. Хорошо, что память у него сейчас отличная, и что все же с наставлениями он посидел. Так что — ответил. Инструктор хмыкнул, и посмотрел на Ивана, как тому показалось, с уважением.
После этого Квашнин отправил его на место. Далее была теоретическая подготовка — типы патронов, что-то из баллистики, схемы, таблицы и прочая мутотень, которую Косов и в прошлой жизни не уважал.
«Придется все это зубрить!».
Занятия проводились в две пары, с перерывом между ними в десять минут. В перерыве к нему подошли ребята, из тех, кто постарше — познакомиться. Два парня и три девушки. Две Наташи, Ирина, Артем и Саша. Поболтали. Косов держался довольно отстраненно, хоть и доброжелательно.
Наташи учились в медицинском училище, собирались, по их словам, получив некоторый опыт работы в больнице, продолжить обучение а мединституте. Они были забавной парой: одна, ростом в полтора метра, не более, была пышкой, а вторая — рослая девица, толстой не была, но была излишне крупноватой, в плечах и бедрах. До эпитета «баба-мужик» не дотягивала, но лишь чуть-чуть. И, в противоположность штампам — именно крупная Наташа была хохотушкой, а вот «мелкая» — сама серьезность. Забавно! И еще непонятно — чего это «мелкая» такая… сдобненькая. Ведь чтобы сдать нормы — нужна очень неслабая спортивная подготовка.
Ирина была довольно интересной девушкой: чуть выше среднего роста, с хорошей фигурой и привлекательным лицом, она обладала выдающимся бюстом. Даже как-то странно смотрелось, размер эдак четвертый, не меньше.
С некоторым удивлением оглядев такое «богатство», Иван поймал на себе неприязненные взгляды обоих парней.
«Ого! Да здесь похоже «треугольничек» назрел! И мой удивленный взгляд неправильно поняли. Не объяснять же парням, что в глазах Косова, такое «достоинство» — скорее недостаток! Вот никогда не понимал юношеской зацикленности на размерах женской груди! Нет, «нулевочка» — это, конечно, плохо, но и все что больше «тройки» — тоже излишества нехорошие!».
Сама обладательница, судя по заинтересованному взгляду, так же неправильно оценила его удивление.
«Ну да пусть их! Потом может и дойдет, что мне все это — абсолютно «параллельно»!».
Ирина уже работала в одной из больниц города. Но собиралась перейти на работу в одну из воинских частей, а потому этот статус — ворошиловский стрелок, с соответствующим значком, да на такой груди! ей очень бы не помешал.
Привлекли его внимание несколько пареньков, лет по пятнадцать-шестнадцать. Держались они несколько на особицу, и практически не общались с другими. И между собой они разговаривали короткими отрывистыми фразами. Очень серьезные подростки.
— А это кто? — спросил он у одной из девушек.
Она проследила за его взглядом:
— А-а-а… это «шестаковцы». Не обращай внимания, они всегда так себя ведут. В серьезность все играют.
Косову стало интересно, кто же такие, эти — «шестаковцы». Из рассказа понял, что есть в Красно-Сибирске такая спецшкола — им. ГСС Шестакова, который и был ее основателем и первым директором.
— Сам он погиб в тридцать первом, на КВЖД. А школа сейчас специализируется на подготовке к службе в Погранвойсках. Вот они — такие! Целеустремленные, серьезные, даже чересчур серьезные, — хмыкнула девушка, — ну и другие для них… не то, что пустое место, но… не ровня им. Они нацелены на служение, а мы — так, погулять вышли. Прожигатели жизни мы, вот!
Интересно! В прежней жизни Елизаров слушал, что были такие спецшколы — артиллерийские, военно-морские, какие-то еще. Но вот так — столкнуться с учениками таких школ, не ожидал.
— А разве у них в школе нет стрелкового кружка, если она такая… специализированная?
— Есть! Но там они сдают только на первую степень, а вот за второй — приходят сюда!
Поболтать еще с компанией он не отказался бы, но перерыв есть перерыв. Дальше снова — внимание к словам инструктора, конспектирование, зачерчивание таблиц.
После занятий они вновь немного пообщались с новыми знакомыми, уже стоя на улице, возле ступеней Дома Красной армии, и распрощались до следующего занятия.
«Все-таки «упереться» с этой теорией в следующие две недели придется!».
На следующее утро, директор огорошил его новостью:
— Иван! Ты знаешь, что некоторые наши песни в филармонии записали и сейчас начали крутить на радио?
Косов полагал, что когда-нибудь это случится, но за суетой повседневности, умудрился забыть.
«Слава настигла его неожиданно!»
Хотя какая слава? По словам Ильи, их серьезные песни несколько раз, с разбросом в месяц, прокрутили по местному радио. Кто-то из знакомых директора, сказал тому, что запрос на эти песни есть, они понравились и начальству и, судя по откликам, — людям, потому стоит ждать их дальнейшей раскрутки.
«А что мне от того? Деньги капать начнут интенсивней? Но сейчас меня эти деньги вообще не интересуют, и так имеющихся — не освоить. Не в загул же пускаться!».
— Иван! Ты что — не снимаешь деньги с книжки? Перечисления же туда идут! — Илья был удивлен.
— Знаешь, дружище, я как-то за всей этой суетой и учебой… и забыл об этом. Да и на что мне деньги? На еду мне и заплаты вполне хватает. Ты же знаешь, я многое из продуктов — вон, у Мироныча, или Якова покупаю. И качественнее у них — все же со своего хозяйства, да и денег они берут немного. Даже неудобно как-то, вроде как подкармливают меня за копейки какие-то.
Илья хмыкнул:
— Ну ты все же поинтересуйся. Там пока немного, но постепенно отчисления будут нарастать.
«Ага… у него же Тоня! Она хоть и не заядлая растратчица, не фифа какая-нибудь, но все же — женщина, а значит деньги Илье сейчас постоянно нужны. Да и, насколько я знаю, он и своим родителям помогает».
— А я как раз хотел тебе предложить несколько текстов. Мотив у меня, вроде бы, есть. А вот обработать все, на ноты положить… Я же все-таки Елизавете обещал песни для школы.
При упоминании учительницы музыки, директор чуть поморщился. Он в последнее время вообще стал как-то негативно относиться к общению Ивана с Лидией и Елизаветой. Нет, не то, чтобы он открыто высказывал претензии, или как-то пресекал их общение. Но, в очередной раз, застав Ивана за чаепитием с библиотекаршей и ее подругой, неявно выражал неудовольствие. Причем Илья не поминал рабочий режим или еще какую-нибудь производственную дисциплину. Косов решил, что Илья заботится о моральном облике женщин, который мог пострадать от общения с ним, личностью явно аморальной и распущенной.
Иногда Косов ловил себя на мысли, что его начинает раздражать такая… нарочитая «правильность» директора. Тот и раньше был не от мира сего, а со временем становится все большим ханжой.
«Или на него так Тоня действует? Хотя… те же занятия танцами она со мной продолжает. Правда в последнее время предпочитает, чтобы я танцевал с Лидией. Или — с Елизаветой».
Да, та как-то заскочила в гости к подруге, и застала их в разгар очередного урока. Была удивлена и обрадована, когда Лидия предложила подруге подменить ее, так как в библиотеку пришли посетители. А танцевала Лиза очень хорошо, не так правильно, как Тоня, но более зажигательно, чем Лидочка. Ивану была интересно с ней танцевать. Правда — и сложнее. Партнершей Лиза оказалась более требовательной, чем ее подруга.
— Давай на днях посмотрим, что ты написал. Сейчас времени совсем нет. И да, чуть было не забыл — надо съездить в филармонию, у них там какие-то вопросы по нашим песням, что-то еще подписать нужно или еще какая-то бюрократия. Ты выбери время, съезди, а потом и мне расскажешь, что и как, — Илья задумчиво потрепал свою шевелюру и направился наверх, в свой кабинет.
В филармонии, куда он заехал по пути из «Киносети», его направили в один из кабинетов. Там его встретил незнакомый мужчина средних лет, и представился фининспектором Якушевым, Петром Сергеевичем.
«Странно… фининспектор? Это же вроде бы… уже не филармония?».
Ответив на ряд вопросов по поводу своих песен, а также оформлению бумаг здесь в филармонии осенью, Иван стал догадываться, что что-то и как-то похоже их с Ильей… надурили. Потом Петр Сергеевич предложил ему пройти в кабинет к заместителю руководителя филармонии. Туда же подошли и вызванные инспектором бухгалтер и юрист учреждения.
Косов в этих разговорах ничего не понимал, только отвечал на задаваемые вопросы, да с удивлением поглядывал на краснеющего и потеющего бухгалтера, и на нервно курящего возле окна зама.
«Да и пусть их! Я здесь ни хрена не понимаю, но ничего предосудительного не делал. А как уж оформлены договоры, да бухгалтерские бумаги — мне и вовсе невдомек!».
Когда его отпустили, он вздохнул с облегчением — не привык он ко всей этой тягомотине! Даже в прошлой жизни, работая следователем, он как черт от ладана старался бежать от уголовных дел по экономическим преступлениям. Там, чтобы откопать хоть какие-то зерна истины, да изложить их в виде обвинения, нужно столько бумаг перелопатить, что просто — ой!
Уже в фойе филармонии он неожиданно столкнулся с Игорем Калошиным.
— Привет, Иван! Сто лет не виделись! — улыбался тот.
— И тебе — здравствуй! Как сам, как семья? — поприветствовал Косов.
В ответ Калошин хохотнул, махнул на Ивана рукой:
— Чур меня! Какая семья, Ваня?! Моя семья — я да музыка! А все остальное… не созрел я еще до принятия такого ответственного решения! А женщин мне и так хватает.
— Ну ладно! Рассказывай, как дела, как работа, как творчество? — Ивану и впрямь было интересно, как живет сам Калошин, его ребята. Ну — и Варя, конечно.
— Знаешь, я с утра «нежрамши»! Тут неподалеку столовая есть, пойдем поедим, да и пообщаемся, — выслушав предложение Игоря, Косов прислушался к себе и кивнул — «перекусить бы не помешало!».
За столиком небольшой, но вполне чистой, и даже уютной столовой, Игорь огорошил Косова:
— А ушли мы из филармонии, Иван! Вот так вот — недолго длился наш роман с сим учреждением культуры! После того концерта… ну ты помнишь? Приглянулись мы парочке ответственных товарищей из областной культуры. Но товарищи эти, они же летают высоко. И уже через пару недель они про нас и забыли. А в филармонии мы и на хрен никому не нужны! У них уже свой, давно устоявшийся мирок. Там все уже расписано давно — кто, где и что. А тут мы, такие красивые, да интересные. Вот и давай нас совать куда ни попадя — то там в концерте нужно поучаствовать, то сюда съездить рабочий коллектив порадовать. Да ладно бы еще — полноценные концерты, а то так… пару-тройку песен споем-сыграем, да и пошли на хрен! И по деньгам… мы же уже и отвыкли за зарплату-то работать. А зарплата там — кошкины слезки! И левака срубить — шалишь! Нужно высоко нести знамя работников культуры! Так что народ у меня начал ворчать да на сторону поглядывать. Вот и все, развод и девичья фамилия!
— Ну а сейчас вы где и что? Есть варианты? — Иван с интересом поглядывал на Калошина, не забывая поглощать котлету.
— Ну… мы же не лаптем щи хлебаем! Да и люди многие нас знают! Вот — поступили предложения — либо вернуться в ДК железнодорожников, где мы с начала и были, но! Есть предложение — пойти коллективом в ДК «Сибкомбайна»! А это, знаешь ли, предприятие! Огромное, и будет еще больше! Это и фонды разные, и свободы все-таки побольше! Я уже и на «смотрины» съездил, переговорил с руководством ДК, и даже — с рядом руководителей завода познакомился. Да некоторые же тогда на нашем концерте у Вас в клубе были, так что уровень наш представляют. Не художественная самодеятельность! И дают нам право шабашить в ресторане — а? каково? Нет, так-то — на танцах там сыграть, вечер какой отвести — это мы всегда — пожалуйста. Но и колымнуть — тоже нужно!
— Так Вы в тот же ресторан вернетесь?
Игорь чуть сморщился:
— Не… туда мы возвращаться не будем. Там руководство сменилось, строже все стало. Там же, в «Центральном», все больше начальство — и краевое, и военных всяких полно, руководители все больше. Вот новое начальство… тоже стало строже к репертуару относиться. Цыганщина, видите ли, всякая им не нужна! А что прикажете в ресторане играть? Гимн, что ли? Или партийные да комсомольские песни? Не знаю, не знаю… чем люди думают?
— Так вот… пригласили нас в ресторан «Приобье», не знаешь такого, — увидев покачивание головы Косова, Калошин объяснил, — ну… это тоже в центре. И ресторан очень даже неплохой, немаленький. Вот там тоже начальство сиживает, но все больше — из торгово-хозяйственного актива, да руководители предприятий разных. Попроще публика, но! С деньгами! Так что — вполне рыбное место!
— Так что же — такое рыбное место, да пустое было?
— А там… другая проблема. Работал там со своей джаз-бандой Степа Кривцов. Нормальный коллектив, надо сказать! Только Степа сам давно уже… попивать стал. Да и, поговаривали, марафетом баловаться начал. Вот и распустился коллектив. Претензии у администрации начались… слово за слово… В общем — мы там теперь будем! Я, правда, парочку ребят Степиных к себе перетащил — хорошие музыканты, на уровне! Так что — заходи, если что! Столик хороший я тебе всегда организую, с людьми познакомлю. Я там и так многих уже знаю, так что — знакомства там можно заиметь интересные.
Косов был удивлен, что в это время вполне себе употребим кокаин, он же марафет. Нет, так-то — знал, что в Революцию, в Гражданскую войну, да и после — в период НЭПа эта зараза была очень распространена в стране. Но чтобы сейчас, когда вроде бы «гайки» завернули и вольницу — прикрыли? Так и спросил у Калошина. Тот, с удивлением посмотрел на Ивана:
— А ты что этой дрянью заинтересовался?
— Да я так… больше удивлен! Думал — искоренили это давно…
— У нас, знаешь ли, у людей — если что дерьмовое, да пакостное… оно всегда трудно искоренимо! Это к чему хорошему человека нужно за шиворот тянуть. А в дерьме он и сам с удовольствием вымажется! Так что… есть такое дело. Не в открытую, конечно, далеко нет… Без знаний к кому обратиться — не найдешь! Но, если у людей есть деньги, да есть дурь в башке, то и дурь всегда найдется, — Калошин засмеялся получившемуся каламбуру.
— Особенно в таких местах, где разные дядечки любят погулять… там и определенные девицы всегда ошиваются. А девицы, если под марафетом — они, ох и бойкие! И дядечкам это нравится. Дорого — это само собой! И опасность загреметь — тоже есть. Но — запретный плод сладок! Слышал такую сентенцию?
Иван кивнул.
«М-да… времена идут, меняются. А люди — остаются прежними! Определенная часть людей!».
— А ты, юный поэт, не имел дела с девицами под марафетом? — Калошин, смеясь, смотрел на Ивана.
— Нет. И даже не знаю — стоит ли?
— А вот тут я бы не был таким категоричным! Там знаешь ли… такой фейерверк чувств! Такая похоть лезет из, казалось бы, еще недавно такой серьезной и скромной женщины! Так что… не знаю, не знаю… возможно ли такое… да без порошочка!
— Ладно! Ты давай, завязывай… меня, такого юного и скромного… совращать! Разными похотливыми наркоманками…
Калошин расхохотался:
— Это ты — юный и скромный?! Ха! Насмешил! — Игорь вытер слезы, выступившие в уголках глаз, — ну ладно еще — юный… Но скромный? Ага! Ты еще монашком прикинься! А представь — так вот, после ресторана, когда девушки уже изрядно поднабрались, везут их… к примеру — в баню! Есть! Есть места! И вот там — еще и марафет! Там такое начинает творится, что ты! Доводилось мне пару-тройку раз в такой компании людей песнями радовать!
— И что… власти, ну — партийные там всякие… на это дело просто так смотрят?
— Ну как же… не смотрят, конечно! Но кто ж об этом во всеуслышание рассказывает? А среди начальства — даже среди военных, а уж тем более — всяких хозяйственников… там тоже… есть любители повеселиться. Только все это в таких местах происходит, куда постороннему хода нет. А платят там, Ваня!!! Я порой и за месяц работы столько не получал!
— Ну ладно, ладно… Разошелся! Тоже мне… Мефистофель нашелся. Ты мне лучше расскажи, как там Варя?
Калошин опять развеселился:
— Ну вот, а говорил — скромный, да юный! А чуть разговор зашел о девках — сразу про Варьку вспомнил!
— Да хватит уже! Сказал же! И мне, действительно, не безразлично, как там у нее дела.
Игорь чуть успокоился, попивая компот.
— Да так же, как и у нас! Она же думала — ухватила Бога за бороду! Ага! Прыгнула в койку тому хрену из культуры и все! Жизнь удалась! Да не тут-то было! Ее в той филармонии ждали еще пуще, чем нас… как же! Там уже все ступеньки расписаны, и все-все девицы расставлены по ранжиру! Кто, что и с кем! Там такие змеи есть — ты не поверишь! А я говорил Варьке! Ну как же! Послушает она! Вот и настучал кто-то из этих змеюк жене того хмыря! И стало Вареньке и больно, и страшно! А эти… суки… еще и потешаются! В общем, предложил я ей с нами уйти. А она, дура, еще на что-то надеется… сомневается.
— Так ты ж тоже — согласился тогда в филармонию уйти! Чего же тогда над Варей куражишься?
— Да не куражусь я! И — да, тоже дурака свалял! Понадеялся! А ведь знаю эту клоаку творческую…
— Так где она сейчас? Чем занимается?
— А-а-а-а… также — ездит по всяким выездным. Шпыняют ее, суют куда ни попадя…
— Да, кстати, — Калошин оживился, — ты слышал, как филармония твои песни записала? Нет? Ха-ха! Лучше и не слушай, в таком разе! Это что-то совсем страшное!
— Что же там страшного-то?
— Да там такие певцы — слушать противно! Уши заворачиваются, и скрежет зубовный!
— Да скажи ты толком!
— А что говорить… Есть у них там… всякие заслуженные певцы. Начальству, как водится — жопу вылизывают. А вот голос… хотя и голос вроде есть, но петь не умеют! Песни… с чувством нужно петь, с чувством! А не этот елей и патока! Там такая срань получилась, не могу передать!
— Да мне как-то… все равно! — тут Иван, конечно, лукавил. Ему было не все равно!
— Ага-ага! Ты бы услышал — так бы не говорил!
Немного помолчали. Потом Калошин спросил:
— А ты-то что в филармонии делал?
— Да я сам толком не понял. Попросили заехать, пояснить, как договоры подписывали, да еще какие-то вопросы задавали.
— А кто?
— Мужик… представился фининспектором.
— Ага! Значит и правда — не врал слушок! Так им, сукам и надо! Пусть сейчас повертятся! Сейчас их за жопу-то возьмут!
— Да ты объясни толком, что происходит?!
— Я сам точно не знаю. Просто слышал разговор, что эти песни Ваши филармония как-то криво оформила. По всем кабакам города своих шпионов разослали, да застращали всех по поводу рапортичек, и отчислений. А сами… шепчутся люди, что и Вас они дурили, и государству что-то недоплачивали. Вот их за жопу-то и взяли! Ай, как хорошо!
Сам Косов не мог определить свое отношение к этому. Денег он будет получать больше? Ну… вроде бы и хорошо! Жучков этих на чистую воду выведут? Тоже, наверное, неплохо! Но что бы так радоваться, как Калошин? Поводов — не видел.
— Ты просто не понимаешь, Ваня! Там руководство… материться хочется! Небожители, блядь! Ну, и круг приближенных к ним! А остальные — если и не рабы, то где-то близко! Вот их сейчас и причешут, бар этих! Ведь сами они ни хренашеньки в творчестве не понимают, а гонору — поверх бровей! Так! Такую новость нужно непременно отметить!
Калошин вскочил и пошел к раздаче. Там он негромко переговорил с какой-то женщиной, и через несколько минут вернулся с заварником в руках.
— Так-то тут нельзя… Но если хорошие люди просят, то — можно! Давай, по стопке примем! У них там, по слухам, опять же… и без того грешков хватает! Там и концерты левые, которые по предприятиям, да мимо кассы. И еще — по хозяйственной части. Так что солоно им придется, если раскручивать начнут, солоно!
Они приняли по стопарику, с оглядкой. Но народу в столовке, по причине неурочного времени почти и не было.
— Слушай, Иван! А у тебя… еще песни есть? — Калошин был напорист и нагл.
Иван помолчал, но потом нехотя признал:
— Есть… Правда они опять же — больше женские.
Игорь ухмыльнулся:
— Все-таки ты не оставил мысль Варьку на спинку уложить! Что она — запала тебе так в душу, что ли? Так — баба, как баба. Ничего там необычного нет. Даже и попроще будет в этом деле, чем… некоторые. Уж я-то знаю!
«Вот отчего у него периодически выходит это как-то… скабрезно! Вроде и мужик неплохой, а прорывается иногда… эдакое!».
— Это не специально… даже не для Вари, — Иван разозлился сам на себя — «чего мямлю!», — да и злость меня берет! Вроде бы все… ну — к этому шло, а потом она — раз — хвостом вильнула и нет ее!
— Ага! Она, Варька, такая! Ее сразу нужно брать, пока не сорвалась!
Приняли по второй.
— Игорь! А я вот не могу понять — музыканты у тебя стоящие, сам — поешь! Варя, вот тоже — очень неплохая певица! Почему бы Вам не сделать такой коллектив… ну как, к примеру, у Утесова, в Москве?
— Ишь ты куда махнул! У Утесова! — Калошин помолчал, — да была мысль такая! Но сначала все в организационные вопросы упиралось, все-таки нужно быть под кем-то! А потом — характер у Варьки — это что-то! Как взбрыкнет, так только — бежать!
— Ну так… когда Вы… вместе были… что же ты тогда ее в шоры не взял?
— Ага! Ее возьмешь… как же! Хотя… наверное, предложу ей… к нам. А у тебя много песен есть? Ну — сколько? Две там, три…
— Штук десять…
— Сколько? Десять песен? Серьезно? — Калошин был ошарашен, — ты хочешь сказать, что за это время ты сочинил еще десять песен? Десять… так… да еще три тех у Вари. Да у меня… ну — мне которые ты отдавал. Так это же… это же полноценный концерт можно сделать! Конферанс еще… шутки-прибаутки. Часа на полтора концертного времени. Даже — на два!
— Так! Иван! Сейчас допиваем, расходимся. Время у нас еще есть. Потом… думать нужно! Встретимся обязательно. Тем более — мне теперь фактически мимо Вас… ну — клуба вашего ездить! Обговорим! Знаешь… Если ты не врешь, я эту Варьку… я сам тебе ее в постель притащу! И даже свечку держать не застремаюсь!
— Угомонись, сводник, блин! Не нужно мне никого тащить. У меня и так… с этим делом все в норме. Есть к кому… на огонек заглянуть. Просто… еще раз говорю — бесит, что она меня так… обманула!
— Вот-вот! Ладно! Все! Разбежались! Но с Варькой-дурой я все-таки поговорю!
Говоря Калошину про то, что у него есть к кому на огонек заглянуть, Иван имел в виду Фатьму. Понравилась ему эта женщина. И внешне понравилась, своей восточной красотой; и фигурой — ладной, гибкой, сильной; и своим мусульманским отношением — есть мужчина, значит женщина должна сделать, чтобы с ней ему было хорошо! Тут и еда, и отношение. И постель, конечно…
Ему удавалось заезжать к ней не чаще одного раза в неделю. Очень уж он в последнее время занят — тут и работа, и занятия в кружке, и занятия спортом тоже не стоит прекращать. Хотя, будь его воля, он бы если не полностью переселился к ней, то заезжал бы гораздо чаще. Все-таки организм восемнадцатилетнего парня давал о себе знать — «Хочу всегда! Хочу везде!». Да и уютно ему с ней было.
Кавказская, а также среднеазиатская кухня была его слабостью в прежней жизни. Нет, он и русскую очень уважал, и украинским блюдам — отдавал дань уважения. Но — именно кавказская, или кухня Средней Азии — это какая-то именно мужская кухня. С обилием мяса, с достаточным количеством острых и пряных приправ. Очень сытная! Лагман обычный, или жаренный; бозбаш или мостава, казан-кебаб… Каждый его приход его ждало что-то из этого «праздника желудка»!
А Фатьма была — на высоте как повар! Она была во многом на высоте. Ну — по крайней мере — на кухне, и в постели. Да и хозяйкой она оказалась весьма рачительной. Иван в первый раз не очень рассмотрел подробности ее жилища, но сейчас было ясно — в доме есть хозяйка. А значит в доме — чистота и уют! Наверное, в будущем, да и сейчас тоже, многие бы сказали, что это мещанский уют: все эти занавесочки, рюшки, кружевные накидки, обилие подушек на кровати. Но Косову здесь и сейчас — нравилось!
К тому же Фатьма на полученные деньги затеяла приличную такую стройку. Уже во второй свой приезд Иван увидел, что старый сарай полностью разобран, доски и бруски аккуратно сложены у стены, также как и небольшой запас сухих дров. А еще через неделю во дворе женщины красовался свежими желтыми досками новый сарай, битком набитый сухими колотыми дровами. От досок на легком морозце очень приятно пахло смолистой сосной. Правда, самих строителей он не застал, ну да и приехал он уже когда стемнело.
— Ругаться с ними пришлось! Пару мужиков даже выгнала — один постоянно полупьяный приходил, а второй сразу начала намеки делать, да пытался руки распускать! — жаловалась женщина.
Еще через неделю Иван с удивлением увидел в ограде дома, чуть дальше дровяного сарая свежий сруб бани.
— Ну, Ваня, я же понимаю, что баня нужна! Просто у меня раньше возможности не было. А сейчас — не дело это, воду на печи греть, да на кухне в тазике обмываться. Вот еще пару недель, как мужики обещают, полностью баню закончат. Вот тогда можно будет и помыться!
Косов подхватил женщину руками под попу и закружил вокруг себя:
— Пригласишь баньку обновить?
Она смеялась:
— С тобой, пожалуй, помоешься, в бане-то?
Когда они ночью лежали, отдыхая, на кровати, Иван разглядывал ее при скудном свете свечи. Ее смуглая кожа в полутьме казалась почти черной. Но вот капельки пота, выступившие на небольшом, но таком ладном животике, были отчетливо видны.
«Как там говорила Мерлин Монро — «женщина без животика, как квартира без мебели!».
Очень приятно было поглаживать этот животик, то стискивая его, то проводя по нему пальцами, стирая эти, такие притягательные, капельки пота.
Она чуть слышно смеялась своим грудным смехом:
— Ну, Ваня! Ты когда так пальцами проводишь… у меня что-то в животе подергиваться начинает, и дыхание перехватывает. И там… внизу мокро становится!
Он приподнял голову и прихватил губами сосок. Потом пустил в дело и кончик языка.
— Ну что же ты! Ты же обещал дать мне отдохнуть, хоть чуток! В-а-а-а-н-н-я-а…
Потом они опять отдыхали. Точнее пытались отдохнуть.
— Вот зря я тебя послушала и свечу зажгла! Если бы не свеча, ты бы меня не видел, и был бы спокойнее!
«Свеча… горела…».
— Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела…
— Это твои стихи? — она подняла голову и зачаровано смотрела не него.
— Нет… Этот Борис Пастернак. Поэт, живет в Москве.
Она вздохнула и засмеялась:
— Тоже, наверняка, такой же кобель, как и ты! Видишь, как написал! Как такое писать, если сам не испытал? Иди сюда, хороший мой!
«Как на женщину стихи подействовали — то «дай отдохнуть!», то — «иди сюда!».
— Слушай… а тебе… не больно так вот… когда сзади?
Она улыбнулась:
— Иногда… но не сильно! А когда мы вот так… на боку, а ты сзади… а еще рукой… пальцами там мне ласкаешь… то вообще не больно! А так хорошо, что… что плакать хочется! Думаю, а повторится ли такое блаженство? А вдруг нет?! А еще… когда ты в это время мне шею целуешь… а-а-а-х-х…
— Вань! Поспать нужно хоть немного!
— Ты куда-то завтра с утра идешь?
— Нет… но мужики же придут, баню строить. Их и встретить нужно, не дело ведь… если придут, а хозяйка и носа из дома не кажет!
— Ну выйдешь… на пару минут, да назад.
— Ага… кто же так делает? Скажут — она до обеда спит, лентяйка! Знаешь ведь — соседи прославить могут быстро, потом долго не отмоешься!
Она сначала стеснялась делать минет при свете, пока Иван не сказал:
— Тебе нравится доставлять мне удовольствие? Нравится, когда я на вершине блаженства?
— Глупый! Ну конечно нравится! Как это может не нравится? Я женщиной себя тогда чувствую!
— Ну вот и смотри на меня! Как твои ласки приводят меня в неистовство. По лицу смотри, по глазам — что мне нравится, а что — не очень!
Она очень быстро научилась делать именно так — смотреть на него, лаская. А его самого с ума сводили ее карие, почти черные при свете свечи глаза! И тени на стенах… и черные волосы, заплетенные в толстую косу, и закрученные на затылке. Правда уже изрядно растрепавшиеся от их безумств.
«Суккуба, честное слово! Суккуба!».
Похоже, она сама стала заводится от вида всего этого… «непотребства». Потому как, на половине пути, абсолютно неожиданно для него, вдруг с чуть слышным рычанием, отрывалась и усаживалась на него сверху. И он подчас бывал в растерянности — огорчаться от прерванного процесса, или же радоваться ощущению горячего гладкого тела на себе. А от его ласк Фатьма теряла голову, и по их окончанию могла подолгу лежать на спине, не реагируя на его слова или прикосновения.
«Ах, какая женщина!».
Он заранее договорился в ателье, что придет с женщиной, которую нужно будет приодеть. Фатьма сначала отнекивалась на его предложение — «дескать у меня и так все есть!», но потом, когда он рыкнул — «иди за мной, женщина!», улыбаясь, пошла. Это было такое кокетство, наверное? Ну какая женщина откажется от обновок?
Когда они пришли, и Александр провел их в знакомую уже Ивану комнату, Фатьма ощутимо стеснялась. Портной довольно равнодушно кинул взгляд на нее. Но только пока она не сняла верхнюю одежду!
— Какая красивая женщина! — задумчиво протянул мастер.
А той это очень понравилось. Она гордо выпрямила спину и уже смотрелась не «бедной родственницей», этакой «замухрышкой», а — королевой!
— Мне нужно снять размеры, — немного нерешительно подошел к Фатьме с метром в руках портной.
— Ну снимай! Кто же спорит? Мы же все понимаем, да, дорогая? — обратился Иван к женщине.
Она промолчала, как молчала и все время снятия замеров. Хотя была довольно смущена, а потом и возмущена. Косов, пряча улыбку, наблюдал, как Александр тщательно, по несколько раз, обтягивает лентой бедра, попу, талию и грудь женщины.
«Мда… что-то Александр и впрямь… увлекся. Как-то уж очень тщательно все… перемеряет!», — смотрел Иван на порозовевшие щечки подруги, и ее носик, чьи крылья уже отчетливо трепетали от возмущения.
Когда портной вышел, сказав, что сейчас принесет альбом и карандаши для эскизов, Фатьма не выдержала:
— Он меня всю обшарил! Везде потискал! Как ты можешь смотреть, как твою женщину так лапают?! — «змеиный шип у нее сейчас особенно удался!».
— Красавица! Он же портной, он и должен снять с тебя мерки. Разве не так? А если тебе придется к врачу идти, к гинекологу? Тот еще и раздеться заставит! Врача что — убивать нужно будет? — Иван довольно откровенно забавлялся ситуацией.
Фатьма ничего не ответила, только отвернувшись, что-то шепотом по-тюркски высказала… нелицеприятное. Непонятно только — про Ивана, про портного, или про них обоих.
Иван осмотрелся. А комната-то изменилась, с тех пор, когда он здесь был в последний раз. Нет, ничего такого… кардинального. Просто к уже привычному столу и паре стульев, добавилась настенная вешалка, куда они и повесили свою верхнюю одежду, да большое, во весь рост зеркало на стене.
«То есть, скорее всего, здесь принимают клиентов, кого по каким-то причинам не стоит дезавуировать? Бывают такие? А хрен его знает! Наверное, бывают».
Когда Александр вернулся с альбомом для рисунков и пучком простых карандашей, они расселись за столом. Сам Косов — рядом с портным, а Фатьма — чуть поодаль. Она сначала делала вид, что ей не интересно, что там рисует по подсказкам Ивана Александр. Но потом — косила взглядом все больше и больше, а потом — вообще перегнулась через стол, не отрываясь наблюдая за их работой.
Любой мужчина в двадцать первом веке, если он не самый распоследний быдлаган, которому наплевать на женщину, живущую с ним рядом, так или иначе, а видел основные тенденции в женской одежде. Здесь и телевизор, и кинофильмы, и книги. Да и просто — жизнь, идущая рядом, мимо, вокруг. Глаза же есть? Уши в наличие? Ну так хоть что-то да останется в памяти мужчины. Что носили женщины, как одевались…
Вот Косов и предложил одеть его женщину в несколько нарядов, для разных случаев. Ну… классика — платье-футляр. Длина — чуть ниже колена, рукав — три четверти. Ткань… Вот ткань — тут карты в руки портному!
Александр почесал нос:
— Бархат?
— Ну-у-у… как вариант, да. Цвет…, - Иван пригляделся к Фатьме, — либо темно-синий, либо — темно-зеленый.
— А почему не темно-бардовый, к примеру? — удивился портной.
— Ну ты посмотри на женщину, — от этого предложения Александр несколько смутился, но… посмотрел, — она яркая брюнетка. Волосы — смоль, кожа — смуглая. Одень ее в бардовый и что?
— Что? — переспросил портной.
— Да получим цыганку! Красивую, конечно, но — цыганку! А моя женщина не должна быть похожей на цыганку.
— Спорно, как мне кажется…, - начал портной.
— Пусть спорно! Но я — заказчик, в конце концов!
— Тут… не поспоришь.
— Да! Дальше — второе такое же, но из темно-серой шерсти. Хорошей, тонкой шерсти! Есть такое?
Мастер снова почесал нос:
— Найдем!
Дальше обсуждали юбки. А что тут обсуждать? Юбка-карандаш! Классика жанра! И опять — одна темно-серая, с завышенной талией. Вторая — с обычной талией, но уже черная. Длина — французская, классическая.
— Очень узкая… юбка-то получится. Нет, так-то ткань чуть тянуться будет. Но… как дама будет ходить в такой юбке? — Александр по-прежнему старался не смотреть в сторону Фатьмы.
Та тоже очень заинтересованно смотрела на Ивана.
— А для удобства ходьбы… Мы делаем разрез сзади. Не до середины бедра, а чуть ниже.
Портной закашлялся, потом извинился.
«У него явно хорошее воображение! При такой… попе, как у красавицы, да еще и юбка облегает, да еще и разрез. Пиздец всем мужикам — это называется! Табуном следом будут брести!».
— Думаешь, будет плохо смотреться? — лицемерно-озабоченно насупился Косов.
— Смотреться будет… очень хорошо! Привлекательно смотреться будет! — портной опять кинул косой взгляд в сторону женщины.
— Ну вот и хорошо!
Потом обсудили еще юбку-годе, где на уровне колена ткань была чуть присборена.
— Опять… очень неудобно в носке будет! — пожалел Фатьму Александр.
— Нужно просто уметь ходить! Не в развалочку, как пьяный моряк, и не размашисто, как пролетарий по родной стране. А элегантно, мелкими шажочками, покачивая бедрами!
Портной опять поперхнулся.
Далее обсудили блузки к юбкам. Остановились на четырех, классического вида, без всяких вычурных воротников.
— Да! К юбкам нужен пиджачок! Обязательно — черный, чтобы подходил ко всем!
Ага… и это обсудили, и нарисовали!
— Что-то из верхней одежды заказывать будете? — несмотря на уже накопившуюся усталость, Александр возбудился стоимостью заказа.
— Шуба нам не нужна! Пальто зимнее, классическое, приталенное, но не расклешенное! Воротник… мех, но что-нибудь попроще. Лиса там, писец… Дальше! Пальто демисезонное, тоже примерно такое же! На зиму — берет меховой. Лучше — американская норка. Шаль еще!
— Норки нет. Есть куница, пойдет?
Косов подумал и махнул рукой.
Дальше шла обувь. Сапожки зимние, на меху. Сапожки-ботики демисезонные. Туфли летние, босоножки.
«Что-то я уже притомился!».
— Александр! Ну ладно я. Меня Вы как клиента не цените! — портной вскинулся — «неправда!», — но дама-то! Дама! Ей-то Вы можете предложить чай, хоть с баранками? С голоду помрет — Вам же стыдно будет!
После чаепития, во время которого Иван несколько раз поймал на себе ТАКОЙ взгляд женщины, что и усталость куда-то делась! они выбрали еще наручные часики. Золото подсунул Шурик! Барыга хренов, так и норовит без штанов оставить клиента! Пришлось взять, а что делать? Терять лицо перед женщиной, да после всего этого заказа?!
«Это не наши методы!».
Еще… еще цепочку золотую, со знаком Зодиака — в котором родилась Фатьма. Еще — брошку на пиджачок! Еще… браслетик на правую руку!
— Не понял! Александр, что вы бубните мне на ухо? Повторите. Что? — Косов и правда отвлекся, пытаясь подсчитать траты, но постоянно сбиваясь.
Портной мялся, краснел, но повторить громко — отказывался.
— А! Понял! Ну мы же здесь все взрослые люди, все же понимаем! Дамское белье? Конечно нужно!
Вот только здесь Александр окончательно спасовал. Он притащил ТРИ! Коробки разного белья, но объяснять, где и что — категорически отказался!
— Я прикинул… по размеру должно подойти. Тут… разное. Чулки и пояса тоже здесь есть! Я пойду… а когда закончите подбирать, в коридор выйдете, да крикните меня. Я и подойду… сразу.
Весь пунцовый, мастер — испарился, как и не было!
Фатьма хихикнула:
— Смешной он! Вроде и мужчина уже взрослый, а стесняется как мальчишка!
— Так… радость моя. Раздевайся, красавица. Подбирать будем!
На слабые возражения женщины, что, дескать — мастер сказал, что по размеру подойдет, значит осталось только по виду и цвету выбрать, Косов принялся довольно бесцеремонно «помогать» ей.
Спекся он быстро. Примерно на третьем гарнитуре, красного цвета. Трусики и бюстгалтер. Пояс и чулки — и так были на ней. Чего там подбирать: цвет пояса — черный; чулки — фильдеперсовые, чуть темнее, чем кожа женщины.
Благо, что на двери был шпингалет. Фатьма только пискнуть успела, как он повалил ее грудью на стол.
«Ох как! А она, оказывается тоже… готова? Видно, не одного меня все это так… возбуждало?».
Окончательно выбило его из колею зеркало на стене — большое, в рост! Очень правильно показывало нужный ракурс.
— Ваня! Ну что ты? Ну потерпи до дома! Ну все… разочек только… и все! О-о-о-х-х…
В общем… прибарахлились, ага!
По пути домой Фатьма долго молчала. Потом спросила:
— Ты сейчас денег выбросил… потратил на меня. Много. Очень много! Зачем?
— Не знаю… Может потому, что ты очень красивая женщина. А у красивой женщины и одежда должна быть… красивой. Вот уеду через полгода, в такой одежде ты быстро мужчину себе найдешь. Да не такого, как я, а настоящего! Чтобы мужем стал, а там… глядишь, и дети появятся! Семья у тебя будет. А я… я буду радоваться за тебя, если все так получится.
— Странный ты…
— Почему странный?
— Ну… обычно мужчины, они такие… собственники. А ты так спокойно говоришь мне о других мужчинах.
— Краса моя ненаглядная! Я же тебя сразу предупредил, что уеду. И забивать тебе голову собой и нашими отношениями считаю — неправильным. Сейчас мне очень хорошо с тобой. Надеюсь, тебе тоже… А жизнь, она длинная. Женщина должна иметь мужа, детей. Тогда у нее и на душе будет покой. Разве нет?
Она прижалась к нему плечом.
— И что, ты совсем меня не ревнуешь? Вот совсем-совсем? Вон как этот портной на меня смотрел! А как общупал всю, гад такой! А ты… споко-о-ойный такой сидит. Даже — улыбается!
Ревновал ли он Фатьму? Он задумался. Не сказать, чтобы совсем уж был равнодушен к поведению Александра.
«Вот тоже — не понятно. У портного бывает масса клиенток, и многие из них — вполне интересные дамы. Что же он так на Фатьму-то навелся? Типаж совпал?».
— Я не могу сказать, что был совсем спокоен, когда он снимал с тебя мерки, — Иван улыбнулся, — просто у тебя такое лицо было… обескураженное и возмущенное! А еще ты на меня все время поглядывала — когда же я на него с кулаками полезу! Забавно!
— Я без тебя на эти примерки — не поеду! Вот! Так и знай!
— Ну-у-у-у… придется ехать с тобой, что поделаешь. Только ведь я опять приставать начну. Не боишься?
Она в ответ засмеялась.
— Вань… а я тебе нравлюсь?
— О как! И что это был за вопрос? Разве я не доказываю тебе раз за разом, насколько ты мне нравишься?
Она довольно заулыбалась. Помолчала…
— Слушай! А вот вся эта одежда… она же вся… облегающая! А что мне делать, если я вдруг… потолстею?
— А вот толстеть тебе не надо, душа моя! Ты сейчас в отличной форме, просто прекрасно выглядишь. Такая… не женщина — мечта!
«Ага… есть такое. Почему-то все кавказские и азиатские женщины с определенного возраста вдруг резко начинают поправляться и даже… стареть быстро. Генетика что ли такая? Нет… так-то и в зрелом возрасте встречаются ух какие женщины! Та же Тамара! Не дай Бог еще встретиться! Но, все же — это, думаю, исключения!».
— А я тебе для этого, радость моя, покажу несколько упражнений, чтобы и талия была как сейчас, и попа оставалась такой же красивой. И осанка горделивая, и ножки — стройные!
Правда, как можно было предположить, по возвращению домой, показ упражнений… затянулся. По понятным причинам.
— А сколько раз их делать, эти упражнения? — женщину явно заинтересовало.
— Каждый день уделяй этому час-полтора. Встань пораньше, или наоборот — после обеда, ближе к вечеру делай. Количество подходов я тебе сказал, повторений — тоже. Первое время будут болеть мышцы, или будет лень все это делать. Но нужно пересилить себя. Считается, что примерно через три недели придет привыкание, и уже сама будешь хотеть все это сделать. Увеличивай количество повторений, чередуй упражнения.
Косов с удовольствием смотрел, как голая подруга, лежа на кровати, и высунув кончик языка от усердия, записывает в тетрадку всю информацию.
«Ну вот как тут удержаться, а? Такой вид! И мертвый бы ожил!».
Они выловили его, когда он возвращался от Фатьмы. Уже стемнело, и он торопился к вокзалу, на передвижку. Три парня, один совсем юный, можно сказать — пацан, а двое — посолиднее. Возраста Ивана или чуть старше. Ага… и с места в карьер:
— Ты чё тут трешься? Чё ты тут к нашим бабам бегаешь? Чё, а?
Косову стало смешно — Фатьма существенно старше этих… женихов. Она и с ним-то, только по воле обстоятельств. А этим… вряд ли что «светило»! Он, улыбаясь, подошел ближе. От рослого парняги явственно несло перегаром, да и второй, который стоял справа сбоку, тоже был подшофе.
— Это кто ж здесь — ваши бабы? Уж не Фатьма ли? А, ушлепки? А она об этом знает? Вот бы посмеялась…
Разговаривать было особо и незачем. Здесь явный «наезд» на чужака, чтобы поставить на место.
«Ага… это наша корова и мы ее доим!».
Только вот Фатьма на корову как-то — вообще…
«А-а-а… понеслась душа в рай!».
Иван чуть подался влево, чтобы расстояние между ним и правым было более приемлемым. А потом…
Этот удар им тоже показывал один из инструкторов. Удар, в общем-то, довольно подлый, неожиданный. Наносится он не по противнику, который перед тобой, а по тому, кто — сбоку справа. Ну, как вариант, можно демонстративно сделать шаг влево и повернуться к оппоненту правым боком, выходя на позицию. Потом, правая рука уходит вниз налево, к поясу. Как говорил тогда «сенсей»:
— Вы как будто шашку… ну — или меч вынимаете из ножен. Только рука не останавливается, а идет вверх, к морде врага. Резко! И кисть расслаблена… не кулаком, еще раз повторяю. Получается, как удар плетью. И бить нужно не по подбородку, и не в лоб. А то так пальцы себе отобьете, а толку не будет. Только нос, или глаза. Но не забывайте — удар, если он правильный — резкий, очень неприятный. Можно и глаза супостату повышибать! Вот и думайте — нужны ли вам проблемы с превышением необходимой обороны? Утрата зрения — это тяжкие, однозначно!
Поэтому — нос! От хорошего удара в нос, человек теряет ориентацию мгновенно. Искры и слезы из глаз, ослепляющая боль. Все — противника нет! Возможно, он отойдет, через несколько минут, но кто же запретит добавить парню, пока он зажимает лицо и подвывает — тихо… или погромче. Тут — на усмотрение самого потерпевшего…
Попал хорошо! Хлопчик пошел куда-то в сторону, явно не видя куда направляется. То, что доктор прописал! Но не орет, надо отдать должное — шипит, невнятно матерится, но — не орет! Значит придется добавлять!
Так… второй. Ага! И соблюдать правила честной драки Иван вовсе не намеревался — их трое на него, одного! А значит… Подшаг к фронтальному противнику… поближе… ага! Руками за отвороты полушубка, небольшой потяг на себе — чтобы «ухажер» корпус-то отклонил, сопротивляясь, а место нападения… ага — приблизил! и правым коленом — н-н-н-а-а-а! по самому дорогому для каждого мужика!
От как хорошо! Этот только что-то хрюкнул, и пластом рухнул на утоптанный снег улицы. Иван повернулся к пацану… Но тот уже мелькал где-то метрах в двадцати, уносясь по переулку в неизвестность.
«А хорошая стартовая скорость у мальчишки! Но вернемся… к нашим баранам».
Этот… временно кастрированный лежал, скрючившись, в позе эмбриона и негромко, на одной ноте, «пел» незнакомую песню.
«Клиент к разговору не годится!».
Второй стоял наклонившись, метрах в пяти, и вытирал лицо подхватываемым с обочины снегом. Периодически чего-то пытаясь вскрикнуть в адрес Ивана. Речь была мало разборчива, но маты — явно присутствовали.
«Хорошо стоит!».
Пара шагов, чуть подпрыгнуть, оттолкнувшись левой ногой, и правой… Нет… второго-то зачем выводить из обоймы мужиков, пусть и временно. По заднице, только по заднице! Но удар вышел ладным, и парень отправился в недолгий полет.
«Сугробы здесь очень хороши! Большие и пушистые! Ну… я надеюсь, что пушистые!».
Косов подошел к «летчику» и за воротник фуфайки вытянул его на дорогу. Подбил парню ногу и вновь уронил на землю; уперся коленом тому в поясницу; пользуясь тем, что шапка слетела при ударе, запустив руку в волосы, задрал голову вверх. И, достав правой рукой финку из положенного ей места, покрутил ее перед лицом парня.
— Глаза открой! Глаза открой, сука! — он шипел тому в ухо негромко, но… с чувством, — видишь? Я тебя, баран, спрашиваю — видишь?
Тот попытался кивнуть оттянутой назад и вверх головой.
— Это я сегодня добрый… Просто пиздюлей вам отвесил. В следующий раз — резать буду! Ясно? Ясно, я тебя спрашиваю? — для придания особого внимания, ткнул с размаху головой в наледь дороги, — И, если кто здесь, в вашем блядском собачьем хуторе, на Фатьму хоть слово плохое скажет, хоть покосится недобро… Вам пиздец придет! Именно Вам, ты понял, сявка?!
Несмотря на вновь обильно потекшую из носа «барана» кровь, Иван вновь с силой воткнул того мордой в дорогу.
— Я вас, бляди, запомнил! И того щенка — тоже! Так и знайте! С-с-с-с-у-у-чата! С кем связались, а?! Пехота, бля! Все понял? Я спросил — ты, перхоть подзалупная, все понял?!
Тот, не отрывая головы от дороги, закивал. Молча.
— Ну… лежите. Отдыхайте… босота!
Будучи человеком непритязательным и в той жизни, Косов мог довольствоваться малым. Но все же бытовой комфорт в прошлом — он вспоминал с ностальгией. Даже обмыться после работы или занятий спортом негде. Приходилось греть воду на печи или на керосинке и обмываться в комнате.
Вспомнилось, как один из его однокашников по училищу, Вовка Шаповал, редкостный блядун и дамский угодник, по пятницам — в винно-банный день, намывая причиндалы под душем, наставительно говорил:
— Попрошу запомнить, товарищи курсанты! Главное в деле офицера ВМФ — чистота половых органов! Вдруг решится какая фемина вам доставить оральное удовольствие, а у вас — вонь как от козла! Будет неудобно!
И, как не старайся, а все равно воды на пол нашлепаешь. И уборку потом делать! Ну — хоть в комнате у него вследствие этого всегда порядок и чистота. Это, кстати, заметили и Тоня, которая шпыняла этим директора, приводя в пример попаданца; и Лида, которая по- прежнему хоть и отказывалась пить чай в его комнате, но все же пару-тройку раз была вынуждена зайти — по каким-то рабочим вопросам. Даже один раз — с Лизой. Вот та осматривалась с любопытством!
Мда… так вот — про баню! Качественно помыться ему удавалось только по субботам, в бане у Мироныча. И даже — не каждую субботу получалось — кино же крутить надо! Вот и приходилось бегать в баню ранним вечером, а уж после — снова работать. И какой, скажите, может быть кайф от бани в таком случае? Хорошо еще, что одну субботу в месяц Илья, волевым решением, назначил технической. Что уж он под этим имел в виду, Иван не знал. Но ему хватило и того, что раз в месяц он мог полностью расслабится! Его отношения с Миронычем были очень хорошими.
Да и с Яковом, он более или менее сошелся. Особенно после того, как посоветовал Якову в период обострения его болезни, питаться диетически.
— У тебя же, Яков, не весь год желудок болит? Нет? Ага… весной и осенью. Ну — как почти у всех язвенников. Так вот… если ты знаешь уже, пусть примерно, когда тебя начнет крутить — переходи на определенную пищу. Полностью тебе это не поможет, но хоть боли будут не такие сильные. Какую пищу? Да вот — с сентября, к примеру, жаренное нельзя! Острое — тоже нельзя. Поменьше соленого. Копченое — исключить!
— Так что ж мне… с голоду помирать, что ли?
— Ну ты уж брось… Чего это с голоду? Каши есть? Есть! Молочное опять же! Вон — яйца… но только — вареные, не жаренные! А лучше — вообще сырые пей! Хлеб — только мякушку; корки, особенно поджаренной — не надо.
— Да… так и пить бросишь, мать его…
— А вот пить, кстати, можно! Только в меру, не по поллитра за прием. Стопку — ничего страшного.
— Ты откуль все это знашь-то?
— Так сам же знаешь… у меня девки знакомые — они же на докторов учатся. Вот… в разговоре и услышал.
Мужик засмеялся, заперхал дымом:
— Так вы что ж… про медицину все общаетесь? Я думал, чем другим… занимаетесь. Ха-ха-ха!
— Одно другому не мешает! И кстати — когда куришь, дым попадает в желудок и раздражает. Тоже бы — поменьше курить, особенно когда приступы.
— Вот жа жисть кака! Вот и нахрена она тогда, если то — нельзя, друго — нельзя! А этого — помене!
— Ну… смотри сам. Я тебе посоветовал, а как ты там поступишь — хозяин-барин!
В бане у Мироныча, как-то в субботу, он и познакомился с зятем коллеги и его семьей. Дочка с мужем приехали погостить чуток у родителей, ребятишек привезли погостевать. Жили они в деревне, километров двадцать-тридцать от Никольска.
Косов, заранее предупрежденный Миронычем о приезде его родных, улучил время и сбегал на станцию — там магазин был все же лучше, чем в селе. Купил конфет и пряников ребятишкам, для мужиков… ну и для себя тоже — пива. После бани. Пиво здешнее — ему все больше нравилось. Интересное было и на вкус, и на упаковку — бутылки были по ноль семь литра, темного стекла. Пиво было совсем не крепким, отдавало хлебом. После бани — так прямо в плепорцию! Вот попаданец и купил сразу штук десять! Одному, конечно — многовато, но, если Мироныч, да зять… Да может и сама хозяйка с дочерью, после баньки-то — по стаканчику выпьют!
Баня у Мироныча, как всегда, была натоплена — филиал ада на земле! Если на полок залезть, то и волосы потрескивать начинают; а дышать — только через руку, прижатую ко рту. Они втроем сначала посидели, чтобы пропотеть. Потом Мироныч, покряхтывая, полез на полок:
— Ну-ка, Ваня, похляш-ш-ш-и меня веничком!
Иван не заставил себя ждать. Отходил мужика со всем старанием!
— Ох ты ж… От хорошо-то как!
Мироныч дождался, пока зять Тимофей и Иван по разу взберутся на полок, и пошел в предбанник. Они выскочили следом.
Разлив пиво по принесенным с собой кружкам, сидели, отдыхивались. Первую кружку Иван, после пекла парилки, выдул залпом. А вот вторую уже — тянул с наслаждением, не торопясь. Допив свою кружку, Мироныч хлопнул себя по мосластым коленям, и сказал:
— Пойду я в избу… Что-то сегодня днем грудь давило. Погода, что ли поменяется… А вы — парьтесь.
Они с Тимофеем снова зашли в баню, ополоснули полок, поддали парку и снова — углубились в «садо-мазо». И еще сделали два захода в баню. Хорошо!
Попивая в предбаннике пивко, Иван, поглядывая на мужика, спросил:
— Тимофей! Я вот стесняюсь спросить… А что у вас с Миронычем… как-то — натяженно в отношениях?
Тот поморщился и вздохнул:
— Да этот… бульбаш… все никак не успокоиться. По поводу того, что я в Гражданскую сначала у белых был. И ведь — не сам пошел, мобилизовали! Там же не спрашивали — хошь-не хошь. Да и пробыл я у них всего три месяца. А потом мы с парнями, нашими — деревенскими… осмотрелись когда… и ушли по весне в лес! Ну их на хрен, беляков этих.
— Тяжко было?
— Где? У белых? Или в лесу? А… да… что там, что там — не сладко. Но у белых, хоть и кормили, и форму выдали, а все равно — хужее было! Насмотрелись мы там, что ты! Нас все больше в охране, да во всяких оцеплениях держали. Ну а как? Парнишки мы были все молодые, и винтовку-то в руках не держали. А так-то… ох и лютые там были! И слова поперек не вякни! Сразу — плетей всыпят! У нас так пару парней засекли. Один сразу богу душу отдал, а второй еще с неделю мучился. Фельдфебель у нас был… из старослужащих. Ох и сволочь, ох и зверь! Скольким он зубы повышибал — без счета! Ну да — мы тоже память имеем! Когда уходили — оружейку вскрыли, подгадав, когда эта гадина в карауле будет. Вооружились, значит справно так, еще кой-чего из нужного прихватили. А уже уходя — придавили гниду! Вот веришь-нет — такое душевное облегчение я тогда почуял, когда кончили его! Прям благодать по душе разлилась!
— Нас тогда одиннадцать человек ушло… Правда, к приходу красных пара человек из отряда сбежали — домой подались. Еще трое — погибли, когда фуражиров разных контриковских по деревням гоняли. А я вот еще… больше года. Вслед за белыми, аж до Спасска Приморского… это уже возле Владивостока. Ох и гнали мы их, ох гнали! Но они же… суки… огрызались! Там же, к тому времени-то, одни идейные оставались. Да и воевать они умели, не отнять! Там я пулю-то и словил. Чуть не полгода в госпитале отлежал, думал уж — ноги протяну. Но ничё — выкарабкался. А потом еще месяца три до дому добирался, да все с приключениями… э-э-х-х! Ладно, пошли уж в дом. Там уже и стол накрыли поди, да и бабам помыться тоже надо!
Супруга Мироныча, с дочкой, и внучками ушли в баню, а они втроем сели за накрытый стол. По причине приезда родственников, хозяева постарались накрыть его получше. Особых деликатесов нет, но — еда вся качественная, своя, вк-у-у-у-усная! Иван принял на грудь пару стопок и дальше уже отказывался. Тимофей, да и сам хозяин, такому делу не препятствовали — им больше достанется.
— Ну что, как там вас в этом годе рассчитали-то? Как по трудодням вышло? — поинтересовался Мироныч у Тимофея.
Тот, не торопясь отвечать, закусил рюмку самогона квашенной с клюквой капустой. Смачно так закусил! С хрустом! И не хочешь есть, а после такой демонстрации — рот сам слюной затекает.
«Может зря отказался от еще одной рюмки? Вон как Тимофей смачно выпивает-закусывает!».
Иван прислушался к себе. После жара-пара бани, да пивка, да и самогонки, навалилась сладкая истома. Ноги стали ватные. Тут не то, что идти куда-то, тут и шевелится — не хочется. И даже мысли в голове тянуться медленно, лениво…
«Не… хватит! А то вообще так сомлею!».
— А что на трудодни… Подходяще так получилось! Я амбар, считай, весь забил — там и рожь, и овес с ячменем, и греча есть. И картошки осенью накопали изрядно так! Да подсвинка в ноябре придавил! Нет… хорошо в этом году. Веселей жить-то стали, а?! У нас, как три года назад, председателя-то… «никчему» этого сняли, да посадили… другого, значит, привезли. А ничего так… хозяйственный такой мужик. За работу, правда, спрашивает, но и дела наши налаживаться стали. Уже, получается, второй год — все побольше на трудодни выходит. И школу новую поставили, клуб вот собираются летом срубить. Ничего так… подходяще жить стали.
Мужики выпивали и закусывали не торопясь, размеренно. Поэтому, когда вернулись с бани женщины с детьми, Мироныч с зятем еще и первую бутылку не «уговорили».
Жена Тимофея была смачная женщина лет тридцати пяти. Эдакая типичная русская баба, широкая в кости, большегрудая, и большепопая. Но при этом толстой ее было не назвать — чувствовалось, что силенка в ней есть.
«Ну да — поработай-ка в колхозе с утра до вечера! Да еще и домашние дела, да хозяйство. Тут лишнего жирка не будет, не успевает он образовываться!».
Они вообще были под стать друг другу — Тимофей и его жена. Оба широкие, высокие, русоголовые.
«Ага… а вот с конфетами, да пряниками — он попал впросак! Мироныч-то не говорил, сколько лет внучкам. Внучки, да внучки — и все! А то, что одной уже шестнадцать скоро, да и вторая — хоть и голенастая, еще не очень складная девчонка, но — тоже четырнадцать! Ребенком уже назвать сложно! Разве что — пацан, последыш. Тому на вид — лет семь-восемь!»
Сейчас девки эти сидели напротив него за столом и нет-нет, да ловил Косов их взгляды на себе. А еще… после бани… они, как и мать, были одеты в юбки и рубахи, но разгоряченные тела эти одежки так облегали, да обтягивали… Прилипнув, где не надо! Приходилось отводить взгляд. Все больше старался глядеть на хозяина, или — вон… на Тимофея!
Женщины после баньки налили себе из выделенной бутылки по стакану пива. Даже старшей дочери — с полстакана выделили. А что — почти невеста уже! Разговор за столом между тем тек неторопливо, за жизнь, да за быт.
— Я тут в Никольске часть зерна продам. Договорился уже. Да тебе на поросят что-то привезу. А так — вон девкам моим и материалу надо на юбки всякие купить, да еще кой-чего, — продолжал рассказ Тимофей.
Ивана после бани, выпитого, и съеденного начало клонить в сон. Уже с трудом держал нить разговора, лениво выбирая со стола, что еще съесть. А осоловелый взгляд нет-нет да натыкался на туго натянутые на груди рубахи, сидящих по другую сторону стола девушек… и даже — жены Тимофея.
«Вот ведь… натура какая! И не хочешь же, а глаза сами куда не надо сворачивают! И отводишь их, а потом раз — и снова туда же пялишься!».
Уже подпивший Тимофей, наверное, перехвативший его взгляд, вдруг засмеялся:
— А что, Ваня! Может сосватать за тебя вон — Ирку, старшую? Ты гляди — девка уж выросла! Сам видишь — красавица у меня доча! А нет — так вон младшая… Светка! Но тут подождать чуток надо! Годика два! А? Иван? Парень ты серьезный, видный! Слышь, мать! — обратился он к жене, — как тебя зять-то такой? Нормально же?
Супруга его явно неискренне возмутилась:
— Ты, Тима, как чуть выпьешь, так чё попало буробишь! Какая свадьба-то? Ирке ж учится еще надо, вроде ж решили уже! А эта еще и вовсе не выросла, одни мослы! — «ага… а сама — зырк на Ивана… эдак — оценивающе! И похоже, по взгляду, что вполне он ей приглянулся, в качестве потенциального зятя!».
Косов чуть разозлился:
«Вот так и попадают парни! В баньке попарили, пару стопок налили, а как расслабился — вот уже и влип! Зятя, ага! Тут и саму эту… тещу — драть и драть! Вон какая… сочная сидит!».
Девки тоже вроде пофыркали возмущенно на слова отца, а сами косятся на попаданца.
«Не… такой хоккей нам не нужен! Надо чайку хлебнуть, да и сваливать… подобру-поздорову. Пока не охмурили, как ксёндзы Козлевича! Тут уже одним блудом не выйдет… тут — только после свадьбы!».
Когда он попросил у хозяйки чая, Мироныч, тоже уже изрядно принявший на грудь, расхохотался:
— Вот ты дурень, Тимка! Ну кто ж так вываживает, а? Напугал Ивана, вот он и сбегает! Сорвался у тебя зять, как есть сорвался! Да и… не нужен такой зять моим внучкам! Он, Ванька-то, хоть и молод, а ходок уже тот! Ага! Там все больше девки-то городские, барышни такие…
«Не-не-не! Баня у Мироныча — это зер гут, спорить не буду! Но не в такой компании! Вот уедут эти… его родственники, тогда и пойду мыться!».
Иван вышагивал к клубу, и с наслаждением вдыхал морозный, чуть пахнущий дровяным дымком воздух. И опьянение куда-то улетучивалось. Хорошо!!!
Сегодня получилось съездить в «Киносеть» с утра пораньше. Пришедший в клуб совсем ранним утром Яков помог Ивану почистить выпавший за ночь снежок, и остался топить печи. Поэтому Косов вернулся в клуб к обеду. Есть хотелось уже «неподецки», но он забежал в библиотеку, поинтересоваться, здесь ли Лидия.
«Если на обед домой не ушла, можно и вместе пообедать!».
Косов купил по пути, в буфете на вокзале готовые котлеты, и сейчас поставил их в кастрюльке на теплую еще печь в комнате — разогреться немного.
У Лиды в гостях была подруга Лиза, они — чаевничали.
— Ну вот! Опоздал! А я хотел Вас котлетами угостить, а вы уже пообедали, получается?
Женщины заулыбались.
— Вань! А ты знаешь, я бы еще перекусила. А то у Лиды к чаю — только сушки! — Лиза уже давно не дичилась его.
И даже, когда они изредка занимались танцами, позволяла ему обнимать-прижимать ее несколько теснее, чем было нужно. Вот только пару раз, когда Иван, в качестве проверки, решал опустить руку… г-х-м… ниже талии, быстро и уверенно пресекала «непотребства». Молча, не возмущаясь. Поэтому Косов полагал, что делает это она больше по причине того, что рядом — Лида. Но попробовать это проверить — пока не удавалось. Лиза приходила только тогда, когда библиотекарь была на месте работы.
Разогрев котлеты, Иван нарезал хлеба, подумав, добавил ко всему еще и порезанного соленого сала. Сало Мироныч солил — бесподобно! Именно так — как надо! Толщиной сантиметров пять, оно было с прослойками мяса. Ароматное, с тмином — или как его называл Мироныч — анисом, с укропом и чесноком! И Косов не мог обойтись без этого русского, а также украинского и белорусского продукта.
Приготовив все, он вернулся в библиотеку и пригласил женщин к себе в комнату. Лидочка, как всегда, засомневалась и зарумянилась, а Лиза, подумав, согласилась и принялась уговаривать подругу.
— А если в библиотеку кто придет, а меня нет? — слабо сопротивлялась та.
— Да кто сейчас придет? Школьники — еще на занятиях, а взрослые — на работе! К тому же — у тебя, Лида, сейчас законное время обеда! Ну сама подумай — даже если кто и придет, большей неловкостью станет, если пришедший увидит нашу компанию, расположившуюся за столом в библиотеке. Разве не так? — Иван присоединился к уговорам.
Вместе они пришли в комнату Косова. Лида ела стеснительно, по чуть-чуть. А вот Лиза, молодец такая, не жеманилась и составила Ивану конкуренцию в поглощении продуктов.
— М-да… может — по чуть-чуть? Не пьянки ради, а аппетита для? Коньячка? Хороший коньячок! — Косов с улыбкой наблюдал за реакцией женщин.
Библиотекарь опять покраснела и отнекивалась. Елизавета смотрела на подругу, выжидая решения.
— Лидочка! Гордость ты наша… филологическая! А почему? Как будто я тебе что-то… непотребное предлагаю? Я же говорю — по чуть-чуть! По пятьдесят граммов, для аппетита! Коньяк, в небольших количествах, вообще идет как лекарство.
— Ну уж… скажешь, лекарство! — женщины засмеялись.
— А что? Нормализует давление, улучшает работу пищеварительного тракта, снижает нервное напряжение.
— Это тебе… твои подруги рассказали? — как бы мимоходом спросила Лиза, демонстративно разглядывая схемы баллистики, таблицы с ТТХ оружия, развешанные на стенах.
— Я и сам читать умею. Ну и — да, они что-то такое тоже упоминали.
Косов сейчас любовался обеими женщинами.
Лида уже совсем оправилась от болезни, округлилась в нужных местах и выглядела, если не красавицей, то очень привлекательной дамой. Лиза же, она и ранее притягивала взгляд. А сейчас разрумянилась и была… очень хороша. Обе женщины сидели за столом по обе стороны от Ивана. Лидочка — с торца стола, а Лиза — рядом с Косовым. Их, в общем-то не короткие юбки, при посадке на табуреты подобранные хозяйками, были чуть выше коленей. И попы облегали!
— А я согласна… немного выпить. На работу мне сегодня уже не идти, с детьми общаться не буду. Никто и не унюхает! — махнула рукой Лиза.
— Вот! Видишь! А ко мне еще люди будут приходить, вдруг кто перегар учует? Нет, Иван, не удобно! Ну ладно, ладно! Ты мне в чай потом чуть плеснешь. Согласен? — сдалась и Лида.
— Только, Иван, прекрати пялиться на наши коленки! — улыбалась Лиза.
— Вот-вот! Ничего непотребного он не предлагает! — подхватила ее подруга, — тебе только чуть уступи, так и сама не поймешь, как уже и такие предложения поступят!
«Как-то Лида сегодня… раздухарилась! Обычно она… мягко пресекает такие разговоры. А сейчас — сама об этом? Может стоит попробовать быть понастойчивее с этими дамами?».
Хотя… и сам Косов не мог понять — а зачем ему это? Есть у него Фатьма, которая только рада будет, если он переедет жить к ней. И тогда — зачем ему другие? Той вполне хватит — очень уж страстная подружка у него.
«Натура кобелиная вылазит, что ли?».
— Ну, красавицы-умницы! За Ваше здоровье! — Иван поднял рюмку с янтарной жидкостью. Плеснул-то он немного побольше пятидесяти граммов — себе и Лизе. И махнул рюмку. Но вот глотать не спешил.
«А хорош здесь коньяк! Не делают здесь еще разные фальсификаты! Вроде не из самых-самых знаменитых, а просто — качественный и… недешевый».
— Э, нет! Так дело не пойдет! Лизонька! Ты же интеллигентный, умный человек, а базовые понятия… основы, я бы сказал, винопития — не знаешь! Не знаешь? Ну вот смотри, сколько ты сразу нарушила. Во-первых, тостуемый пьет до дна! Я пил за Ваше здоровье, а значит Вы тостуемые, то есть — в честь кого произнесен тост! Не выпить в этом случае до дна — показать свое неуважение к тостующему. На Кавказе, к примеру, можно и обидеть человека! Да и в других компаниях — тоже… невежливо. Во-вторых, коньяк не следует сразу глотать. Надо покатать его по рту, подержать на языке — чтобы почувствовать весь его аромат. Все эти тонкости вкуса и послевкусия, оценить букет напитка. Коньяк же чем еще знаменит? Часть его впитывается прямо в слизистую оболочку рта — в небо, в язык. Вот сама попробуй, делай как я!
«Ага… вторая рюмка пошла!».
— Вот же где… змей-искуситель! Иван! Если бы здесь не было Лиды, я бы решила, что ты меня спаиваешь… с самыми гнусными целями! — улыбалась Лиза.
— Обидеть хочешь, да? Я же… с самыми лучшими намерениями! — сокрушенно покачал головой Косов.
— А лучшие намерения — они для кого лучшие? Для тебя? — смеялась женщина.
Лида тоже улыбалась, слушая их пикировку.
— Ну да… есть в этом что-то… Во рту приятно тепло стало. И по пищеводу… такая волна тепла. И внутри — тоже тепло во все стороны идет! — прислушалась к себе Лиза.
— Ну вот видишь, красавица! Разве я тебя обманываю? — кивнул Иван.
— Ты не обманываешь, нет! Ты просто — не договариваешь! А почему у меня в голове так… зашумело? Почему так… быстро опьянение наступает? — обвиняюще ткнула в него пальцем Лиза.
— Это такая волна. Она быстро пройдет, и останется только состояние покоя и комфорта.
— Иван! А где… твоя подруга, извини за нескромный вопрос? Что-то давно ее не видно, — прищурилась на Ивана Лиза.
Косов хмыкнул про себя — «интересуетесь, значит? То есть — какой-то интерес ко мне имеете?».
— Да Вы знаете, милые дамы… даже не знаю, как сказать… Там и изначально было… как-то несерьезно. Как такой — каприз девушки. Мимолетный каприз, который прошел. Растаял как туман. И все! Она, судя по всему, забыла про меня. Новые люди, новые мужчины… быть может.
На него с интересом посмотрела Лида:
— А ты — почему не напоминаешь о себе? Почему не борешься за девушку?
— Вы же знаете, что я собираюсь уезжать летом? Ну так — а зачем тогда вселять в девушку какие-то чувства? Нет… ну значит и нет. А Вы откуда все это знаете?
Лида отвела взгляд, а Лиза засмеялась и ответила:
— А нам Тоня все рассказала. Только вот ты… только половину сказал. Там и с твоей стороны — ничего серьезного не было! Ты… ловелас и повеса! Кобель!
— Ну, Лизонька! Ловелас — это как-то уж сильно громко сказано! Кобель — оно попроще и ближе подходит.
Она засмеялась:
— Вот! Даже и не отрицает! — она повернулась к подруге, — ты посмотри, Лида, какой ничем не прикрытый цинизм!
— Да-да! Неприкрытый цинизм и нарочитая похоть, возведенная в абсолют! — повинно качал головой Косов.
— Ого! Какой ты страшный человек! Ты даже не собираешься хотя бы казаться лучше!
— Лучше быть, чем казаться! А, кстати, где у нас сегодня Тоня и Илья?
Ответила Лида:
— У Ильи сегодня опять какое-то не то совещание, не то — учеба. А Тоня сказала, что поедет в отдел культуры. Они и ночевать останутся в городе. Только завтра приедут.
— Так… пока я не забыла! Иван! Ведь ты и меня обманул, подлый обманщик! — опять направленный на него изящный пальчик Лизы.
Он опешил.
— Когда это я тебя обманул, услада моих очей? Ничего же не было… между нами!
Лиза расхохоталась:
— Нет, ты слышишь, Лидочка! Ничего же не было! — передразнила она Косова, — и быть ничего не могло, сопливый ты наглец! Ты забыл, что обещал мне песню? А? Что скажешь?
«А дамочку-то, похоже, «повело»! Эк оно как! Всего-то сто пятьдесят коньяку?».
— Ну почему же забыл, Лиза? Ничего я не забыл! Да и как можно забыть про обещание, данное такой красивой даме? Просто текст песни у меня есть, а вот музыки — нет. Хотя… мелодия-то есть. Но вот — на ноты не положена! Тут уже от Ильи зависит, а он чего-то в последнее время — все занят и занят! Может ты с ним сама поговоришь?
Лиза подумала и тряхнула головой:
— Нет уж, Ванечка! Не буду я с ним разговаривать! А то… Тоня неправильно понять может! Тоже решит, что я ему чего-то должна… за песню.
— Ты что, проговорилась ей о моем… глупом предложении к тебе? — «ох как тут все запущено! Спрашивается — зачем она рассказала Тоне о моем предложении «рассчитаться» за песни?».
Здесь снова вмешалась Лида, рассмеявшись:
— Иван! Просто Лиза тогда так возмущена была… твоим поведением, что… как-то рассказала Тоне об этом!
Иван покачал головой.
— Так, дамы. Пьем чай! Лидочка! Тебе добавить в чай, как ты говорила?
Она качнула головой:
— Добавь! Только совсем немного!
— Погоди, Лида! Он сказал, что песня у него есть! Пусть споет! — Лиза уставилась не него.
Похоже, библиотекарше уже не совсем нравилось, что происходит, потому она немного раздраженно посмотрела на подругу и криво улыбнувшись спросила:
— И что… рассчитываться тоже будешь?
Лиза посмотрела на нее.
— А я — подумаю!
Иван решил прекращать это, уже не очень смешное действо, снял со стены гитару.
— Здесь не гитара нужна, но пусть будет пока так:
— Орлята учатся летать.
Им салютует шум прибоя,
В глазах их небо голубое…
Ничем орлят не испугать!
Орлята учатся летать!
Когда он закончил петь, женщины молчали. Лида — удивленно глядя на него, а Лиза — уставившись глазами в стену.
— Отлично! Песня просто — замечательная! Только с Ильей договорись о музыке., - опять же, Лиза не глядела на него.
В этот момент хлопнула входная дверь в клуб, и Лида подскочила, бросилась к двери из комнаты.
— Это, наверное, ко мне в библиотеку!
Лиза помолчала, потом спросила:
— У тебя есть папиросы?
— Да… А разве ты куришь?
— Иногда…
Закурив, не глядя на Ивана:
— Будешь требовать… расчета?
Он закашлялся.
— Если только… если только это не испортит в конец наши… с тобой отношения. Я не хочу… чтобы ты плохо ко мне относилась.
— А ты считаешь, что я к тебе хорошо отношусь?
«Вот же… бабы… они такие… бабы! Вот хрен поймешь, что они хотят на самом деле! И вот такие — интеллигентные дамочки в этом плане хуже всего! Сказать — не нужно ничего от тебя? А ну как — обидится — пренебрег! А если сказать — а ну-ка давай… И опять — хам, наглец и потаскун! Я ведь и забыл о тех своих словах, про стимуляцию творчества! Ну… почти забыл! А тут гляди-ка — не только не забыли, но еще и рассказали всем… И Лиде, и Тоне!».
Косов наклонился к ней, благо сидела она почти вплотную, и шепотом:
— Я очень хочу тебя! Но мне не все равно, как тебя добиваться! И если ты скажешь твердое «нет», значит — нет!
Она встала и отошла к задней двери комнаты.
— Открой дверь, тут крючок тугой.
Иван подошел и со щелчком скинув крючок с петли, открыл дверь. В комнату ворвался морозный воздух. Они стояли практически вплотную.
— Поцелуй меня! — отставила руку с папиросой в сторону.
Он целовал ее нежно. Лиза стояла, сначала просто подставив губы, а потом постепенно стала отвечать ему. Протянув руку, он приобнял ее за попу и притянул к себе.
— Не сейчас… Отпусти, сейчас Лида вернется!
Иван навострил ухо, прислушиваясь к тому, что происходит в фойе. Но отпускать ее не спешил. Лиза выбросила папиросу в снег на улицу, прикрыла дверь, и повернулась к нему. Косов снова стал целовать ее, женщина отвечала все более активно, а потом обняла его за шею.
— Ну все… все. Отпусти. Давай уже чай пить.
«Писец! Как мне «нравятся» эти «закидоны» — кто бы только знал! На хрена тогда сама затеяла этот разговор?».
Он поставил чайник на керосинку, и сев на топчан, стал перебирать струны гитары. Лиза стояла у дверей, отвернувшись от него.
«А все-таки она — хороша! Вон какие ноги длинные и красивые! По крайней мере — до колена, как сейчас видно! Да нет — там и выше все в норме, бедра же видны под юбкой. И попа — шикарная! Грудь тоже — очень ничего! На лицо — так просто — красавица. Вот только эти тараканы в голове, блядь! Это что-то!».
— А у меня… еще песни есть. Детские.
Она хмыкнула, посмотрела на него:
— Все-таки хочешь меня… соблазнить?
— А ты… не хочешь? Или хочешь?
— А я… не знаю. Вань! Ты же младше меня… намного. Зачем я тебе? Вон… у тебя молоденькие девушки есть.
— А мне может быть такие как ты нравятся? Интересные, красивые женщины…
Она засмеялась.
— А-а-а-а… Лида — тебе тоже нравится? — и смотрит внимательно.
«И что тут говорить? Чего она ждет?».
— Да, нравится. Вот ничего здесь не поделать — вы обе мне нравитесь!
Она хмыкнула, покачала головой.
— Ну ты и фрукт! Тебе же восемнадцать. Откуда… такое?
В этот момент за дверью послышались шаги и в комнату зашла Лида. Она с недоумением перевела взгляд с Ивана на подругу.
— Ой! Я кажется… невовремя.
— Не говори глупостей, подруга! Сейчас этот мальчишка будет нас чаем поить! Ну давай, завари чай получше, да доставай… что у тебя есть? Мед? Очень хорошо! И варенье? Отлично! И давай, признавайся, какие у тебя еще песни есть!
— Вы что — поругаться уже успели? — Лида была ошарашена, — а с чего?
— Представляешь, Лидочка, этот юнец сказал, что я старая для него и поэтому ему от меня ничего не надо! Представь — так меня… оскорбить?!
Похоже, физиономия у него была… та еще. Потому как обе женщины, посмотрев на него, расхохотались.
«Весело им, самкам собаки! Ничего-ничего! Будет и на нашей улице праздник! Я тебя, Лизонька, еще… уестествлю… самыми разными способами! Тут уж… дело принципа становиться, как в ситуации с Варенькой! Тем более… ты сейчас сама показала, что дело это — небезнадежное!».