Вечер пятницы прошел в блаженном ничегонеделаньи. Ополоснул аккуратно голову над бочкой с водой, чтобы волосинки смыть, а то — колоться будут немилосердно! Потом — поужинал с Петровной, по ее приглашению. А еще — предложил ей дополнительно заплатить двадцать пять рублей — за харчи. Бабка ни разу не отказалась! И довольная была — что ты!
Надо сказать, что Иван по-прежнему ничего не знал о здешних ценах, и поэтому свое предложение сделал, фактически — наобум. К тому же бабка ничего особого не готовила. Утром ему приходилось обходиться крынкой молока, изрядным шматом хлеба, да вареными яйцами.
А! Да — еще и сало соленое! Надо сказать — очень даже вкусное сало. Все как Ивану, тьфу ты, Елизарову и раньше нравилось — с мягкой, хорошо проскобленной, пропеченной при обделке туши, и зачищенной шкуркой; с несколькими прослойками темно-красного мяска; толщиной этак сантиметра на четыре. Самый смак — если кто понимает!
«А вот интересно — бабка живет в частном доме, постройки — тоже имеются, а из живности, кроме пса, ничего нет. Ни тебе хрюшек, ни кур-несушек, ни козы какой завалящей — йок! Про корову уж и молчу. Ну, корова, допустим, понятно. Там процесс содержания, ухода — очень трудоемкий, одинокой старушке — тягостно. Чем же живет Петровна? Пенсия? Ну — может быть… Хотя, насколько понимаю, пенсии государство определило совсем недавно, и большими размерами они не отличаются».
«На харчи, наверное, хватит, но — не более. Так откуда у нее средства? Дети помогают? Ну-у-у… может быть. Х-м-м… А на хрена мне об этом вообще задумываться? Оно мне надо? Живет и живет себе! Может они, на пару со «Штехелем» периодически по вечерам на «гоп-стоп» выходят? Шучу… Да хрен с ней, бабкой этой. Мне тут жить — край до осени. Там ее сын вернется и съезжать придется. А то — может и раньше!».
В обед… а вот обеда — фактически не было. Сама Петровна возвращалась откуда-то, как она говорила — с рынка, уже ближе часам к двум, а то и трем пополудни. Видать, обедала где-то вне дома. Вот и Иван, в течение дня — должен был заботиться о пропитании сам. Как правило, с завтрака что-то оставалось и голодать не приходилось. Но вот горячего, да жидкого похлебать, очень даже тянуло.
Потому за ужином Иван наедался впрок. Петровна и здесь разнообразием не баловала. Картошка, то отварная, с квашенной капустой, то — жареная; все то же сало и молоко. Яйца. Здесь уже могли быть варианты — если на завтрак яйца были только вареные, то на ужине — могла быть и яичница.
В общем, пища была простая, но — вкусная. Еще бы и побольше ее, а то Иван днем частенько чувствовал, что в брюхе бурчать начинает. И аппетит у него проявился — недюжинный. Но — это понятно, постоянные упражнения для приведения данной тушки к нормальному состоянию, тянули энергию со страшной силой.
Результатов этих упражнений ждать было рано, но Иван и сейчас уже чувствовал, что тело стало более жилистым, с неплохой растяжкой.
«Лиха беда — начало! Мы еще атлета с тебя сделаем!»
Иван еще раз перебрал гардероб — а пока и хватит! Разложил все в шкафу аккуратно, прибрался в комнате. Оно вроде и чисто там было, но пыль уже скопилась кое-где.
«Так… К «Штехелю» мне в пятницу, по поводу работы. По документам встреча — тоже в пятницу, еще через неделю! Чем бы мне это время занять? Ну… зарядку буду делать, потренируюсь в писанине перьевой ручкой. А что еще? Со скуки же здесь взвою. И по городу бродить — риск нарваться на кого из знакомых блатных. Оно мне надо?»
Улегся спать пораньше.
А утром — снова ранний подъем, зарядка, ополоснуться из бочки с водой.
«Утро красит ярким цветом стены древнего Кремля…»
Хозяйка оказалась дома. Из ее пояснений, на рынок она собирается завтра, в воскресенье. А сегодня — банный день, постирушки там всякие, то-се… дела домашние.
— А что, Евдокия Петровна, я считай неделю — свободен. Может по хозяйству что помочь надо? Мастер я, конечно, невеликий, но какую-никакую работенку смогу выполнить, — Иван, а ранее — Сергей, просто так сидеть на попе ровно — не любил. И книг нет, почитать нечего.
Хозяйка отказываться не стала. После завтрака она провела его в сарай, где, по ее словам, нужно было навести порядок, вытащить и расколоть несколько неподъемных чурок, оставшихся с прошлых привозов дров. Да и так еще… по мелочам.
— А с обеда — воды натаскаешь. Сначала постирушки затеем, Верка обещалась прийти. А потом — уже вечером, подтопим баньку получше и сами помоемся.
«Верка… Верка — это хорошо! Это просто — здорово, если Верка… А то — по утрам явный дискомфорт ощущается, ага. Вот еще и подходец бы к ней найти, к Верке этой!».
Иван не заметил, как сам увлекся с вознёй по хозяйству. Благо старая одежда была в наличие, даже отстиранная Верой. Новую не придется пачкать.
Вроде и порядок был в сарае, и сложено все более или менее, но… Это ведь как водится — начни порядок наводить — все, это надолго. Это не так лежит, это — не так весит, а это — вообще здесь лишнее. Как правило, при проведении таких мероприятий и вещи обнаруживаются, давно потерянные и даже — забытые.
При уборке в сарае, нашлось немало и инструментов, кроме тех, что были в порядке развешаны по стенам, да разложены по полкам.
Нашел Иван и какие-то куски кожи. В основном — только «на выброс», по причине засыхания ее «вусмерть», аж лопаться стала, когда он ее попробовал размять. Но пара кусков, вроде еще может пойти в дело, если маслицем смазать, да дать отлежаться-пропитаться. Что это за кожа, Иван определить не смог, да и знаний таковых не было. Крашеная в коричневый цвет, кожа была не толстая, и для его задумок — подходила.
Решил Иван какую-нибудь сбрую себе пошить, для финки. Вопрос с Хлопом и компанией — стоит остро и безопасность свою нужно как-то обеспечивать. Ну, пусть не безопасность, а возможность самозащиты. Не в кармане же «финарь» таскать! Благо и дратву Иван тоже обнаружил, в небольшом количестве.
Кожи, пожалуй, хватит на какие-то неказистые ножны, да ремни. Иван прикинул в голове — подвес нужно делать на голень. Сейчас штаны — не в обтяжку, как в будущем. Вполне широкие, поэтому, если продумать, примерить — может что-то и получится. Доставать будет не очень удобно, из-под штанины. Но другого варианта Иван не видел.
«Как там говорил восточный мудрец и воин Абдулла? Кинжал хорош для того, у кого он есть! И плохо тому, у кого его не окажется в нужный момент! Ага… а Сухов его — из револьвера!».
Некоторую долю уважения сей герой кинематографа у Елизарова всегда вызывал. «Враг, конечно, но — такой… С уважением, да!».
Еще нашел какой-то совсем заржавевший толи штык, толи — тесак. Рукоять была деревянной, лопнувшей повдоль. Какие-либо надписи или клейма — не читались под слоем ржавчины. Длиной — сантиметров сорок, и это только — клинок. А еще он был чуть изогнут, на манер сабли. Знатоком «холодняка» Елизаров был очень посредственным.
«Может — это бебут? Тоже вроде бы изогнут… Хотя — нет, вот явно место крепления к стволу оружия… Да и хрен с ним! Но — прибрать нужно. Хозяйка вряд ли его помнит, этот кишкорез».
Работая, Иван все раздумывал — а что общего у этой, пусть и непростой бабки, и Савоськи. По каким-то обмолвкам было понятно, что Савоська был знакомцем ее умершего мужа. И все.
В памяти всплыл фильм — «Тени исчезают в полдень», где вот такая «компания» из Устин Акимыча, его супруги и «Купи-Продая» — очень «порезвились» во время Гражданской, и чуть позже. А потом — ушли в тину, и гадили всем, до кого руки дотягивались еще очень долго.
«Вот взять «Штехеля»… Лет ему около пятидесяти. То есть, к моменту Революции и Гражданской — был вполне взрослым мужиком. На господ «ахфицерОв» он не походит вообще… Может из купчишек, таких — средней руки. Это гораздо ближе к нему по типажу. А купчишки, да еще и затаившие против большевиков — они в Гражданскую тоже хорошо так прошлись по врагам частного капитала. Кровушки на них — ого-го! А еще — они хитрые, куда как хитрее — «белой кости, голубой крови»! И Шрам у него в знакомых! Да, и пусть… мне их на чистую воду, что ли выводить? Так и меня — тоже — выведут, и еще как!»
«Сегодня выведут на темный двор солдат и старшина скомандует им — «Целься!».
«Нет, понятно, что за тот разбой, «вышку» ему, как Чибису — не дадут. И крови на нем нет, и роль — так себе. Но — соучастие, налицо. А значит — корячится ему годков этак пять-семь. Не улыбалось ему это, вообще! А потом что — «… а у лагерных ворот, что крест на крест заколочены, надпись — «Все ушли на фронт»? Не-е-е-е… не надо нам такое! Лучше я уж как-нибудь сам определюсь — кем и когда!».
Потом Иван переколотил все старые чурки. Тоже работенка была — аж взмок весь!
— Ты их сразу и тащи к бане! Сегодня ими и протопим! — дала команду хозяйка.
Потом натаскал воды, затопил баню. Сел перекурить, а там и Петровна пришла — на обед позвала.
После обеда, он снова размялся, в ограде. Здесь было хорошо — травка-муравка затянула всю ограду ковром. Невысокая еще, но густая. На ней так здорово поваляться, греясь на солнышке. Даже задремал чуток.
Подскочил от насмешливого голоса:
— Ты тут как на пляже вылеживаешься! Курортник! — ага… он же еще и штаны стянул, в одних труселях развалился. Неудобно перед женщиной!
Верка стояла, вытирая руки о передник и улыбалась.
«В бане прибиралась, наверное!»
— Привет, красавица! Как делишки, как детишки? Все трудишься?
— Так, а что делать? И детей обиходить нужно, и муж с работы придет — ужином накормить. Вот — и постираться надо! Сидеть не приходиться!
«А она — очень ничего! Не красавица, но — приятная на лицо. По фигуре, ну — тут только предположить можно — сухощавая, «прогонистая» такая. Но силенка есть — вон и руки видно, крепкие. И ноги, голени, по крайней мере, тоже жилистые… Эх, Вера-Вера! Как бы мне до тебя добраться?»
— Вот же где бесстыжая морда подрастает! Всю меня обсмотрел, ощупал глазами. Молодой, да ранний! — Вера тихо засмеялась, — смотри, Андрюшка-то если увидит, то и морду набьет!
— Да зачем же ему видеть-то? Не зная, крепче спишь, и мыслей дурных в голову не лезет! А вот — хороша ты, Верочка! Ох, хороша! Так бы и познакомился с тобой поближе! Может тебе помощь какая нужна? Что-нить притащить, оттащить? Сбегать куда?
— Оттащить, притащить! Знаем мы вас, таких таскунов! Сначала-то сладко, а потом, как горько становится, то вас и след простыл!
— А зачем же — горько? Нужно, чтобы только «сладко» и было. Горечь нужно — обойти. Ежели с умом-то…
Иван чувствовал, что от этой пикировки у него что-то теплое поднималось от груди, а в труселях… тоже что-то поднималось. Пришлось сесть на задницу, чтобы прикрыть руками эту часть тела.
— А только сладко, Ваня, не бывает. Оно всегда рядом, и всегда вместе, это горькое и сладкое.
— Сладка ягода в лес поманит,
Щедрой спелостью удивит.
Сладка ягода одурманит,
Горька ягода отрезвит!
Сам от себя не ожидая, Иван тихо запел вдруг возникшие в голове строчки песни. Пел тихо, чтобы только Вера слышала, и смотрел, смотрел той в глаза. А глаза, сначала удивленно распахнувшиеся, чуть подернулись поволокой, затуманились.
— А дальше… дальше спой! — негромко сказала она, когда он замолчал.
— Ой, крута судьба, словно горка,
Доняла она, извела,
Сладкой ягоды — только горстка,
Горькой ягоды — два ведра!
Я не ведаю, что со мною,
Для чего она так растет…
Сладка ягода — лишь весною,
Горька ягода — круглый год!
Над бедой моей ты посмейся,
Погляди мне вслед из окна.
Сладку ягоду рвали вместе,
Горьку ягоду — я одна.
Вера стояла, слушала, пригорюнившись, закрыв рукой с прихваченным краем передника рот. А Иван постарался петь как можно душевнее, тщательно проговаривая слова и вкладывая в них чувства.
Когда он закончил петь, Вера будто бы всхлипнула, и уже поворачиваясь, чтобы уйти:
— Сволочь ты, Ванька! Кто ж такие песни бабам поет! Как по душе каким скребком!
— Вер!
Но она уже ушла по огороду в сторону хозяйской половины.
«М-да… что-то я не так… вот — «поцарапал» бабенке что-то в душе! И еще… совесть у тебя есть, Елизаров? Ты же знаешь, для чего она тебе, эта Верка!»
Совесть была… вроде бы. Но и желание… тоже было. Дилемма, блин!
Иван ушел в дом, оделся и сел за стол, тренироваться в письме. «Надо совершенствоваться! Расти над собой! Вот и тренируйся, кобель, выводи буковки!».
Но через некоторое время, через открытое окно кухни, услышал из огорода громкие голоса. Ругались Петровна и Верка. Точнее, по голосам — не ругались, а, вроде бы, спорили о чем-то, или препирались. Слышно было плохо.
Иван встал, потянулся и решил выйти во двор, покурить.
По огороду, к бане прошла Верка.
Иван выглянул за угол дома, Петровны видно не было, ушла. Из бани вышла Вера с ведром в руке, вылила на межу грязную воду.
— Вы чего там ругались? Что не поделили?
— Тебе какое дело? Поругались, да поругались… Не лезь куда не просят! — Верка была злая.
Хмыкнув, Иван отошел во двор, сел на лавку и закурил.
Через некоторое время, Вера снова вышла из бани, прошла во двор с ведрами, направляясь к калитке.
— Не ругались мы… так… поспорили чуть. Денег я в долг у нее попросила. Деньги у нас кончились, а она — ни в какую. Говорит, еще с прошлого раза не отдала, — Верка стояла, чуть покачиваясь, в раздумьях — идти дальше или спросить. Иван уже понимал, о чем пойдет речь. Ну — тут семь пядей во лбу быть не нужно!
— Вот, Петровна говорила, ты с Северов приехал. Парень денежный… дай бедной женщине рублей пять, выручи, — и Верка смотрела уже с вызовом, с усмешкой.
— Да дать-то… можно. Но…, - Иван опять прошелся взглядов по Веркиной фигуре, с головы до ног.
Та все поняла:
— Ах, ты… сопля зеленая! Вот же… Сейчас как дам ведрами, да по харе наглой, похотливой! — возмущение женщины было искренним.
А вот Иван — стушевался, все же совесть еще чуток оставалась.
Он догнал Верку уже у калитки, зашептал горячо:
— Ну стой, стой же! Погоди! Ну… чего ты. Я же слова не сказал, а ты уже — «ведрами по харе»! Ну… зачем ты так? Ну… нравишься ты мне, что уж тут! И что? Женщина ты красивая, я парень — молодой… Что не понятного-то. Это же… И что кричать-то? А ну — кто услышит? И мне — стыдоба, да и тебе — приятного мало!
Он держал ее за руки, а она отворачивал лицо.
— Да кто услышит-то… ведьма эта… к приятельнице своей ушла. Только к бане теперь вернется, — Верка говорила негромко, продолжая смотреть в сторону.
— Так… давай я сам за водой схожу. Иди, занимайся своими делами, — Иван отобрал ведра у женщины и пошел к колодцу.
Сбегав первый раз, Иван проверил чан с горячей водой, долил до полного. Потом решил сходить еще раз — в баке с холодной водой тоже место было.
Когда вернулся, подходя к бане, услышал, шорох и плеск воды.
«Верка… стираться пришла…».
Во рту разом пересохло, в голове — зазвенело. Он поставил одно ведро на землю, второе поднял выше и жадно напился из него. Потом закурил, явно пребывая в сомнениях. Папироска «вылетела» в три затяжки!
Крадучись, как кот за птичкой, Иван зашел в баню. Там было сумрачно, а со света — так вообще казалось темнотой. Зажмурившись и вновь открыв глаза, Иван увидел, что Вера стоит, наклонившись над корытом на лавке. Стояла она спиной к нему, длинная юбка была подвернута под пояс. Стройные, мускулистые, хоть и несколько худоватые ноги были оголены до середины бедер. Белели в сумраке бесстыже и притягивали взгляд. Услышав или почувствовав его, Верка замерла, а он, сделав еще шаг, обхватил ее руками за попу.
Чуть помедлив, но не дождавшись решительного сопротивления или возмущения, Иван рывком расстегнул ремень, одним движением сдернул штаны с трусами вниз, и закинув ткань юбки повыше, приник к женщине. Завозился, пытаясь в потемках, на ощупь, определиться, где здесь что. Его «что» уже буквально дымилось от нетерпения.
Хмыкнув, Вера протянула руку взад себя и все сделала сама.
«Ох… как будто в первый раз. Сейчас главное — не «отстреляться» раньше времени! Как там… дважды два… четыре. Дважды три… шесть!».
Примерно на «пяти», Вера начала постанывать, и чуть подаваться ему навстречу. В бане было слышно только прерывистое дыхание, да скамейка, с тазиком на ней, чуть постукивала ножками по полу. Потом и вода в тазике стала хлюпать, пытаясь выплеснуться им под ноги.
— В-в-в-а-а-а-н-н-я… только… не в меня! Слышишь! Не в меня!
Ваня — и слышал, и не слышал.
«Ох… сладко-то как! Как же… хорошо!». Мысли Ивана сбивались, порхали где-то под низким и изрядно закопченным потолком бани.
Но… он все сделал правильно!
— А-а-а-х… сладко как! О-о-о-х-х… что же ты, паразит, делаешь со мной! — Вера промычала грудным, низким голосом.
Она чуть выпрямилась. А он, приобнял ее за талию, не отпуская от себя, поглаживал ее, такую нежную, кожу.
— Ну… отпусти…, - женщина попыталась освободиться.
«А вот — хрен там! Еще хочу!»
Он грубовато развернул ее к себе лицом, чуть приподняв, посадил на край полка, и наклонившись, поцеловал ее — долго и нежно.
— Ох… где же ты… так целоваться научился… парнишка же еще… совсем…
— Тебе нравиться?
— Очень.
— Ну — значит и хорошо!
Он продолжал ее целовать, а сам мял ей ягодицы, поглаживал по спине, притягивал рукой за шею.
— Ваня… ну хватит… получил же свое. Отпусти! — Вера пыталась упереться руками ему в грудь, но — слабенько и неотчетливо.
Иван просунул руку между ее ног, чуть раздвинул их шире, и снова приник к ней. Сейчас все получилось сделать самому.
— Ох… как же… хорошо. Еще… еще, — Вера уже сама крепко обнимала его за шею. Дышала в шею горячо и очень-очень возбуждающе.
— Помнишь? Не в меня…
Второй раз Иван растягивал еще дольше. Вера уже ничего не говорила, лишь стонала и мычала ему в грудь.
«Ф-у-у-х-х… как же… здорово!»
Какое-то время они продолжали так стоять, он — обнимая ее за попу; она — охватив его ногами, и обняв за шею.
— Ты… ты — большой там… Не ожидала. Даже испугалась сначала.
«Одно из двух… либо она сейчас так мне комплементы раздает, либо — действительно, раньше у нее… были поменьше. Интересно тоже — у нее трое детей, а… ну, не сказать, что как у девочки, но — вполне себе… ощущательно так».
— Мне очень-очень понравилось! Ты — очень хороша!
Вера хмыкнула:
— А что… у тебя были… много было женщин?
— Были… да.
Помолчали.
— Ох и кобель подрос! Вот же — не повезет какой-то бабе с таким кобелиной! — Вера покачала головой.
— Ну… тебе же было хорошо? — Иван чуть отстранился от женщины, посмотрел ей в глаза.
— Да я про другое сейчас, — как-то грустно усмехнулась та.
«Да все понятно. Жена тоже, пока не остепенился, не раз плакала. А уж скандалы были — пыль до потолка!»
Еще поцеловав ее, он отпустил. Развернулся, зачерпнул пригоршней воды из бачка, наскоро обмылся.
— Выйди… Мне тоже обмыться надо! А то придет еще эта старая грымза, не дело мне блудом пахнуть!
Иван вышел из бани, присел на кучку поленьев, наколотых им с утра, закурил. Потом подумал, сходил в дом, вернулся. Когда Вера вышла из бани, он придержал ее за руку:
— Постой… Ты уж извини, что так вышло. Но… я и правда — помочь хочу. Сколько тебе денег нужно?
Вера удивилась, потом чуть задумалась и уже с улыбкой сказала:
— А сколько не жалко!
«Вот же лиса! И как теперь это понимать?»
Он вытащил из кармана впопыхах прихваченные из дома деньги, не глядя и не считая, протянул ей:
— Вот…
Она была более обстоятельна. Взяла, расправила, пересчитала:
— Двадцать пять! Как деньги будут — сразу отдам!
— Забудь! Не надо мне от тебя денег! И еще… Вер! Мы… еще… ну…
Она посмотрела на него удивленно, заулыбалась:
— А вот теперь видно, что сосунок ты еще! Ну кто так с бабой разговаривает?! Мя-мя… ну что это такое! А я уж думала, с виду — парнишка, а ведет себя как мужик тридцатилетний! Как так? А вот сейчас — все, как и положено! — и негромко засмеялась.
— К-х-м… так что? Придешь ко мне, когда Петровна куда-нибудь уйдет?
Она чуть отвернулась от него, потянулась сладко, как кошка, вся — вытянувшись «в струнку»:
— Ну куда тебя денешь-то… приду. Как время будет! Только — чур — рот на замок!
Иван хмыкнул:
— Так у меня здесь и нет никого! Мне что, Петровне, что ли разболтать?
Вера чуть нахмурилась:
— Той и разбалтывать ничего не надо! Сама все узнает, все выведает. Ведьма старая! Ну все… пойду я. И не вздумай при других на меня пялиться, или что-то говорить. Понял!
— Понял, понял…
Верка негромко засмеялась, потянулась к нему и сладко, но коротко поцеловала.
Сидеть в доме после происшедшего Иван не мог. Накатила какая-то эйфория, что-то внутри него бурлило, переливалось, булькало и не давало спокойно сидеть или лежать. Накинув на плечи куртку, Иван вышел из дома и пошел — прогуляться.
«Тут же Объ рядом! Схожу, посмотрю…».
Чуть спустившись вниз, к берегу, пройдя пару улиц, и выйдя, судя по близости верхушек тальника над кровлями домов, на крайнюю к берегу улицу, Иван покрутил головой:
«Тут проходов к берегу не видно. Налево или направо? Мужчине привычнее — налево! Решено!».
Это оказалось неправильным. Пройдя изрядное расстояние по улице, он так и не нашел прохода к берегу. Возможно, в каждом доме, в конце огорода была персональная калитка к реке. Но вот с улицы — проездов или проходов не было. Пришлось возвращаться назад.
А вот если бы повернул направо — буквально через пару кварталов — был широкий даже не проход, а проезд! К берегу.
Вышел на берег, опять — взгляд налево, взгляд — направо. Тропинка вдоль берега идет. Есть такое дело. А сейчас куда? Здесь обрыв… неглубокий, но пара-тройка метров есть. Спрыгнуть-то — не проблема, а назад как?
Снова пошел налево. А вот сейчас — бинго! Метров через пятьдесят, тропинка выходила на изрядную такую полянку, со спуском к воде. В обрыве были вырублены ступеньки, на полянке — стояли пара вкопанных лавочек, и даже — дощатый стол.
Народ здесь по вечерам, судя по всему, «расслабляется».
Сидел, курил, щурясь на солнце…
«Как интересно… Давно у меня такого не было! Вот вроде бы — в прошлой жизни женщин у него хватало. Но таких ярких ощущений, такого восторга… да, наверное, с молодости не было. Если подумать — может это не мои эмоции, а Чибиса?»
В памяти пацана был эпизод. На какой-то «хавире», Хлоп притащил пьяную «маруху», и «с барского плеча» — презентовал ее пацанам. Вспоминалось, что их было четверо, сам Чибис, да еще трое таких же молодых шпанят. Баба была толстая, неопрятная, да и возрастом была — как бы не к сорока. В общем, воспоминания можно охарактеризовать как мерзотные, не иначе. И самому Чибису было противно вспоминать, да и приятели его — деянием не кичились.
«Мда… а здесь — восторг, чуть не переходящий в экстаз. Что-то мне такие эмоциональные качели… не очень. Получается — голова у меня соображает вот так, а эмоции — несколько… по-другому. Интересно, это уже шиза или еще в рамках нормального?».
Следующие дни для Ивана тянулись несколько тягомотно. Физические упражнения, писанина, валяние на кровати, опять упражнения… Скучно!
Со скуки же, взялся и перекопал Петровне огород — время подходило грядки делать, да картошку садить. Потом и грядки сделал. Нашел в сарае длинную бечеву, из палок сделал колышки, отбил грядки на земле, и накидав земли, граблями очень аккуратно разровнял.
В процессе краем глаза видел, что в огород несколько раз выходила Петровна, смотрела. Но не ругалась, а значит — все нормально. Пару раз мелькнула на соседнем огороде Вера. Один раз подошла к забору:
— Ишь ты как! Грядочки-то — как одна, ровнехонькие, славные такие! Красиво сделал!
— Могу и тебе с этим помочь!
Вера задумалась на секунду, и тихо ответила:
— Нет… не надо. А то Андрейка чего-нить себе надумает! Не нужны мне скандалы, да тумаки!
Разбавило скуку лишь одно утреннее появление у него Веры. Видно, узнав, что Петровна «упылила» на рынок, она и прибежала. Правда, только на пару часов, ну — может чуть больше.
За это время Иван и сам выложился до тремора в коленях, и женщину вымотал до изумления. Ну… понять можно — тело молодое, эти короткие встречи его не устраивали.
«Маловато будет…».
Получается, соседка «это» дело любит. А муж? А что муж… Иван видел его мельком в окошко, когда они приходили к Петровне в баню. Ну, мужичок… Среднего роста, не сильно-то и статный, проще сказать — довольно доходной, лет тридцати на вид. Поэтому, когда Вера говорила, что пожалуется мужу и Ивану будет «атата!», выходит — больше пугала.
— Я уж думал — позабыла ты меня, Верочка! Глаз не кажешь! Или не понравилось, а может — обидел чем? — Иван расцеловал женщину, крепко обнимая и затискивая ее.
Она посмеивалась, дышала прерывисто:
— Скажешь тоже… У меня же муж есть, и с ребятишками возни сколько… Дом… Огород. Да и работа тоже. А если эта ведьма узнает — солоно мне придется! Андрею расскажет — опять в синяках ходить!
Было похоже, что и она ждала этого визита. Оба — как с цепи сорвались! Как еще одежду друг друга не порвали, пока раздевались…
Вот только, к сожалению Ивана, несмотря на доступность Веры в сексе, и ее интерес к этому, были и свои «тараканы-ограничения»!
М-да… это в будущем — все такие «продвинутые», и позы разные, и способы… А здесь — миссионерская, да «раком», или как вариант — «по-собачьи». Вере последние — очень нравились. Кое-как уговорил ее — сесть сверху. Ну, а про что другое — все пресекало возмущениями — «я тебе что, шлюха распоследняя?», да фырканьем.
Еще пару раз выбирался в библиотеку. Листал подшивки газет, брал некоторые учебники, просматривал. Знатоком истории Сибири он не был. Так, читал в прошлом какие-то статьи, смотрел документальные фильмы. Но в памяти — мало что осталось.
Удивило то, что, фактически военноначальником, который внес наибольший вклад в освобождение Сибири от белых и интервентов, был некий Азин, про которого в той, своей истории, Елизаров вообще ничего не слышал. Упоминалась в статье в честь пятнадцатилетия освобождения Сибири, и фамилия Блюхера. Но как-то так, больше вскользь.
И общее впечатление о Гражданской здесь — она была более ожесточенная. Если в той истории, красные воевали с белыми жестко, а вот с интервентами — могли быть и какие-то договоренности, то здесь — и партизаны, кадровые части красных «хлестались» и с теми, и с другими предельно жестко, не разбираясь, так сказать — в сортах дерьма.
«Да и правильно! Пришли туда, куда вас не звали — будьте готовы получить за все сполна!».
Почитал учебник и в части Гражданской там, в России и на Юге. Вроде бы — все сходится, и фамилии, и, вроде бы, даты. Вот и Азин снова промелькнул — только упоминался уже в Польском походе, где и погиб.
И сейчас, «на верху», все более знакомые фамилии — те же Сталин, Молотов, Жданов, Каганович. И дедушка Калинин кому-то и что-то вручает.
«Да-а-а… без поллитры — не разобраться, где тут отличия от моей истории! Ладно, займемся бытом. А на «высокие ебеня» — положим!».
В пятницу Иван вновь входил в столовку, при которой работает «Штехель». Он чуть припоздал, и поэтому увидел «Савоську» уже в углу зала, где тот обедал с каким-то пожилым мужиком.
— Добрый день! Севостьян Игнатьевич! Извините, чуть припоздал!
Тот, кивнул и рукой показал на стул за столом:
— Обедать-то будешь?
— Не откажусь! — горячего да жидкого похлебать — очень не против!
— Вот, познакомься, Василий — тот паренек, про которого я тебе говорил, — Игнатьич, продолжая аккуратно хлебать суп, кивнул собеседнику на Ивана.
— Иван… Косов моя фамилия, — Иван внимательно посмотрел на мужчину. Ровесник «Штехеля», тот был чуть пониже ростом, более субтильный и изрядно… поюзанный.
«Савоська» все же попредставительнее будет!»
— Игнатьич говорил — работу ищешь? Говорит, парень ты серьезный! А где работал и кем? — Иван был готов к таким вопросам и не замешкался:
— Да на Севере работал. Недалеко от Обдорска… Там порт расширяют, вот я и работал там — разнорабочим. Потом поближе перебрался, под Самарово, в леспромхозе чуть больше года.
Мужик заинтересовался:
— А кем в леспромхозе работал?
— Сначала — в деляне, сучкорубом. Потом — ногу подвернул, на берег перевели. И точковщиком, и нормировщиком был.
— О как! А к нам точковщиком пойдешь?
Савоська вмешался:
— Василий Тимофеевич — он мастером на Лесобирже работает! Вот я и замолвил за тебя словечко!
Иван задумался. В принципе, работу точковщика он знал. В прошлой жизни доводилось вести довольно много уголовных дел по незаконным порубкам. Но что-то — не манит!
— Извините… но точковщиком… я же и оттуда уволился… В общем, начальство там что-то мутило с объемами заготовок. А крайним бы я пришелся! Вот я и «слинял» от греха подальше. Что-то… не манит меня такое! Боязно!
«Штехель» посмотрел на него с интересом и хмыкнул негромко.
Помолчали. Было видно, что этот Василий Тимофеевич — разочарован.
— Ладно… есть еще одно дело. Мы сейчас здание одно должны отремонтировать и передать в совхоз, это в Буграх. Знаешь, где это?
Иван покачал головой:
— Да я и приехал-то пару недель назад.
— В общем… на той стороне Оби, где станция Кривощеково, чуть поодаль, левее, есть деревня — Бугры, там еще Вертково есть и… эта… как ее — Ерестная, во! Вот их, эти деревни, объединили в совхоз. Вроде бы — подсобное хозяйство Сибкомбайна. А у нас, в Лесобирже, болтается в хозяйстве здание одно… На черта его вообще брали в свое время — я не знаю! И далеко оно от биржи, и добираться неудобно. Как раз на околице этих Бугров и стоит. Вот в тот совхоз мы и должны его передать. Клуб из него делать будут. Но сначала райком потребовал его отремонтировать. Вот сейчас и ремонтируем. Туда директором назначили из города музыканта какого-то молодого, вот — нужно еще сторожей… они же — и рабочими будут, пока ремонт идет. А потом — там и сторожа нужны будут, и дворник, и истопник. Я штат этот у директора нашего видел.
— Так совхоз же, потом-то и своих наберет, а этих всех — разгонит, не так разве?
— Может и так, да вот сейчас речь идет, что мы, не только здание отремонтировать должны, но — вроде как уже готовым клубом его передать совхозу. Вот — как-то так… Не иначе, директор наш перед райкомом в чем провинился, что ему такую нагрузку определили, — усмехнулся рассказчик.
«А что? Предложение — неплохое! Если подумать — там же и жилье какое-то найти можно. Да вот, так же как сейчас — у какой-нибудь бабули комнату снять. И с городом рядом, а не в городе. И работа — непыльная, особых навыков и умений не требующая. И времени свободного много. А что зарплата там, скорее всего — маленькая, так мне многого и не надо. Одежду купил, на зимнюю — тоже хватит. На еду и той зарплаты будет вполне! Да и кто мне запретит, что-то другое потом поискать? А так, приживусь, принюхаюсь — там и видно будет! Нет, надо соглашаться!»
— Согласен! Подходяще мне. Я же думаю — может на следующий год поступлю куда. В этот-то год — на вряд ли, позабыл все, что в школе учил! Вот — за год и позанимаюсь, вспомню все. А там и определюсь, куда поступать. Подходит мне Ваше предложение!
— Ну… тогда в понедельник, к девяти часам, жду в нашей конторе, на Лесобирже. Знаешь где это?
Иван не знал, но время выяснить — еще есть.
— Да что ты задумался? Там, рядом с Евдокией, паромная переправа. Вот и попадешь сразу — к Бирже, — это уже «Штехель» подсказал.
— Спасибо!
— Ну и тебе, Игнатьич, спасибо — за обед! Идти мне надо, сейчас на вокзал, да на «передвижке» к себе на Биржу, — Василий Тимофеевич тоже откланялся. Иван уже знал, что «передвижкой» местные называли поезд, который ходил от вокзала на левый берег Оби. Такая предтеча электрички.
Подождав, пока мастер уйдет, Иван протянул Савоське свернутые купюры.
— Три сотни, за все содействие… Хватит? — дождавшись утвердительного хмыка, — и еще раз, спасибо Вам, Севостьян Игнатьич, за помощь. Я добро помню, глядишь — и Вам тоже пригожусь. От души говорю.
Все-таки он здорово помог Ивану, этот непонятный криминальный тип.
«Штехель» покосился, усмехнувшись, на него:
— Хрусты так и раскидываешь! У самого-то на кармане что останется? Сторожем-то много не заработаешь, на харчи если только. Даже на папиросы не хватит. А уж девкам на помады — и вовсе не хватит.
Но деньги взял.
— Хрусты летели и летели! А мы с тобой давно вспотели — мы танцевали модный танец «Карамболь»! — задумчиво пропел Иван, — будет день, будет и пища!
— Ты так скоро в комсомол запишешься, а Библию вспоминаешь! Товарищи не поймут! — Савоська явно троллил его.
— Может и запишусь… если возьмут. Только я их за религию агитировать не буду. Дело явно зряшное!
«Штехель» засипел, заперхал — засмеялся, значит.
— А что, Севостьян Игнатьич, Вы у нашего знакомого портного были?
— Заезжал, было дело… Только там еще — не в шубу рукав. И будет ли толк — не поймешь!
«Ну… этот тип вероятный доход мимо носа не пропустит! Здесь можно быть спокойным!»
В субботу, с утречка его опять посетила Вера.
«Все-таки в чем-то Петровна права. Вера, похоже и правда, на «передок» слаба. Но это — мне только на руку! Хотя… в данном случае — на другое, г-х-м, … место, да!»
В этот раз они не набрасывались друг на друга, как изголодавшиеся любовники. Несмотря на большое желание перейти к… делу, Иван довольно долго целовал женщину, поглаживал и ласкал ее по ногам, попе, спине. Чем и довел ее до нужной кондиции.
Потом они, по предложению Ивана, расположились на полу, на сброшенном с кровати одеяле. Вот тут он опять оторвался!
«Вот ведь! И так — нельзя, и этак — «как ты можешь такое предлагать»! Три позы! Всего три! А про минет — мне хватило только заикнуться, чуть по голове не получил! Обидно, да!».
Уже провожая женщину, он стоял у открытой форточки на кухне и курил, отдыхая.
Вера, накинув кофточку, все никак не могла подтянуть юбку, чтобы затянуть на ней завязки. Запутавшись, она что-то пыталась поправить, наклонялась, тянула юбку вверх, потом — снова опускала ее, чертыхалась.
— Ну ты помог бы, что ли! Стоит, разглядывает, да усмехается!
Иван в данный момент вовсе не усмехался, а со все возрастающим «интересом» разглядывал попу подруги.
«Эх! Ей бы чуточку поправиться! А так — формы — очень ничего! Правильная такая попа!»
Сам не понимая, что делает, Иван сделал шаг к Вере, и пристроился к ней сзади. Та, полагая, что он и правда решил ей помочь, затихла, наклонившись.
— Ты… ты что, сдурел, Ваня! Ты… не туда же! Что ты делаешь! Ты… ну-ка перестань! Я тебе говорю!
Но его уже было не остановить. Он только сильнее прижимал ее к себе, и двигался, двигался.
— Ну… давай же уж быстрее, что ли…
Потом, когда он снова закурил, сидя привалившись к печке:
— Вот же дурак! Ой, дурак какой! Совсем чокнулся!
— Извини… не удержался. Больно уж вид у тебя был сзади… аж в голове зашумело!
— Ты что… смазывал его что ли? А чем?
Иван кивнул на стоящую на столе плошку с домашней сметаной.
— Я ж и говорю — дурачина! Сметану испоганил!
Иван опешил:
— Ты чего? Я же… я же ее двумя пальцами из плошки зачерпнул! А ты что подумала?
Вера секунду смотрела на него, а потом «прыснула»:
— Ох и морда у тебя сейчас была! Ох и морда! — она, закатываясь от смеха, чуть согнулась.
«Это она так подколола меня, что ли?»
— Ну-ка пусти, — Вера отодвинула его и скрылась за занавеской, где в кухне стоял рукомойник, побрякала носиком рукомойника, поплескалась водой, через некоторое время вышла, посмотрела на него, и опять расхохоталась.
Потом Вера чуть успокоилась, и уже от двери:
— Слушай! А у тебя цыган в роду не было? — с усмешкой смотрела на него.
Иван задумался. У Елизарова — цыган точно в роду не было, а как там у Велитарского, или у Косова — Бог весть!
— Да вроде не было! А ты чего спросила-то?
— Да бабы как-то рассказывали, что вот у цыганок такой способ есть — когда баба понести не хочет, а мужу же — не откажешь, вот так они и делают. Вот я и говорю — цыган! Чтобы не вздумал даже о таком впредь думать, понял? А то — не приду больше!
Он поднялся, подошел к ней и обнял:
— Ну, прости, прости! Правда, что-то нашло… Как затмение какое! Тебе не больно?
— Больно, конечно… Ну — не сильно. Уже прошло! Но — ты меня понял, никогда больше! Понял?
— Да ладно, ладно, красивая моя! Извини. Что уж тут — если ты на меня так действуешь — аж голову теряю!
Увидев, что Вера довольно улыбнулась, потискал ее за попу и повернул к двери:
— Иди… а то — хозяйка вот-вот вернется!
В понедельник, ранним утром, поеживаясь от прохладного ветерка, переправившись на пароме через Обь, он нашел контору Лесосклада.
Тут удачно вышло — когда он спросил у Петровны про паром, она и рассказала, как туда пройти, да как он, этот паром ходит — расписание его. Оказалось, что с конца апреля и до конца октября, практически от Малой Нахаловки, где он сейчас и проживал, и, практически к Лесобирже, через Обь ходит паром.
Чтобы точно не опоздать к назначенному времени, он пошел на переправу еще к семи утра. Паром представлял собой этакую небольшую баржу, с прицепленным к ней с боку, маленьким пароходиком-буксиром.
«Ишь ты, какой «чих-пых» интересный! Маленький, даже меньше «путейца» из будущего того мира, откуда сюда свалился Елизаров. Утянет ли такую баржу?».
Меж тем на баржу, кроме людей, которых уже набралось человек двадцать пять- тридцать, заезжали телеги, и даже парочка полуторок. Но «чих-пых» справился, правда — небыстро.
Василий Тимофеевич отругал его, за то, что приперся без документов, потом — заставил записать на листке карандашом личные данные:
— Ты чем думал-то? На работу устраиваешься, а пришел без документов. Хоть метрики бы принес!
«Ага… они у меня будут только через неделю, в пятницу!». Ну — не говорить же об этом мастеру?!
— Ладно… Сейчас сам отнесу на оформление, попрошу, чтобы так записали. Но — смотри! Если что — чтобы сразу представил!
Вернулся он минут через пятнадцать:
— Так… загвоздка тут есть — инспектор наш уехал. Оформит потом. И вот еще что — придешь сюда в следующий вторник. Там вроде бы еще кого оформлять будут, а уж потом — я вас отправлю с кем-нибудь на то здание. Всех сразу.
И пошел, бурча о том, что весь этот бардак, да клуб этот — ему надоели хуже горькой редьки.
«С одной стороны — хорошо. К тому времени уже и ксивы уже будут готовы. С другой — хотелось бы, чтобы этот неопределенный период закончился побыстрее!».
Времени было «вагон», и Иван решил прогуляться, посмотреть, где эти Бугры, да будущий клуб — чтобы иметь представление.
«Ну да, прав был Тимофеевич — на кой черт брать себе объект, который расположен километра за три от основной территории?!».
Пару раз спросив дорогу до Бугров у встреченных людей, он добрался наконец до деревни. Благо погодка стояла чудесная, и прохладное утро, сменилось тем же утром, но уже с пригревающим солнышком.
Иван сегодня оделся в старую одежду — на работу же шел устраиваться! И поэтому, по пути, ему пришлось дважды перематывать портянки — все что-то мешалось или съезжало туда, куда съезжать не нужно!
«Забыл совсем как правильно портянки мотать! А там, с самого начала, на берегу — нормально так замотал, ничего не сбивалось. Ладно… научусь, руку набью, как говорится!».
«Ну что сказать… Объект действительно стоит чуть наособицу от деревни — метров сто до околицы, чуть больше!».
К самому зданию он подходить не стал, прошел мимо — вроде как в деревню. Но сел под забор у первого же дома и закурил.
Будущий клуб представлял из себя немаленькое здание. Одноэтажное, оно состояло из кирпичной, оштукатуренной и побеленной центральной части. Если навскидку — так метров двенадцать-пятнадцать длина стороны. Эта часть, похоже, квадратом будет. Над ней, имелся мезонин, или как его правильно назвать — второй этаж, который только над частью здания — в данном случае, центральной. Два крыла здания были бревенчатыми, уже изрядно серыми от времени.
«Ага… а клуб-то выйдет немаленьким! Это не изба-читальня какая-нибудь!».
Вокруг здания отсутствовал хоть какой-то забор — так и стоит «во чистом поле!».
«М-д-я-я… тут работы, даже на взгляд — месяцев на пять! И окна кое-где выбиты, и вон — стена чуть темнее, а, значит, крыша протекает. Про штукатурку и побелку центральной части — вообще молчу. Я почему и понял-то, что здание кирпичное? Вон пятнами все это по отваливалось! Тут тебе, Ваня, не сторожем истопником работать, а разнорабочим, грузчиком, да строителем — как раз до осени! И если так его восстанавливать, как сейчас идет — так и на пару лет растянуть можно!».
В настоящий момент только пара мужиков что-то ковырялась на крыше.
«Кровлю чинят, выходит! А нет — вон и третий мужичок появился. Ну что сказать — ударные темпы! Если директор Лесобиржи будет так организовывать работы, то у райкома у нему вопросов будет еще больше! Ладно… нашли, посмотрели на место будущей работы, надо возвращаться!».
За неделю, борясь со скукой, Иван переделал, пожалуй, всю работу в доме, и во дворе Петровны. Ту — которую она ему поручила. Бабка была очевидно довольна, потому как, и отношение ее к нему явно улучшилось.
Она уже и по вечерам могла с ним поболтать о том, о сем.
— Мы же сюда в восемнадцатом приехали, я, муж мой, да сыновья. Младший-то вообще маленький был, да и среднему — только шесть лет исполнилось. А старшему — Мите только десять было. Да времечко-то было — ой и лихое! Страх, что творилось — и в городах, и по дороге. Муж мой — тот был мастером на «чугунке». Вот и средний сын в него пошел, тоже — путейский.
— Да здесь осели, пришлось — сыновья разболелись. Помыкались мы, победовали! И тиф-то тут, и голодуха, и не горазды всякие! Митя вот у нас помер… Простыл… да и сгорел в неделю…
— Какие-никакие деньги у нас были — вот дом этот купили. Потом уж, как война кончилась, муж в депо устроился. Опять же — мастером. Справно жить стали, ничего не скажу. Только вот муж болеть стал, да в тридцать первом году и помер.
— Слава Богу — средний сын был уже взрослый, работать стал, семью содержать. Так и младший вырос. Сейчас — и разъехались…
А вот про Савоську, да его связи с ее мужем — ни словом не обмолвилась.
«Вот даже предположить не могу — что их связывало раньше! Получается, что никаких ей не шестьдесят лет… Лет пятьдесят от силы, не больше. Потрепала ее судьба, что и говорить. А пенсию ей, тогда — как назначили? Все-таки, больше ей — пятьдесят пять вроде должно быть, или здесь снова все не так, как у нас было?».
Во время очередного визита Вера дополнила рассказ Петровны:
— Я малая совсем была, когда они здесь поселились, толком и не помню этого. Сам-то — справный такой дядька был. Серьезный, да строгий. Все в визитке путейской ходил и в фуражке. А Петровна, та — как мыла кусок, со всеми перезнакомилась, ко всем влезла. Хитрая она! Нет… Так-то жили нормально, по-соседски. Но — они как-то… зажиточнее. Вроде и денег у них особых не было, но — получше они жили. Потом дядька Ефрем помер. А через два года — и мамка моя умерла. Мне ж всего семнадцать лет было… Дура-дурой! А Василий их… ну — Петровны, получается средний сын — и ну ко мне подкатывать, ну — обхаживать! Вот я дура и клюнула! А Петровне-то — зачем такая сноха сдалась? Сам же видел — их дом, и наша избушка развалюшка! И — ни денег у меня нет, ни родни какой… Сама тянулась, тянулась, чтобы лишнюю копейку заработать! Ага… а как у меня живот показался — ух! Петровна такие скандалы, такие склоки стала заводить! Что ты!
— Вот так и развела нас с Васькой. Правда, вот — с Андреем свела, сосватала. Надо же куда-то чуть ли не сноху пристроить, чтобы люди языками не болтали! Он же… Андрей-то у меня, издалека. Тоже никого рядом нет. Приехал — на заработки из своей деревни, да так и остался, со мной…
«Блин… Санта-Барбара какая-то! Чего только в жизни не бывает!»
В очередную пятницу, в назначенное время, Иван вновь сидел на веранде, в парке Сталина. Народу здесь было чуть больше, чем в первый раз — благо погода располагала. Лето уж совсем вступило в Сибирь. Солнечно, даже — чуть припекает. Листва на деревьях, травка, пичуги разные — все действовало на Ивана как шоколад. Читал в прошлом, что шоколад способствует выработке эндорфинов — гормонов счастья. Ну — счастье, не счастье, а настроение у него было — отличное. Вот и на девушек, встреченных на улице, по пути сюда, пялился в открытую, улыбался. И, что характерно, некоторые ему улыбались в ответ! И можно было бы — замутить, но — встреча важная! Никак не пропустить!
Представитель творческой интеллигенции, а кто сказал, что «блиноделы» — не творческая интеллигенция в криминальном мире, прибыл вовремя! Опять умудрился зайти со спины, присел за столик, посмотрел на початую кружку пива перед Иваном, хмыкнул.
— Пиво будешь? — проявил радушие тот.
Парень чуть задумался, потом махнул рукой:
— А давай!
Иван обернулся к прилавку и показал рукой на свою кружку, поднял вверх один палец. Продавец, он же — официант увидел, кивнул.
Дождались, пока принесут кружку пива, да какие-то баранки на тарелке. Парень, смачно отхлебнув из кружки чуть не половину, протянул Ивану сложенную газету:
— Все готово. Можешь посмотреть.
Присутствующие на веранде граждане сидели поодаль от них, но — тем ни менее, Иван, стянув газету себе на колени, приоткрыл листы.
«Так… аттестат. Нормально. Не знаю, как должен выглядеть здешний аттестат, но документ выглядел почти новым, так — чуть потертым, совсем слегка. Метрики… тоже почти новые, чуть потасканные… копия».
— Копия? — Иван удивленно смотрел на парня.
То слегка пожал плечами:
— Так проще. Оригинал утрачен, взамен его выдан новый документ. Старить не пришлось… Почти. Да не бойся, все в лучшем виде!
Иван тоже пожал плечами.
«Ну, пусть так. Ага… расчетная книжка тыр-пыр-тырского леспромхоза. Наименование организации — чуть заляпано какой-то темной жидкостью, читается плохо… масло машинное, что ли… Листы подзасалены, даже вот и отпечатки пальцев есть, но смазанные, неопределяемые. Обложка — тоже имела вид многоюзанной, как сказали бы в будущем. Ну, а что — нормально, как мне кажется. Вполне добротная работа! Если через эксперта не проводить, так девяноста девять процентов граждан скажут — настоящие документы».
— Г-м-м… ну что — работа сделана качественно. Работа должна быть оплачена. — Иван вынул документы из газеты и сложил их во внутренний карман куртки, висевшей у него за спиной, на спинке стула. В газету же сложил деньги, потом вернул ее парню.
Тот в свою очередь, чуть развернул ее, глянул, кивнул и одним глотком допив пиво, поднялся:
— Бывай, босота! Не залетай по-крупному! Если что понадобиться, через Игнатьича найдешь!
Миг — и нет его.
«Вот же деловой — до изжоги!».
А Иван еще заказал кружечку пивка. Очень уж оно ему понравилось. Не такое резкое, и крепкое, как в будущем. А так… больше похоже на квасок домашний. Но все же градус в нем чувствовался.
«Кайф! Солнышко, парк, вон видно — девушки гуляют! И — молодость!»
Нет, все же настроение у него — замечательное!
Не торопясь, прогулочным шагом, дошел из парка до швейной мастерской. Здесь его уже встретили более уважительно. А что — приличный молодой человек, одет неплохо. Чистая публика!
В том же кабинете, тот же Александр и мастер Николай Яковлевич показали ему скроенные горку и берцы.
— Костюм мы решили сделать чуть больше — думаем, из чего подкладку куртки пошить.
— А что тут думать? У Вас «шотландка» есть? Только делайте подкладку все же съемной. По крайней мере — вот эту, для меня. А там — как хотите!
Примерил. Неплохо, совсем неплохо! Верх куртки, плечи и верх груди они сделали двойной тканью, как он и говорил. Так же — двойная ткань была на локтях, на коленях штанов и на заднице.
«Странно… вроде и брезент, а какой-то мягкий, не коробит вовсе. Но — здесь они перемудрили. Эта ткань, как по мне, будет сильнее воду пропускать. Ладно — хозяин-барин!»
Ботинки были тоже… как сказать — сверстаны «наживую». Подошва, показалось — чуть тонковата. Сантиметра полтора-два. Но — это, скорее всего, по причине технологий.
«Сейчас, похоже, все подошвы — вообще из кожи делают. Пусть толстой, но кожи. А у нее износ должен быть — изрядным. Ладно, пусть так будет. А вот кожа, на ботинках — порадовала, толстая, но мягкая, в характерных таких «пупырышках».
— Это свиная кожа, Иван, — давал пояснения Яковлевич, по причине отсутствия Трофима, — бычью решили не ставить. Она хоть и толстая, но — грубая, почти не гнется. А телячья — наоборот, тонкая. Ее мы поставили на подкладку. Так что — вот что получилось!
«Носки они на ботинках зря так заузили. Все какие-то штиблеты ваяют! И ведь говорил же — чтобы ноге в носке было свободно! Ладно… на ноге сидят приятно».
Иван передал мастеру задаток за «горку» и ботинки.
— Так… а — сумка?
Мастер шлепнул себя по лбу, махнул рукой Александру. Тот притащил требуемое.
«Так… что тут? Не… так дело не пойдет! Они опять какой-то саквояж смастырили!»
— Уважаемые! Если костюм и ботинки — вполне устраивают… Хотя — ботинки… Я же просил Вас не заужать носок — даже в шерстяном носке ноге должно быть свободно в ботинке. Не болтаться, а — свободно. Хорошо сидеть на ноге, но не давить по ширине, по объему. Предполагается, что человек ходовой охотой проходит за день километров десять, а то и больше. Представьте, что будет с ногами, если ботинки жмут изначально? Через три, максимум пять километров, человек останется без ног. А в лесу — это почти наверняка — труп!
— Так вот… сумка. Здесь нужно усилить, да-да… вот — под ремнями. Боковые крепления — тоже. Вот сами ремни — да, тут все нормально.
«Ремни они скомбинировали — застежки — кожаные, а сами ремни брезент, как бы не тройной, прошиты качественно, вроде бы и внутрь для объема, но и плотности что-то засунули. Да и по ширине — вполне!».
— Теперь — верхний клапан… он должен быть точно не промокаемый. Да хоть «чертову» кожу поставьте.
— Александр! Помниться мне, у какого-то из наших, как говорили, был ранец германский. Вроде там верхний клапан был из телячьей шкуры…, - обратился мастер к напарнику.
— Ну, шкура мне представляется лишней. Да и дорого выйдет, скорее всего. А «чертова» кожа — дешевле! — внес я свои «пять копеек».
Потом обсудили, что должно быть внутри ранца. Остановились на двух отделах, расположенных вдоль. Добавили еще два кармана — под клапан, на наружной стороне ранца. Небольшие, под различные причиндалы. Поспорили за вертикальные карманы на торцах ранца. Еще больше поспорили за дополнительные ремни на днище — для подвеса.
— Да Вы и сами можете определиться — как удобнее. К примеру, насыпали в ранец песку до верху, и пусть Ваш работник, из тех, кто помоложе, оденет на плечи, да походит-попрыгает немного. Видно будет — что удобно, а что — нет. И сразу ясно станет — где усиливать нужно.
Потом попили чаю, успокоились и еще раз прошлись по всем пунктам. И наконец-то пришли к консенсусу!
— Катарсис, мля… — я выдохнул.
Александр весело хмыкнул, а старый мастер удивленно-осуждающе покосился.
— Вот что я еще Вам предлагаю! Когда будут готовы мои вещи? Ага-ага… через неделю…
«У-п-с… а через неделю — я уже буду работать. Так свободно временем уже не пораспоряжаешься!».
Объяснил работникам иголки и ножниц. Поморщились, но договорились — на следующее воскресенье. Так же — на обеденное время.
— Так вот! Когда будет все готово, то есть в воскресенье. Я, естественно, все примерю и вот тут можно будет начать — рекламную компанию. Как? Пригласите фотографа — пусть сделает несколько фотографий каждой вещи отдельно, а потом и меня в них — с разных ракурсов.
«Фотографии, говорят, если крупные — будут дорого стоить?»
— Ну… тогда — фотографии во что-то типа альбома, клиентам показать. А крупно — как на плакате — рисунки. Художника-то найдете? Ага… вот и ладненько. И повесите их… да вон — в фойе, рядом с кассами. Пусть взгляды притягивают. Мужчины и заинтересуются.
«Промоушн, это вроде бы называется… или нет?».
Потом Иван спросил про опасную бритву. Уже не раз потирал себя по подбородку и с неудовольствием ощущал тонкие волосенки. Так-то их щетиной не назовешь, молод еще, но и «козлячью» бороденку заводить — никакого желания.
Александр принес набор. Новый. Бритва, помазок, стаканчик. Еще в наборе была керамическая палочка — для правки, а на крышечке набора, изнутри — зеркальце.
«Х-м-м… и вовсе не «Золинген», как можно было подумать! Вообще какая-то неизвестная ему фирма. Ага… «Шведен», страна-производитель, то есть. Ну — «Шведен» — тоже неплохо!».
А денежки-то улетают!
Во вторник, уже к восьми утра, Иван был у конторы Лесобиржи. Дождавшись у крыльца прихода Тимофеича, спросил:
— Доброе утро! Ну, что, Василий Тимофеевич! Получается что с клубом?
Тот сморщился, как от лимона:
— Клуб этат… в печенках у меня сидит! Вот спихнули на меня эту докуку, а кто все делать-то будет… и-эх! — он махнул рукой, потом посмотрел на Ивана, — вон, вишь в курилке мужики сидят? То твои… коллеги, ага! Вместе работать будете, на клубе. Ждите там. Планерка у директора закончиться, я выйду и все обскажу.
Иван подошел к стоящим неподалеку скамейкам, на которых сидели двое пожилых мужиков. Оба лет по пятьдесят, одеты… ну — как сельские жители сейчас одеты. В рабочее, что не жалко!
Поздоровался, присел рядом. Один из мужчин, видом посправнее, коротко кивнул, посмотрев с любопытством. Второй — ничего не ответил, даже не посмотрел в сторону Ивана.
«Вот же… еще один… чудак! Поздороваться что ли тяжело?».
Через некоторое время к ним подошел Тимофеич:
— В общем так, мужики! Вы трое оформлены. Пока — рабочими на стройке. Потом, как клуб закончат, то — перед передачей, переоформят на должности сторожей, да еще ставки истопника, да дворника — меж вами поделят. Подходяще так должно выйти! Сейчас идете на место, присмотритесь, что и как, что там делать в первую очередь, что — после. Там сейчас директор уже должен быть… Прости, Господи! Кто это чудо в директоры назначил! Чем люди думают?!
Тут уж Иван с мужиками переглянулись — что там за человек-то такой, если Тимофеич, так относится?
— Ладно… то дело — другое! Часа через два… ну, может — три… к обеду — точно! Я подъеду, инструмент там привезу, еще чего. Да и своим взглядом посмотреть хочу, что там сделано, да что делать нужно. Какие материалы привезть надо! Вот, мужики, парень, зовут Иван! Вы уж своим взглядом посмотрите, что к чему, а Иван — запишет. У тебя сколь классов образование? Десять? Ну — почти инженер, что ты! Вот так… набросайте, что и чего. Лады? Ну — все, а побег! А то у меня и кроме этого клуба забот — полон рот!
Вновь принятые работники поднялись, переглянулись и подались по дороге в сторону деревни, а стало быть, и клуба.
Шагалось легко. Утром, солнышко, воздух свежий — лепота!
За плечами Иван нес вещмешок, который ему еще Савоська «подогнал». В мешке лежал котомка с продуктами, собранными Петровной. Изрядная часть каравая хлеба, все те же варенные яйца, шматок сала в тряпице, пара луковиц, да бутылка с молоком, чье горлышко Иван заткнул подстроганной по размеру палочкой. Вполне хватит нормально пообедать!
Еще в вещмешке лежала финка в новых ножнах. Сбрую Иван брать не стал — к чему лишние вопросы. А нож — так у каждого нормального мужика при себе нож имеется, такой, не такой или вообще — перочинный, но ножик хоть какой должен быть! Ножны и сбруя у Ивана получились неказистые, но вполне — рабочие. Примерил по ноге, походил, даже — попрыгал. Не болтается, не давит. А что — непривычно, так — со временем привыкнет.
Сначала взяв привычный ему темп, Иван заметил, что мужики сразу стали отставать. Мало того, что — возраст, да еще один из них, тот, что не погнушался поздороваться — сильно хромал. Пришлось остановиться, дождаться их, а потом — приноравливаться к их неспешной ходьбе.
Идти тут — километра три, как не больше. Постепенно, слово за слово, все-таки разговорился этот, хромой мужик. Второй, нелюдимый который, шел впереди них метрах в пяти, и в разговоре участия не принимал.
Отвечая на вопросы, Иван рассказал о себе, что, мол, приезжий, здесь — меньше месяца. Детдомовский, чуть больше двух лет работал на Севере. Что — решил все-таки учится, вот — приехал в Никольск, к знакомому дядьки. Тот и сосватал его на эту работу.
— Так что ж… если учиться надумал, зачем на работу устроился?
— Так за два года-то, все, что в школе учил — уже подзабылось! Куда я сейчас поступлю? В ФЗУ, разве что. Ни в техникум какой, ни в училище… Вот и решил, поработаю зиму, учебники возьму, вспомню что, а на следующий год — уже поступать решу. Правда, еще не определился — куда.
Так, за разговорами, не торопясь, они дошли до клуба. На лавке у входа, сели, покурили. А тут и Тимофеич на полуторке подъехал.
— Ну что? Смотрели уже? Что тут к чему? — сразу с места и в карьер.
— Так… когда бы мы успели-то? Только ж дошли! Вот — и цигарку еще не скурили! — возмутился «нелюдимый».
«О как! Он говорить умеет! Первые слова, что от него услышал!» — Иван был удивлен.
— Что-то долго ходите… Ладно! Где тут директор этот! — Тимофеич по-хозяйски зашел в здание, — Илья Николаевич! Директор! Илья Николаевич! Вы где тут?!
И чуть слышно добавил:
— Ну и где этот блаженный?
«Почему блаженный? Что-то я уже боюсь — этого директора!».
К удивлению Ивана, никаким блаженным появившийся в вестибюле здания молодой мужчина не выглядел.
«Ну да… как на вид — то на директора клуба… да на любого директора! Этот человек не тянет».
На вид, этому парню было лет двадцать пять — двадцать семь. Одет — по-простецки: штаны, туфли неказистые, простая сорочка с подвернутыми рукавами. Буйная шевелюра темно-русых волос, худощавый. Можно сказать даже — худой. И рост — повыше Ивана. Сутуловатый какой-то, нескладный. И еще — очки, с какими-то дико толстыми стеклами.
«Так он же — слепой фактически! Ну да… как и кто его сюда определил? Теперь понятно, почему — блаженный!».
И вид у этого… директора был довольно растерянный.
— Ну что, Илья Николаевич! Осмотрелись? Как Вам здание? Работы много? — Тимофеич явно решил победить это «недоразумение» напором.
Директор постоял, задумавшись, слегка покачиваясь с пятки на носок, потом почесал затылок, снял и протер очки. Вид без очков у него был донельзя потерянный!
«Как есть — блаженный!».
— Видите ли… Василий Тимофеевич! Я… как бы это сказать… я — не строитель! Я — музыкант, и еще — организатор культурной деятельности, если так можно выразиться! Мне сказали при назначении, что я буду работать в клубе. А вот клуба — я не вижу. Помещения — да, имеются. Но — абсолютно не приспособленные. Я бы даже сказал — в полуразрушенном виде! И где тот клуб, который я должен возглавить?
«А что — он прав! Не такой уж он и блаженный, выходит».
— Ну ладно… ладно. Все будет, все отремонтируем, все наладим… Согласно смете и планам. Вы планы смотрели, Илья Николаевич?
— Смотрел. Но мало, что понял.
— Г-х-м… давайте снова пройдемся, посмотрим. Иван! Бери листок и карандаш, пойдешь с нами. Делай сразу заметки — где, что и сколько!
«Вот же… я если бы я не взял карандаш и тетрадку. Ну так — вдруг что записать придется. На чем бы я сейчас писал? Похоже ничего и никогда не меняется — делай то-то и то-то, а чем делать, на чем делать, начальство не волнует! Не может делать — ты и виноват!».
Втроем они пролазили от крыши по всем помещениям, вплоть до осмотра кирпичного фундамента. Первым шел Тимофеевич, потом — Илья, ну а Иван — за ними. Где говорили писать, он писал, где говорили что-то начертить, он чертил. На каком-то этапе, Тимофеич, в очередной раз не добился требуемого ответа от Ильи, перевел взгляд на Ивана, а тот — возьми ему и ответь! С этого момента, расстановка сил и средств — поменялась. Впереди, по-прежнему шел Тимофеич, за ним — уже Иван, а сзади плелся Илья.
«Ага… кровля — металлическая… ну — понятно, кровельное железо. Красить нужно, да перед покраской — прогрунтовать, а то — на два-три года только и хватит!».
Дальше — остекленение здания… Окна, надо сказать, здесь — очень большие! Как бы не метра два в высоту, по ширине, правда — всего метр. И их охренеть как много! Многие шибины выбиты и забиты фанерой. Тимофеич, как стали подсчитывать требуемое количества стекла, взгрустнул! Потом — прошлись по помещениям.
«Как-то по-дурацки здесь планировка сделана. На первом этаже — всего три больших помещения. Крайние помещения, и огромный холл. Непонятно — это так изначально сделано, или уже после — под себя кто лепил?».
В процессе всего этого у Ивана вдруг заурчало в животе. Илья покосился на него, но промолчал, а Тимофеич усмехнулся:
— Ну все правильно — война-войной, а обед-то — по распорядку!
Иван предложил свою котомку в качестве перекуса. Точнее — то, что в ней было!
У Тимофеича тоже что-то имелось. Позвали водителя с полуторки, да мужиков. Правда те — отказались. Им до дома — рукой подать, сходят на обед по домам.
В фойе выбрали пару досок, положили их на какие-то чурки, получился стол. Иван и Тимофеич выложили свои припасы.
Директор было отказался, но пристыженный мастером — «Не по-людски как-то получается, не по-русски!», присел с ними.
Вчетвером сметали все быстро и подчистую. Правда — стаканов не было, и пришлось в конце обеда, бутылку с молоком передавать по рукам. Но — ничего! Справились!
Обедали споро, не задерживаясь.
Потом — продолжили «исследовательскую деятельность».
— Так… вот по плану — то, что слева от входа… ага… библиотека! То, что справа — актовый зал… ну и комната для занятий, — это Тимофеич пытается разобраться с планом.
— На втором этаже… так-так-так… а — вот! Кабинет директора и еще какое-то помещение… Ни хрена не понятно… что здесь написано-то! Иван! Может ты с твоими глазами разберешь — что тут написано?
Но и Иван тусклые иероглифы плана разобрать не смог.
— Ладно… по ходу дела — разберетесь, что тут у Вас будет!
— А это что за помещение? — Иван углядел дверь из холла, под лестницей на второй этаж.
— А пойдем, посмотрим!
Ну… зашли, посмотрели. Помещение небольшое, три на четыре, примерно. Что характерно — имеет выход на тыльную сторону здания, на улицу, то бишь!
— Да хрен его знат, что это за «кильдюм» такой, — Тимофеич смачно выматерился.
Эта коморка была изрядно завалена всяким хламом. Тут и какие-то сломанные лавки, и старые оконные рамы и какие-то мешки — непонятно с чем. Пахло затхло, и с изрядной гнильцой!
М-да… работы тут — пиздец сколько! Даже Илья, хоть и не от мира сего, но — проникся, впал в депрессию.
— Илья Николаевич! Вы… бросьте так уж реагировать! Как говорят наши идеологические противники — уныние суть тяжкий грех! А уж комсомольцу… Вы ведь комсомолец? Во-о-от! Тем более — не пристало! — это Иван пытается поддержать директора.
— Василий Тимофеич! Вы же понимаете, что втроем мы будем года три все это восстанавливать! К тому времени, что мы первое восстановим, уже снова ремонтировать придется! Нужно как-то донести до директора Биржи, что на объект нужно перекинуть рабсилу. Причем — квалифицированную, а не тех — бери, кого не жалко!
— Илья Николаевич! Вы же вхожи в райком комсомола? — на слова Ивана Тимофеич напрягся — видать боится, что кляузу в райком «скатят». Но он зря так думает, Иван сейчас — по другому поводу.
— Н-у-у-у… да. Там меня тоже принимали, перед назначением.
— Вот! — Иван для весомости поднял палец к верху, — нужно просить закрепить данный объект за комсомольской организацией какого-то предприятия. Субботник там устроить, ребят задействовать на ремонт! Сообща то — и батьку бить куда как сподручнее!
Тимофеич повеселел:
— Точно! Ну… и мы тоже — молодежь нашу привлечем к этому делу! А как жа! Нужное дело ведь делаем!
Потом прошли вокруг здания.
— Так… сарай нужен! Пока — как склад под материалы, чтобы в здании под ногами не болтались. А потом — дровяник будет!
— Первым делом — туалет на объекте нужно сделать! А если людей будет много, а тем более — и парни и девчонки — то не одинарный, а двойной!
Тимофеич как-то с уважением посмотрел на Ивана:
— Правильно! С этого и начнем! Ты… Иван, вот что — давай-ка напиши все, что мы тут намерили. Распиши — чего и сколько нужно. Посчитай там… ты ж у нас — грамотный. Десять классов — не хухры-мухры!
— Василий Тимофеич! Так когда же мне этим заниматься-то? На работе тут — до шести, пока до дому доберусь — все восемь! За ночь я все это не успею — факт!
Мастер постоял, подумал, почесал затылок:
— Вот что! Мужики, — он махнул на так и сидящих на лавочке перед зданием коллег Ивана, — завтра пилмат на туалет примут, да его сооружать начнут. А ты — сегодня тебе вечер, завтра день, да вечер — но к послезавтра, утром! представь мне расчет весь! К директору пойду! На хрена мне здесь за весь бардак крайним оставаться?
Шагами они измерили расстояние от здания, вколотили колышки. Обозначили, значит, границы сарая-дровяника, потом и туалета.
Возражений такой план работ у пожилых сторожей — не вызвал. Что там? Туалет сколотить — не столяра работа! А плотничать русский мужик — всегда умел. Все — своими руками у себя в хозяйстве делалось!
Директор клуба начал излучать робкий оптимизм.
Уже когда Тимофеич убыл на полуторке назад, на Биржу, а мужики — ушли к себе по домам, директор пожал Ивану руку:
— Спасибо тебе, Иван! Я же во всех этих делах совсем никак не разбираюсь! И еще… слушай… если между собой, без посторонних, зови меня просто Ильей. Сколько у нас разницы-то в возрасте?
«Ага… зовите мне просто — Ильич! Тут не в возрасте дело, а в статусе! Ну… может быть и научиться когда-нибудь, заматереет».
«Это… что же получается… мы с этими расчетами — часа четыре, а то и больше по зданию пролазили. Вечер уже! И мне пора домой двигать!».
Вместе с Ильей они дошли до «железки», станции Кривощеково, то есть. И еще и там постояли, пока «передвижка» не подошла.
Илья рассказал Ивану вкратце свою биографию — и что учился он здесь, в Никольске. И что в семье он — «последыш», а две старшие сестры, обе уже замужем, и с детьми обе — живут здесь же, в городе. Что с детства любил музыку, занимался ей всегда. Уже после школы, отучился в техникуме, работал в филармонии.
Тут Илья несколько сморщился. Видать — не задалась у него работа в творческом коллективе. Потом — в отделе культуры горисполкома. Ну — не великой шишкой, «подай-принеси». И все время просился отпустить его «на землю». Вот — его и отпустили! Тут и непонятно — радоваться или плакать, от такого назначения? Выплывешь — молодец! Нет? Да и хрен с тобой!
И он сейчас очень боится не оправдать «высокое» доверие!
— А ты — на каких инструментах играешь? — хотелось бы сбить это душеизлияние. Очень уж похоже — что Илья и правда, не от мира сего. Такой… домашний мальчик, хранимый от невзгод, и вот — нашел, кому можно поплакаться в жилетку. Как-то неприятно Ивану стало.
Илья задумался. Потом принялся загибать пальцы:
— Гармонь, баян, аккордеон. Ну — это в принципе — почти одно и тоже! Дальше — гитара. И шести-, и семиструнная. Труба, вот еще. Флейта. Скрипка. Да… на ударных — тоже пробовал, но недолго совсем!
Иван — охренел!
— Так ты — человек-оркестр! Как ты все это осилил?
— Ну… я же говорю — я музыку люблю. С детства занимаюсь. Там же как? Стоит только один-два инструмента освоить — а потом каждый следующий — уже легче и легче! Вот как-то так!
М-да… Елизарову в той жизни не приходилось встречаться с такими людьми. Он и сам еще в старших классах бренчал на гитаре. И в училище — тоже. Тоже бренчал. Но потом — все реже и реже. И его навыки — «три аккорда, три аккорда — я тебе сыграю гордо!».
Оказывается, директор — вовсе не блаженный, а кто-то, больше похожий на гения? А они, как известно, все на голову больные?! М-да… тут нужно думать — к хорошему это, или к плохому. Но пока — дико интересно!
Проводив Илью, Иван рысью понесся к парому. Вроде бы как раз успевал. И успел.
Все складывается успешно, даже страшновато — где эта хренова черная полоса? И что она принесет?