И вот настал тот самый, долгожданный день. Еще только самое утро, а уже очень-очень хочется, чтобы он, этот, мать его, день уже закончился. Суматоха, нервотрепка, мельтешение знакомых и незнакомых лиц. Команды, подаваемые как самим директором Ильей, так и еще массой вполне себе незнакомого Ивану народа. Какие-то тетеньки, смутно припоминается, что учителя из местной школы, потом — вроде бы кто-то из администрации совхоза, и еще какие-то вовсе — пигалицы. И команды эти зачастую противоречат ранее отданным. Ну все — как всегда у нас: «хватай мешки, вокзал отходит!».
И вроде бы все сделано, ан нет — целая куча каких-то вещей забыта, а те, которые не забыты — помещены, поставлены, повешаны совсем не туда. И их срочно нужно тащить в другое место, и уже даже не сейчас, а буквально — вчера!
Как же это все знакомо, и так же это — буквально до тихого мата, зубовного скрежета, постепенно перерастающего в тщательно скрываемое, но вот-вот пробьющееся наружу бешенство… Бесит, мля!
Из мыслей — только та, которая затвержена в мозгах несчитанных поколений курсантов военных училищ, а, так же, ментов — «для курсанта/мента праздник, как для лошади свадьба — голова в цветах, а жопа — у мыле!».
Уже к началу двенадцатого часа, Иван, тихо, но с душой матерясь, попытался скрыться от этих Содома и Гоморры у себя в комнате, чтобы хоть чуть передохнуть, но лишь открыв дверь, был оглушен многоголосым визгом. Как оказалось, его комната, о чем его, конечно, забыли предупредить! была выбрана в качестве гримерки-раздевалки для местных артистов — как несовершеннолетних, так и постарше.
— Молодой человек! Что Вы себе позволяете? — негромко, но внушительно спросила его, вытолкав в фойе, дама средних лет. Причем, выталкивала она его всем корпусом, по причине чего, Косов ощутил собственным телом, что достоинства у дамы… вполне себе неплохие! Это, в какой-то мере, сбило накал его возмущения от нежданной оккупации родной комнаты.
— Я себе позволяю, извините? Вообще-то — это моя комната, и я здесь — живу! — Иван был возмущен, но постарался переключиться с неуместного сейчас чувства, на более… положительные, принявшись разглядывать даму.
«Довольно высокая, стройная, одета как городская… Лет тридцати на вид. На лицо вполне себе приятная, только вот эта шишка из волос на затылке… как-то уж очень обезличивает ее».
— Ваша комната? А-а-а-а… а вы… вы — Иван, да? — дама сменила тон с возмущенного на несколько извиняющийся, — просто нам Илья Николаевич, предложил… в качестве комнаты для переодевания… получается — Вашу комнату. Вы извините нас, но там сейчас девочки переодеваются. Наверное, сегодня Вам придется потесниться, Вы не против? И прекратите уже, наконец, так беспардонно меня разглядывать! Вот уж не подумала бы, что в нашем клубе работают такие… нахалы!
Последние фразы дама прошипела, чуть порозовев щечками.
— Как-то неловко получается — вы меня заочно знаете, а я вас — вообще никак! И, если уж рассуждать логически, и даже, филологически точно — потесниться, то есть предоставить место, чуть подвинувшись на своем пространстве. То есть — по вашим словам, я должен находится там, внутри комнаты, пусть и забившись куда-нибудь в уголок! Что же — я не против! Даже интересно будет! А веду я себя так, прелестная незнакомка, потому как должен соответствовать пришпандоренному вами мне штампу — беспардонный нахал!
Дама снова начала набираться возмущения, но Иван перебил ее, пока невыплеснувшийся, напор:
— Так все же… как к вам обращаться и кто вы?
— Меня зовут Елизавета Николаевна, я учитель музыки в нашей школе! — и снова она ее прервал:
— Очень приятно, очень! Елизавета Николаевна! Насколько я знаю, для переодевания ваших артистов, а, так же как комната отдыха, было выделено помещение библиотеки, не так ли?
— Да, так. Но детей много, вот в библиотеке, под присмотром нашей пионервожатой, разместились младшие школьники, а здесь — девушки старших классов.
«А интересно было бы полюбопытствовать, если тут — старшеклассницы. Абыдна, понимаишь!».
— Ладно… не будем спорить и уж тем более — ругаться! Накладка, обычная для таких мероприятий! Вы меня тоже — извините, не знал. И уж точно — не хотел ничего эдакого…
Учителка чуть успокоилась, но от двери не отошла.
«Видно не верит она в мои наичестнейшие, и наичистейшие помыслы».
— Извините, у меня вопрос — а сейчас вы что с ребятами будете делать? Вроде бы все репетиции уже прошли, и даже генеральная — тоже?
— Вот… решили, пока время есть — еще раз прогнать все номера. За полтора-два часа уложимся. А потом отпустим ребят чуть отдохнуть, до шести вечера. Но реквизиты и костюмы оставим здесь. Вы не присмотрите за ними?
— Ну так… могу дать ключ от замка на входной двери, а вторую дверь можете изнутри на крючок закрыть. Понимаете, у меня сегодня — куча хлопот, и меньше их не становится. Мало ли куда меня могут отправить? Кстати… Вы говорите, что отпустите ребят до шести часов отдыхать, до начала концерта. А вы уверены, что дома им дадут отдохнуть? Может для кого из родных этот концерт так, танцульки да ничего серьезного? Уработают до шести часов ваших артистов, как они выступать будут?
— Знаете… с этой стороны… мы не подумали. А ведь вы можете быть правы! И что же делать?
— Да вот прогоните репетицию, да оставляйте детей здесь. Пусть вон книжки почитают, журналы полистают. А нет — так на заднем дворе для них и какие-то игры можно устроить.
— Г-х-м… вы правы, конечно, но детям же и питаться нужно, пообедать! Что же они, до вечера голодными сидеть здесь будут?
— Ну-у-у… мы что-нибудь придумаем! Вот… у нас чайник есть — большой, на пять литров. Чай можно и здесь сделать. Можно отправить кого-нибудь… да вон — до Кривощеково, там в бакалее каких-нибудь пряников купить, или еще что — на бутерброды, хотя бы.
Учительница подумала и чуть смутилась:
— А где деньги на это взять?
«Ага… вот же клоун, опять влез! И что теперь — «И вновь на сцене Иван Балтимор! Наш томатный спонсор! Так, что ли?».
— Не думаю, что это будут какие-то большие деньги. Могу выделить я.
Елизавета, блин, Николаевна усмехнулась, глядя на него с удивлением:
— У Вас что, здесь такая большая зарплата?
— Честно говоря, зарплата… очень небольшая. Но это же — разовая акция, не так ли?
Да он был и рад найти уважительную причину для того, чтобы свалить из этого бедлама хоть на часок. Примерно столько он и отсутствовал. Денег он потратил не особо много — купил три больших булки свежего хлеба; батон какой-то толстой колбасы на бутерброды, что-то вроде «Докторской»; и большой кулек пряников. Все купленное и принесенное он передал Елизавете, к-х-м, Николаевне, которая смотрела на него уже не так враждебно.
Пока он ходил, работники культуры прогнали детские номера, и заканчивали номера для старшеклассниц. Косов стоял в фойе с Ильей, когда они, эти оккупанты его комнаты, быстро прошмыгнули мимо них, с интересом поблескивая по сторонам глазками.
«А ничего они! Есть там… экземпляры, ага! И не скажешь, что им лет по пятнадцать-семнадцать всего! Вполне себе… кобылки!».
— Ты меня не слушаешь, Иван!
— Илья! Погоди, не злись! Вот смотри — мы все, что могли уже сделали. Номера — поставлены, люди — все готовы, отрепетировано все, насколько возможно. Сейчас уже ничего не исправить, а вот испортить — легче легкого! Вот только влезь сейчас со своими корректировками, и все посыплется на хрен! Люди растеряются, начнут сбиваться, ужас-нах! Так что набери в грудь воздуха, медленно выдохни, и успокойся! От нас никто не ждет здесь уровня областной филармонии, и уж тем более — какого-нибудь московского концертного зала. Покажем, что можем, на следующий год — подготовимся лучше. Главное — не облажаться сейчас, да повысить уровень в следующий концерт. Покажем положительную динамику, это — оценят.
— Слу-у-у-шай! А пойдем к тебе, да по грамульке коньячку примем, а? Расслабим нервы, приведем в порядок мысли! — директора нужно было выводить из того состояния нервного напряжения, а то еще Кондратий хватанет — и нет Илюхи!
— Ты совсем сдурел, Иван! Какой коньяк? Скоро уже народ собираться начнет, руководство приедет!
— Ну тише, тише! Что же ты так верещишь, как будто я тебе невесть что предложил! Тогда пошли перекурим!
На это Илья согласился. Он попытался пройти через комнату Ивана, что тот мягко, но непреклонно это пресек, напомнив, что там сейчас… юные девичьи тела находятся без упаковки. То есть — вообще.
— Вот как ты можешь, а? Ты… подчас циничен без меры! Ну что это за выражение?
— То есть это я — циничен без меры? А не ты, который хотел ворваться в комнату, где юные девушки сейчас переодеваются? Я правильно понял? Ты — врываешься, как маньяк… и ты — молодец! Я — тебя сдерживаю, напоминая о девушках, и я — циничен? Скажи мне, Илья Николаевич, такой логике тебя в школе учили, или это я что-то пропустил?
— Ты… ты — несносен! Ты прекрасно понял, что я имел в виду!
— Ну вот! Что и требовалось! Ты возмущен, ты пышешь негодованием, а значит, когда успокоишься, то нервишки твои — расслабятся!
Несколько снизило градус напряженности, по крайней мере у Ивана, прибытие в клуб Киры и Зины. Косову не было известно — сами ли они напросились на это, или же таковым было очередное общественное поручение у этих двух неугомонных девушек, но они должны были вести концерт. Кира — первое отделение, где предполагались выступления руководителей и детей, а Зиночка — второе, более неформальное отделение концерта.
Девушки и оделись соответствующе. Кира была одета в костюм, темно-серая юбка чуть ниже колен облегала ее бедра, делая ее вид… не совсем официальным. А жакетик, также приталенный, показывал, что верх у девушки также достоин внимания. Светлая блузка и галстук дополняли ее вид. Причем Иван не мог бы сказать, что это: этакий официоз, или довольно утонченная сексуальность. По меньшей мере на него, вид Киры действовал вполне определенным образом.
Зиночка была более демократична, и, в то же время, очень привлекательна. Темно-синее платье, по французской длине чуть прикрывало колени. Верх платья был несколько пышноват, но грудь все же не скрывал — вырез имел место… довольно глубокий. Широкий плиссированный струящийся низ в движении обтекал ее… все обтекал, если короче.
Иван чуть приподнял бровь — девушки были очень хороши. Они были… очень разные, но обе чертовски хороши!
«Вот интересно — они так всегда подбирают своей гардероб, после взаимных консультаций и оценок?».
— Милые дамы! Разрешите мне проявить все мое восхищение Вашей красотой и юностью! Я готов припасть к вашим ногам и облобызать такие красивые, и такие влекущие к себе колени! — Иван подошел к девушкам и наклонился, чтобы поцеловать им ручки.
Зина манерно протянула свою, затянутую в цвет платью лайковую перчатку, с вырезом. Было видно, что ей — очень приятны его слова.
— Не слишком вычурно, Иван? — Кира насмешливо улыбалась, а руку протянула для рукопожатия.
— Видите ли в чем дело, Кира Александровна, красавица Вы наша! В прошлый ваш визит, мне было категорически рекомендовано ухаживать, обольщать, и даже домогаться… не в отношении вас, к сожалению. А кто я такой, чтобы противится воле таких красоток?
Смеясь, Кира повернулась к подруге:
— Не кажется ли тебе, Зиночка, что в данном контексте, наименование нас красотками, несколько… легкомысленно. Не скажу, что вульгарно!
Зина, так же играя, протянула:
— Ах, Кирочка! Прости моего кавалера! Он груб и не отёсан. Что поделать, рыцаря ты отобрала. Приходится довольствоваться таким вот… лесорубом. Иван! Ты же работал лесорубом? Ну вот, как я и сказала.
Улучив момент, Иван чуть наклонился к Кире:
— А где же твой Отелло? Где этот брутальный тип с обличием Сигурда Змееглазого? Неужели он отпустил Вас одних, без должного сопровождения? Или Вы — сбежали? В таком случае, мне страшно за Вас! Ревность его непомерна, а значит и месть будет страшна!
Девушки смеялись, но Кира, чуть тише добавила:
— Не следует обсуждать за спиной отсутствующих, не находишь?
Иван почесал нос:
— Да, ты права. Грубовато и… нехорошо получилось. Так же где Сергей?
— У него сегодня полеты, так что он очень занят.
— Илья! Где нам можно присесть и передохнуть после дороги? И я не отказалась бы от чая, Иван!
Косов не знал, что там «накубатурили» с прошлого раза эти две… комсомолки, но решил: «А почему бы и нет? Буду играть такого Зиночкиного воздыхателя! Мне это ничего не стоит и не сложно — девушка-то действительно красива. Глядишь, и правда что-нибудь обломится. А нет? Так и будем воспринимать как игру. И Кира… постоянно рядом. Это хорошо… или нет? Вот и сам не могу сказать — то я хочу, чтобы вовсе ее не видеть, то… хочется быть с нею рядом, пусть и не с нею быть…».
Они поднялись в кабинет к Илье. Причем, как и в прошлый раз с Варей, Иван, воспользовавшись тем, что он шел последним, вслед за Зиной, опять «распустил» руки. Запустил их ей под недлинный подол платья. Она остановилась и обернулась к нему, шепнула:
— Домогаешься? Правильно. Продолжай, мне нравится! — и медленно продолжила подниматься по лестнице.
А Косова, надо сказать, кинуло в жар. На ножках девушки, и как он только не разглядел сразу! были одеты чулки и подняв руки выше, он нащупал тот край, где шелк чулок переходил в нежную кожу ножек. И понятно, что кровь бросилась к его голове! Кто же из мужчин останется равнодушным от ощущения этого перехода — шелк ткани и шелк нежной кожи?
Похоже он судорожно вздохнул, ибо Зиночка вновь становилась и повернулась к нему лицом.
— Ты и правда такой… заводной? Я думала, что ты… просто играешь так вот… в этакого самца озабоченного…
Он чуть подвинул ее на ступеньке, и встав рядом, вновь запустил руки под подол.
— Как же тут играть-то… в такой ситуации? Когда разум отлетает неизвестно куда? — он за попу подтянул ее к себе и крепко поцеловал.
Правда… одним глазом косил в сторону прикрытой двери в кабинет директора.
— Ох… ты мне платье помнешь! Не забыл еще, что и мне, и тебе на сцену выходить? Но… давай еще разок… вот так поцелуй. Мне понравилось!
Когда спустя несколько секунд они вошли в кабинет, Иван машинально потирал губы рукой. «Мдя… помада-то еще не придумана такая, что бы не размазывалась!». Зиночка, в свою очередь, сразу подошла к зеркалу на стене и стала непринужденно поправлять макияж, достав столбик помады из сумочки.
Илья, не обращая на них внимания, что-то расстроенно рассказывал Кире. Та же, кивая директору головой, чуть удивленно покосилась на подругу.
«Поиграть решили? Ну что же — поиграем!».
«Как там было? А-а-а… вот:
— Моя мама варит кофе! Подождем мою маму?
— Подождем, твою мать!».
— Иван! А кто такой… этот Сигурд Змееголовый? Или как ты Сергея назвал? — Кира смотрела на него, и было не понять — с недовольством за своего друга, или просто с интересом.
— О, это был такой… легендарный тип! Сигурд Змееглазый! Сын Рогнара Лодброка! Великий викинг и сын великого викинга! От их имен дрожала вся Британия. Именно в их времена англичане называли викингов Карой Господней. Так уж они им дались! А почему Змееглазый? По легендам у Сигурда был настолько тяжелый и пронзительный взгляд, что даже матерые бородатые викинги, у кого за плечами не один кровавый набег на Европу, мастера копья и топора, и те не могли выдержать его, этот взгляд! Его еще называли Бескостный, потому как он был мастером мечного боя, причем бился так, что говорили, что у него костей вовсе нет — такие финты он умел делать!
— Слушай, Ваня! А откуда ты все это знаешь? — Зиночка прильнула к нему.
— Я, красавица, читать очень люблю. Вот и попалась мне как-то книга про викингов, а потом уже и Калевалу прочитал. Эпос такой скандинавский.
Попив чай, они отправились осматривать клуб, в целях нанесения последних штрихов. «Они отправились», это означало, что отправились девушки, а Илья и Косов — сопровождали их, по необходимости давая пояснения, или что-то исправляя прямо на ходу.
Ивана даже забавляла такая ситуация, и он вовсю подыгрывал комсомолкам.
«Ну и пусть девчата поиграются, да и Илья вон — отвлечется».
Косову категорически не нравилось то, что происходит внутри него по отношению к этой, безусловно, очень красивой и интересной девушке. Головой он понимал, что эти потрясения ему абсолютно не нужны. Но… понимал он это, лишь вне ее присутствия рядом, и уже успокоившись от предыдущей встречи.
И вот новая встреча, и снова — томление в груди, мысли путаются, вяло трепыхаются, как будто запутавшись в вате, во рту — толстый и безобразно беспомощный язык. Которым только и остается что-то мямлить, и выдавать несвязанные слова и предложения, а то и просто — странные звуки. Это и пугало, и раздражало неимоверно. Но — опять же, пугало и раздражало уже потом, когда он успокоится.
В голове мелькало лишь одно предположение — клин клином вышибают! Вот охмурить Зиночку, добиться своего от Вари, продолжить свое общение с Верой. А на данном этапе… поменьше пялиться на предмет своего сумасшествия, чтобы не погружаться в омут карих глаз, не млеть и не дрожать от этой улыбки, не трястись нервно от ее смеха, то задорного, а то… какого-то игриво-завлекающего, таинственного…
Они обошли клуб, выслушали страхи, страдания и терзания директора. Обратили на себя внимание всех более или менее взрослых людей, принимающих участие в концерте. Пару раз Иван даже ловил взгляды молоденьких девушек, смотрящих с интересом на него, Илью, и — с неприязненным вниманием — на Киру и Зину.
«Ну да… тут такие парни интересные, творческие… А то, что они с Ильей являются авторами нескольких песен, слушки уже стали расползаться! И тут эти две… городских! Что-то ходят, высматривают, непринужденно общаются с нами! Нет… ни мне, ни тем более Илье — вот это внимание местных красавиц и даром не нужно! У Ильи есть Тоня, а мне… разборки с местными парнями, а еще хуже — с родителями девиц… никуда не уперлись!».
«Ильюху все же коньячком нужно отравить! Пусть тремор снимет!».
Тем временем стали прибывать еще люди. Сначала на каком-то очень интересном «пепелаце» прибыли Калошин и Ко. Это незнакомое Ивану чудо автопрома было несколько похоже на автобус на базе ГАЗ-51, только побольше и в ширину, и в длину. А еще у него был большой задний свес. Эта деталь кузова настолько выбивалась из представления о необходимом и достаточном размере предмета, что Иван не выдержал и подойдя к водителю спросил:
— Извини, можно вопрос задать? А при таком свесе сзади, когда с места съезжаешь — морду не задирает?
Очень важный парняга, в до белизны вытертой кожаной куртке и кепарике на затылке, сначала с недовольством отвлекся от извечного важного занятия всей шоферни, которая здесь и сейчас хочет показать свою важность, а именно — обпинывания покрышек, сплюнул, потом достал пачку папирос из кармана, закурил:
— Бывает… если в горку, или резко газку прибавишь с места. Или — вон как эти… артисты, которых привез! Говорю им — не складывайте все на заднюю площадку, так нет же… Не понимают ни хрена!
— Ну ничё! Зато — концерт посмотришь, да и «левак» опять же — чем плохо?
Парень с подозрением покосился на Косова:
— А чё «левак»-то? Чё — «левак»? Они в кассу предприятия заплатили, вот и вожу их.
«Ага, ага! Верю! Ладно… дело-то не мое».
Калошинцы шумно спорили с директором, по поводу места размещения их инструментов. На сцену нельзя — до них там люди будут выступать, да они и сами не горели таким желанием. В кабинет Ильи? Так туда еще начальство заходить будет. А куда тогда?
Под лестницей в мансарду имелся довольно немалый чулан. Вот Иван и предложил разместить там инструменты, а ключ от чулана — передал Игорю.
Он поручкался с Калошиным, обчмокался с Варей, перенес в связи с последним тяжелый взгляд Зиночки, и улыбку Киры, и следом за всеми, поднялся в кабинет. Здесь уже было шумно — артисты пытались разместиться на единственном диване, да паре стульев. Иван, воспользовался суматохой, и умыкнул один стул, подставил его ближе к дивану, где с краю села Варя.
Была она непривычно молчалива и серьезна. Даже чуть бледна.
— Волнуешься? — наклонился к ней Иван.
Она чуть удивленно посмотрела на него, качнула головой:
— Нет… Настраиваюсь.
— А разве можно вот так… серьезно настраиваться. Перегоришь так на нервах, и на сцену выйдешь уже выжатая как лимон из чая.
Она поморщилась:
— Да я обычно проще к этому отношусь… Только вот сегодня — не хочу провалиться!
— А с чего ты провалишься? Опыт выступлений у тебя есть, поешь ты здорово, танцуешь замечательно. Так чего же переживать? Вот хочешь анекдот? Слушай…
Он наклонился к ней и практически в ушко стал нашептывать смешной, но очень пошлый анекдот. Варя сначала фыркала, а потом расхохоталась.
— Э-э-э-э… Вы чего там так веселитесь? Мы тоже хотим посмеяться — затянул один из артистов, но Иван отмахнулся:
«Вот Варю встряхнул, и довольно!».
Потом он уступил стул Илье. А его поманил за собой Калошин. Они спустились вниз, вышли на улицу.
— Слушай, Иван! Наша размолвка позади, не так ли? Вот… чтобы, так сказать, углубить дальнейшее сотрудничество, я подумал… В общем, мы уже неделю обкатываем Ваши песни — и на танцплощадке, и в ресторане. Идут! Очень хорошо идут песни! И… чтобы Вы ничего не затаили, чтобы ты и дальше… делился с нами! Вот! С Ильей я не стану разговаривать на эту тему, он человек…, - тут Игорь неопределенно помахал рукой, потом достал из кармана свернутые вдвое купюры, — здесь триста! Пока — ваша доля, поделишь сам с Ильей. Хорошо?
«Отлично просто! А то мои запасы тают, тают, как мартовский снег!».
Они вернулись вовремя: в кабинете назревал скандал. Илья пытался воспрепятствовать артистам… пригубить по «маленькой».
— Так! Стоп! Илья, дай мне сказать, — вмешался сходу Калошин, — ребята! По стопке, и не больше! Всем понятно?
Директор махнул рукой, а народ одобрительно зашумел, стал активно двигаться, доставая из сумок бутерброды, какие-то конфеты и несколько бутылок коньяка.
Иван снова уселся на освободившийся стул, подвинулся к Варе:
— Хорошая моя! А ты — не хочешь тоже рюмочку пропустить, на разогрев?
Она засмеялась:
— Да какой сейчас разогрев? До выступления еще часа два, уже все выветриться успеет! Попозже — можно было бы, да эти пьянчуги разве оставят?
— А мы сейчас заначку сделаем! Ну-ка, хлопцы, вот-вот… Вот эту бутылку давайте мне. Это мы с Варенькой потом, перед выходом, для храбрости примем! Да, красавица? — и он прибрал за диван бутылку с двумястами граммов золотистой жидкости.
Как-то Иван позабыл про присутствие Киры и Зины. А последняя была явно недовольна. Услышав последние слова Ивана, она решительно поднялась с дивана:
— Вот! Садитесь, а то мельтешите перед глазами! Иван! Дай-ка я к тебе на колено присяду, чтобы стенки не подпирать.
К его удивлению, она потянула за собой и Киру. Раздвинула решительно его ноги и села на одно колено, на второе указала подруге:
— Садись! Вот! Ваня против не будет! Не будешь же, Иван?
Это была приятная, но все же тяжесть. Косов хмыкнул про себя, но что делать — придется терпеть!
Потом девушка решительно взяла его руку и положила себе на талию, потом приобняла одной рукой, и прошептала на ухо:
— А ну-ка прекращай мне тут заигрывать… с разными!
Воспользовавшись суматохой, Иван чуть опустил руку с талии Зины на ее бедро, и немного сжал.
— Вот! Так-то лучше будет! — опять шёпот на ухо.
Стаканы дважды успели пройти по кругу. Наливали и впрямь — «по чуть-чуть», граммов по тридцать-пятьдесят, не больше. Не пили только Варя и Кира. А вот Зина перехватила одну порцию, предназначавшуюся Ивану и залихвацки «хряпнула», вызвав одобрительные возгласы и смех парней.
Потом началась суматоха — к клубу подъехали парочка «эмок». Начальство прибыло!
По предложению Ивана, они всей гурьбой вывалили из клуба и обойдя здание, расселись на лавочках позади него.
«Хорошо, что я уговорил здесь эти четыре лавки вкопать!».
Откуда-то появилась гитара. Ивану было хорошо, и даже не от выпитого — что он там выпил-то… пятьдесят граммов? С одной стороны у него сидела Варя, с другой — Зина. Девушки подчеркнуто «не замечали» друг друга. Кира же осталась с Ильей, встречать гостей.
Концерт шел своим чередом. Народу в зал набилось — битком! На первых рядах скамеек, как водится — руководство: и свое, и приглашенное. Потом — работники совхоза. Молодежи оставалось стоять у стенок зала, да заглядывать в распахнутые настежь окна, которые все же додумались раскрыть все. Люди стояли и в раскрытых больших дверях актового зала.
С большим трудом Ивану, с помощью привлеченных им Мироныча, и Якова, удалось оставить свободным вторые, малые двери, в актовый зал, и проход к ним. Из этих дверей можно было сразу подняться на сцену. Что и делали артисты, пока — доморощенные.
Открытие клуба началось, как водится — с перерезания ленточки. Иван был немного удивлен, с каким вниманием народ внимал всей этой процедуре, как внимательно слушал речь представителя горкома ВКП(б), потом — директора совхоза, директора Лесобиржи, представителя завода «Сибкомбайн».
«Тут — либо люди еще не привыкли к таким событиям, которые касаются напрямую и непосредственно их самих, либо — недостаток любых форм развлечения. А может — они просто более искренние, чем там… у нас?».
Потом довольно долго люди ходили, глазели внутри клуба, а потом — рассаживались в актовом зале. Концерт шел гладко, без особых накладок и шероховатостей. Все очень душевно принимали песни и танцы ребятишек, а потом — бурно аплодировали девушкам постарше.
Ивану, в его прошлом вдоволь насмотревшемуся разных концертов и шоу, пусть и по телевизору, было не так все интересно, как местным. Но вот этот гармонист, которого так хвалил Илья — и впрямь поразил. Парень так залихватски, с такой душей пел песни, а играл — по мнению Косова, так виртуозно, с коленцами, что ему оставалось только головой крутить да прицокивать — вот же ж мастер!
Кира очень четко и без ошибок вела концерт. Несколько официально, но все же — хорошо. А Косов поймал себя на мысли, что с раздражением поглядывает на некоторых, из властей предержащих, кто позволили так уж… с симпатией разглядывать девушку. А этот… горкомовский, еще и перешептывался о чем-то с директором «комбайна», поглядывая на ведущую.
Он стоял в проеме малых дверей, а Илья и Калошин, шёпотом рассказывали ему — кто есть кто из посетивших клуб начальства. Здесь, кроме названных руководителей района, совхоза и предприятий, оказался еще и представитель культурно-массового отдела горкома, а также — кто-то из филармонии.
«Вот они, Варины варианты!» — усмехнулся про себя Иван.
Потом был перерыв, но народ, в основной своей массе, из зала не уходил — боялись потерять места. Только некоторые мужики потянулись к выходу, на перекур.
Во второй половине концерта сначала «блистал» Калошин. Он пел очень хорошо… Но — все же деревенские люди, это не посетители ресторана, и не завсегдатаи танцплощадок, и, как показалось Косову, песни людям — не зашли. Нет… были, конечно, среди женщин и те, кто «поплыл» под этот «романтик». Вот, к примеру, та же Елизавета, свет Николавна, стоявшая чуть позади Ивана, рядом с дверями, дышала как-то… неровно, а потом и вовсе — всхлипнула. Он чуть покосился на учителя музыки. Та, достав из карманчика носовой платок, смущенно поглядывая на Косова, промокнула уголки глаз и, как бы извиняясь, прошептала:
— Очень уж трогательно!
Он улыбнулся в ответ, и так же — шёпотом:
— Вам понравилось? — и потом непонятно для чего добавил, — это мы с Ильей написали. Я — стихи, а он — музыку.
Увидев удивленно распахнутые глаза женщины, улыбнулся и чуть развязно подмигнул ей.
«А что? Она — еще очень и очень ничего! Как в будущем таких называли — мильфа! Да и лет ей сколько — ну… тридцать пять, максимум! А мне тогда было почти пятьдесят! Так что она для меня того — привлекательная девушка, не старше!».
А потом… на сцену вышла Варя. Он, в перерыве, успел заскочить в кабинет и пользуясь тем, что Калошин с музыкантами уже ушли на сцену готовиться, а Илья о чем-то трындел с руководством, плеснул все-таки и Варе, и себе по чуть коньячку! Потом, когда она занюхивала «дозу» шоколадкой, приобнял ее за попу и сказал:
— Красавица моя ненаглядная! Я верю в тебя! Ты — лучшая певица! Сейчас ты их всех околдуешь! — а потом, чуть прикусил ей мочку ушка и добавил, — но меня ты не проведешь, Киса! Ты все равно будешь моей, пусть и ненадолго!
Варя засмеялась и отпихивая его руками сказала:
— Тебя вон — уж и не отпускают вообще! Как на цепь посадили! Зиночка эта своего не упустит!
— А я, Варюша, как тот кобель, хоть раз в год, да сорвусь с цепи, чтобы вволю покуролесить на свободе!
Так, смеясь, они и подошли к залу.
Зина, надо отдать ей должное, несмотря на явную, или наигранную ревность, очень душевно объявила Варю. И комплиментов ей наговорила — и какая та красавица, и какой талант, и про «восходящую звезду нашей эстрады» ввернула. Ну, честно сказать, последнее — это он ей насоветовал, стоя у Зины за спиной, перед ее выходом на сцену. За что и получил острым локотком в живот!
А свои выходы… он их и не заметил. Нет, они с Ильей, конечно, вышли, спели. Точнее — он пел и играл на гитаре, а Илья — подпевал и аккомпанировал на аккордеоне. Переживал ли Косов, волновался? Все-таки — первый выход на сцену, перед людьми… А вот — так… Звон в голове, и он все делал на автомате. Только в какой-то момент он почувствовал, что теряет понимание, что поет и как играет. Но, найдя в зале чьи-то девичьи глаза, своим взглядом зацепился за них. И дальше пел для этой незнакомки. И с удовольствием увидел, к концу, выступления, что девушка зарумянилась и смущенно потупила взгляд. А значит — спел он… неплохо, по крайней мере!
Уже потом Илья сказал ему:
— В какой-то момент я почувствовал, что ты… как это сказать… поплыл. Даже — чуть испугался. Но ты — ничего, молодец, выправился и закончил — очень прилично!
Так вот… Варя. Тут — как и ожидалось — фурор! Она настолько слилась с песнями, настолько задорно их исполняла, так приплясывала и кружилась, что… Ивану показалось, что у людей будут долго болеть ладони. Как они аплодировали этой девушке! А этот… из культуры, да и филармонист… они и к сцене подскочили, и наперебой что-то говорили Варе. А та — цвела от успеха! Она бисировала снова и снова. Потом поклонилась залу и негромко сказала, что так рада, но — вот выложилась вся для них, такой хорошей публики, для таких замечательных людей!
Молодец, что скажешь, очки зарабатывать девушка умеет!
Потом, по окончанию концерта, к Илье подошли несколько парней и девушек, с ними был и директор совхоза. При поддержке руководства, молодежь уговорила Илью, провести еще и танцы, недолго, час-полтора, не дольше, под патефон.
Калошин со своими музыкантами загрузились в свой автобус, и захватив с собой Киру и Зину, уехали. Варя, вся ушедшая в себя, и продолжающая улыбаться, даже сидя в автобусе, уехала с ними же.
Они с Ильей остались на хозяйстве. Помогал им в поддержании порядка Мироныч, чья очередь была сегодня сторожить. Косову хотелось лишь одного, покурить в спокойствии, умыться, да завалиться спать. День был… тяжелый.
Они сидели в фойе на скамейке, и вяло переговаривались. Мироныч все нахваливал концерт, говорил и говорил, как людям понравилось. Это он Илью успокаивал так. Самого Косову было уже как-то… похрен! Он даже на девушек, которые периодически шныряли мимо, не обращал внимания. Устал! И их, девичьи, заинтересованные взгляды вызывали лишь раздражение.
Уже ближе к окончанию танцев, когда народ еще несмело, но уже потянулся на выход, Иван встал и вышел на крыльцо клуба, покурить. Вечер был замечательный. Небо ясное, очень звездное. Прохладно уже, но так — свежестью наполняется грудь. Хорошо!
Ага… хорошо. Вот только от недалекого заборчика послышался возмущенный девичий голос, что-то кому-то выговаривающий. А потом и вскрик.
«Твою мать! Ну почему у нас всегда так на Руси? Непременно найдется какая-нибудь гнида, которая все испортит?».
Ну да, хочешь-не хочешь, а влезать придется. Иначе, если сразу не дать укорот, в клубе и возле него станут твориться всякие непотребства. Иван выкинул окурок в обрезанную бочку рядом с крыльцом, вздохнул и направился в темноту.
Темнотой она была, конечно, только возле источника света. Чуть дальше были уже различимы и силуэты людей, и даже можно было разобрать — кто и где находится. Да и из окон клуба света было вполне достаточно.
«Так… чуть поодаль две… нет — три фигуры. Это явно парни! А вот здесь? Здесь две девушки, и какой-то… шкет малорослый! И что происходит? Да — понятно все! Этот шибздик куражится над девчонками, а вон те — оказывают моральную поддержку и похохатывают негромко».
— Так, сопля зеленая, ты чего к девушкам привязался? А ну — кышь домой, там тебе горшок уже давно отбой протрубил! — Иван все еще надеялся, что удастся разойтись разговорами.
— А чё те надо?! Ты кто такой? — сопляк явно наглел, имея поддержку за спиной.
— Опс… да это все знакомые лица! Сеня! Ты опять бурагозишь? — да, это был его наглый напарник по покраске крыши.
— И чё? И чё те надо?
— Тебя что переклинило? Или пластинку заело? Я тебе сказал — пошел на хрен! И подальше от девчонок держись! — злость стала накатывать волной. Сколько он в той жизни таких наглецов малолетних учил уму-разуму! — Если тупой, и не понял, объясняю — я тебе в лоб щелкну, у тебя позвоночник в трусы высыпится, понял, щенок?
— А кто это тут малых обижает? — послушалось из сумрака, от тех фигур, видимых ранее.
«Бля… вот ничего не меняется, ни-че-го! Придется драться… а я так устал, и так не хочется».
— Петь! Это тот городской… Помнишь, я те грил! Наглы-ы-ый, страсть! — подал голос шакал Табаки.
— Ты еще здесь? Не зли меня, уши поотрываю, жертва аборта! — да, не педагогично! Но если эта сявка уже к этим годам такой гнилой, вряд ли что путного из него выйдет.
— Я спросил, ты чего малых обижаешь? — фигура придвинулась ближе и стало видно, что это парень лет девятнадцати-двадцати, — а-а-а-а… артист!
«Мда… и тут все не слава Богу! Коренастый, невысокого роста, с длинным руками, и кулачки у него… м-да… неплохие!».
— А ты тут кто такой? Защитник убогих и тупых? Обзовись, баклан! — сам того не желая, Косов перешел на феню.
— Чё-о-о? Я те щас обзовусь! — крепыш подвинулся еще ближе.
«Скорее всего это и есть тот самый Петька Бычок, которым этот сопляк меня тогда пугал. Самый первейший деревенский хулиган. Ну что — надо искать плюсы в любой ситуации. Если я его сейчас «уроню», на меня здесь уже никто прыгать не станет. А если он меня… то… нет! Надо урыть босоту, а то мне здесь жизни не будет!».
— Так! Петя! У тебя имеется вопрос? Я понимаю, ты тупой и ситуацию влет не просекаешь. Природа на тебе отдохнула. Но! Не здесь! Пошли, босота, вон — за угол. Чего людям отдыхать мешать? — уже идя первым за угол, Иван краем глаза увидел, что два девичьих силуэта в светлых платьях все-таки не ушли и сейчас намереваются проследовать за парнями.
«Может это такая разводка была? Типа девушку обижают, а потом на ее крики прибежавшего защитника — метелят? Да нет… вряд ли. Просто здесь драка — это зрелище. А уж драка незнакомца против местного «царя горы» — так и вообще — событие!».
Завернув за угол, и осмотревшись в свете окон клуба, Иван решил — вот и место, а другого не надо. Ничего под ногами не лежит, ничего не мешает!
«Так… Бычок этот — ниже меня на полголовы, значит и руки у него — короче. Держим на расстоянии? Да вот не факт! Руки у него какие-то длинные, как у гамадрила какого, может и вовсе не короче, чем у меня. Колотухи у него… мда-а-а… крепкие такие колотухи! Значит под них попадать точно нельзя. Это как под пресс попасть — и с одного раза можно нокаут выхватить. Значит двигаемся, и работаем на контратаках. Ноги вот еще подключить, но… здесь и сейчас ногами не бьют. Прокатит ли это у местных, или сочтут ниспровергателем устоев… ага «повинен смерти!»? Да и хрен с ним! Понеслась душа в рай!».
В прежней жизни Елизаров особым драчуном не был. Приходилось в молодости порой драться, но кого сие миновало? А вот по эмоциям Чибиса… как-то… азарт какой-то проявился. Тело он успел чуть подкачать, мышцы есть, и силенка чуток накоплена.
— Ну и чё ты хотел, городской? — ну да… как же без базара-то перед дракой?
— Ты, Петя, разумом скорбен? И кто тебе такое погоняло дал — Бычок? Ты не Бычок, ты — баран тупорылый! Животное дикое и тупое! Иди сюда, я тебе нос откушу и кадык сломаю! — если часть своих слов Косов говорил вполне громко, чтобы и другие услышали, то часть — тихо, чтобы слышал только Бычок. Вот как про кадык и нос — зачем кому-то думать, что Косов — буйный сумасшедший, а вот Петя — пусть задумается, вдруг и уверенности у него поубавится. Сам же начал резко накачивать себя, как тогда «тяжелый» учил!
Взревев, этот малохольный кинулся на Ивана. «Правда — бычок! Ему еще и руки в голове приложить — типа — му-у-у-у! Забодаю!». Как-то очень уж прямолинейно противник поступил. Иван сделал быстрый приставной шаг влево, чуть присел, а правую — подставил противнику.
«Бдыщь! Ага — большой шкаф громче падает!» — во всеуслышание прокомментировал Косов. Бычок снова взревел и как резиновый мячик подскочил с земли.
«Ух какой прыгучий! Нет, все же надо ему чуть ножку подправить!».
— Ты, с-с-с-у-ка, чё пинаешься? — заорал в ответ на его лоу-кик в бедро Бычок.
«Ага… а вот чё — что-то ты, Петя, прихрамывать стал. Не нравиться?»
Косов еще раз отпрыгнул в сторону, уходя от броска противника.
— Ты че не дерешься? Чё? Зассал? Дерись, блядь! — Петруха явно не обладал железными нервами.
«Жалко по яйцам бить нельзя — не поймут! А то бы у меня этот поросенок уже в пыли валялся!».
Потом Косов сделал явную ошибку — он пошел на Бычка. И если его пара ударов непонятно куда попала, и попала ли вообще — у Бычка не было видно фатальных повреждений, то плюха, полученная в ответ Иваном, ему явно не понравилась. В голове зазвенело, а рот наполнился соленым и вязким.
«Вот сука! Как он мне влепил, а?! Зубы целые? Ага… вроде целые! Не-е-ет, такой хоккей нам не нужен!».
И Иван снова заплясал перед соперником, не отзываясь на оскорбления и поношения.
«Ждем, ждем! Он явно ошибется! Ага! Вот сейчас! Н-н-н-а-а-а…».
Уловив начало очередного рывка Пети к себе, Иван опять ушел влево, только, не подножку сделал, а, скручивая корпус, согнув правую ногу в колене — и как косой по горизонтали — н-н-н-а! куда-то в брюхо Бычку!
«Ох ты ж ни хрена себе! Вот это у него силища!».
Ивана напором противника развернуло вокруг оси, и швырнуло на землю. Он только краем уха услышал, как утробно хрюкнул Бычок. Значит удар все же прошел! Быстро вскочив, Иван снова приготовился попрыгать.
Но Бычок стоял, тяжело и сипло дыша, пытаясь восстановить дыхание.
— Что, Петя, не все коту масленица? Когда-то и пиздюлями огрестись надо, а? Ушлепок! Ну иди сюда, кункин сблевыш!
«Какой он нервный, однако!».
Бычок снова взревел, и бросился на Косова. А вот правую руку он чуть опустил зря!
Иван опять пропустил Бычка мимо себя, но ухватил его за запястье обеими руками. Разворачиваясь, он провел того по кругу, чуть приподнимая руку противника, потом резко пошел на сближение.
«Н-н-н-а-а-а, тебе! Снова коленом в живот! В-о-о-от! Сейчас куда как ловчей вышло!».
Х-х-екнув, крепыш начал сгибаться, клонясь головой к земле.
«А мы — поможем!».
Чуть подпрыгнув, Иван сверху ударил Бычка локтем, всей массой тела. Уже в последний момент, испуганно мелькнула мысль — ведь убить так можно! Но… что не делается — все к лучшему! Удар у него не вышел. Точнее… вышел не совсем таким, как задумывался — не в основание шеи, а значительно ниже. Как бы даже не между лопаток!
Но Бычку хватило. Он со всего маху сунулся головой в землю.
«От-так! Сука! Еще бы добавить, кулаком в затылок! Чтобы — наверняка! Но — опять нельзя, лежачего не бьют!».
Петя замычал, и попытался подняться на дрогнувших руках.
— Ты, сука, лучше лежи! А то ведь я не сдержусь и от души приложу! Тогда тебя, Бычка, только на мясокомбинат!
Но тот все же стал подниматься и уже достиг позы — «на четвереньках». Иван примерился, но, скосив глаза, понял — не стоит! Вокруг стояла довольно густая толпа молодежи.
«Эк, сколько-то Вас набежало?! Это просто зрители? Или стоит ждать мстителей за поражение местного бойца?».
А в голове у Ивана было… нехорошо. Перед глазами чуть плыло, и в ухе… левом… что-то пощелкивало. Он чуть пошевелил нижней челюстью. Вроде бы на месте, особых резких болей нет. А остальное — заживет!
К удивлению и некоторому удовольствию Косова, из толпы вокруг послышалось:
— Во как Бычка-то уработал! Молодец музыкант!
— Ага… давно не получал, вот и опиздюлился!
И чей-то звонкий девичий голос:
— Так и надо, скотине! Обнаглел в край!
Сюда же протолкался Илья с Миронычем. Илья все щурился и со своим зрение никак не мог разглядеть в потемках — кто, что и к чему. А Мироныч оценив ситуацию, распорядился:
— Все! Расходимся все! Нечего здесь глазеть! Ну — смахнулись парни один на один, что тут такого-то?
Краем глаза Иван видел, как Петьку подняли на ноги и увели. Только откуда-то из-за людей послышался звонкий голос Сеньки:
— Не по-честному дрался городской! Вот Петька в следующий раз ему отвесит! Вот тогда юшкой и умоется! — затем послышался звук оплеухи, и «адвокат» затих.
— Ты как паря? Не сильно он тебя помял? А то — у него-то дури хватает! Мозгов нет, так зато дури на десятерых, — Мироныч стоял и пытался разглядеть физиономию Ивана, — на-ка… пошли на свет!
Только тут Илья, похоже, понял, что дрался именно Иван.
— Иван! Я вот тебя понять не могу! Тебе это зачем было? Что ты тут устроил? Не хватало еще — клубных работников обвинят в хулиганстве!
— Илья… ты помолчи, пожалуйста, — говорить становилось ощутимо труднее, язык шевелился плохо, и во рту постоянно скапливалась кровь, — потом объясню.
Они зашли в клуб, прошли в комнату Косова. Он умылся, а потом повернулся к Миронычу:
— Мироныч! Посмотри, что там?
Тот повертел Косова со стороны в сторону:
— Щека у тебя, парень, прямо как подушка надувается. Изнутри рассек, не иначе. Ты вот что, погодь — я домой сбегаю, хозяйке своей накажу, она отвар на утро сделает, промывать надо!
Иван разделся, покурил — все болеть будет меньше, а потом завалился спать.
Поутру зарядку делать не пришлось. Вся левая часть его физиономии распухла подушкой, даже глаз чуть «прижмурился», болела голова. Мироныч притащил целую крынку какого-то отвара и заставил поласкать рот.
— Ты, Иван, сейчас еще отлежись. Только полоскать не забывай — каждый час. Да получше, получше! Не жалей отвара. Если что — моя хозяйка еще сделает!
Он еще несколько раз заходил к Ивану, рассказал, что Илья поутру уехал в город, и что он, Мироныч, выяснил, из-за чего произошла драка.
— Эти щенки все Ленку тиранят! Хорошая девка, работящая. Да и уважительная такая. Она сейчас на «Сибкомбайн» устроилась. Только не повезло ей — училась в фезеу, да там окрутил ее какой-то… А она, дура и повелась, как та тёлка на веревочке. А варнак этот — бросил ее. Она тут чуть не померла, когда ребенка скинула. Вот эти… вроде как за гулящую ее и поносят! А заступится и некому — одна она у матери. А ты молодец, Ваня! Молодец!
— Так сколько же ей лет, той Ленке? Я, честно говоря, и не разглядел ее в потемках-то.
Мироныч, нахмурившись, посмотрел на него:
— Ты, парень, это брось! Она, Ленка эта, обжегшись на молоке, сейчас и на воду дует! А лет ей… не то шестнадцать, не то семнадцать. Не обижай ее, даже не вздумай!
— Мироныч! Ну ты сейчас это о чем? У меня и в мыслях не было… чего-то там… к Ленке. Просто пожалел девчонку, которую эти упыри подначивали. Без всяких мыслей таких!
Он договорился с Миронычем и Яковом, что те возьмут на себя пару его, Ивана, смен, а он — поедет домой и отлежится. Все-таки его каморка пока таковым не была. Нет здесь уюта. И мебель нужно переделывать, хотя той и не много ему нужно, да и вообще… пообжиться.
И вот уже третий день он отлеживается в своей съемной комнате. И если пару дней ему было откровенно хреново — болела голова, подташнивало, да и щеку подергивало, то на третий день он почувствовал явные улучшения. Даже опухоль на физиономии стала спадать. Ну — так ему показалось, когда он разглядывал себя в зеркало, возле умывальника.
По мере спадания головных и прочих болей, ему все сильнее хотелось жрать! А вот щека изнутри еще болела сильно. Ощупывая ее языком, Иван чувствовал немаленький такой рубец, который и есть нормально не давал, да и говорить было… сложно.
Что послужило такому быстрому выздоровлению, Косов не знал. Толи отвар этот, толи на нем просто как на собаке все заживает…
И в который уже раз Иван поблагодарил неизвестно кого, что рядом с ним живет славная женщина Вера! Она пришла утром во вторник, но только ахнула, когда увидела его, такого красивого.
— Это где ж тебя так разукрасили? Кто это… да и за что?
— Пусть не лезут, а то — хуже будет!
Вера развеселилась:
— Кому хуже-то? За девку, поди, подрался?
Ивану пришлось рассказывать.
— Вот хоть и прав ты, по рассказу… Да только, что же до драки все доводить?
— Так получилось… Да и не обошлось бы там без драки! Не за эту девчонку, так за другое мы с этим… козлом сцепились бы!
— Ну… хахаль из тебя сейчас никудышний, давай хоть поухаживаю за тобой.
Она, по просьбе Ивана, взяв у него деньги, сбегала и купила курицу, молоко, свежего хлеба. Курицу она отварила и с бульоном принесла ему.
— Вера! Бульон-то я выпью, а курицу… ты — вон пацанам своим унеси. Все равно мне сейчас жевать… не очень выходит.
Но она все же нарезала мелко часть мяса, сложила его в кастрюльку с бульоном:
— По чуть-чуть ешь. Или бульон пей!
«Все-таки Бычок голову-то мне стряхнул! Вот же — сволота! Если уж так разобраться — никакой Бычок не первый боец на деревне. Да, силушки там — мама не горюй! Но и бойцом его не назовешь. Тупой как валенок, но — сильный! Похоже, что сильным бойцом его считают только пацанва и молодежь. Случись… да вон с тем же Сергеем за Киру биться… вот там бы он вряд ли что мог сделать. Видно, что Серега — парень резкий!».
Только вот — драки за девушек в прежней жизни Елизаров не признавал. Все равно выбирает девушка, а если уж она выбирает по бойцовским качествам… то тут что-то не то. На его взгляд! Получается, что нормального парня, но среднего бойца, она оставит ради матерого мордоворота, пусть он и туп, как пробка? Да… хрен их этих женщин знает!
По мере его выздоровления, то есть, практически уже на третий день, игривость в его отношениях с Верой вернулась. Но, учитывая его состояние… все приходилось делать — медленно и печально.
— Ты, Ваня, извини, но без содрогания я пока на тебя смотреть не могу. Так что… давай выбирать способ, чтобы я не видела твоей мордахи. А лучше… давай я поучусь дальше… ну ты понял?
Она училась, потом Иван не выдерживал и ставил ее на четвереньки! Но все же накал этих отношений был далеко не прежний. И они больше разговаривали.
— Слушай… мне не удобно было спрашивать… А вот как ты так надолго ребятишек одних оставляешь?
Она хмыкнула:
— Как надолго? Часа три… ну может — четыре. Так я и на работу, к вечеру, так же ухожу. Да и ребятишки у меня… Младший-то Петька… Вот же бутуз — просыпается ранним-рано, еще и Андрей на работу не ушел. Потом покормлю их, он повозится часов до девяти-десяти и спать заваливается. И уж до обеда его не разбудишь! Средний же, Колька, тот, конечно, не такой. Но вот старший мой, Василий… Ты знаешь, какой он мужичок растет? Рассудительный такой, домовитый. Он и за братьями присмотрит и порядок в доме поддерживать помогает.
— А сколько ему уже?
— Да шесть скоро!
«Это получается… сыночек-то Петровны… Веру обрюхатил — ей еще и семнадцати не было. Тоже — мудак! И потом — шмыг в кусты! Да и Петровна, та еще змея! Как же Вера терпит их по соседству, да и общается еще? Хотя… а что ей остается делать?».
— Слушай… А вот Андрей твой… он ничего не подозревает… ну… про нас?
Вера чуть затихла, положив голову ему на грудь:
— Может что и подозревает… Он, знаешь… ко мне раньше куда как хуже относился. И поколачивал, бывало. И на Васю первое время все шипел. А сейчас… может свыкся, а может, что средний, да младший на него так похожи… Спокойнее он стал. А про тебя… у нас с ним бывала раньше ругань… ну… я его чуть шпыняла, что он со мной… ну — редко. Он мне как-то в сердцах сказал, что, дескать… заведи себе бычка-производителя, да успокойся и не лезь ко мне. Слабоват он в этом, честно говоря…
— Но Андрей-то… он у меня хозяйственный, домовитый. Ему вот — бригадиром предложили! А что — он пьет немного… да редко пьет, можно сказать! И к работе ответственно относится. Вот он и думает… Не хочет отвечать за людей-то.
— А ты, Вера, не думала работу другую найти?
Она помолчала:
— Да мне уж предлагали тут… нянечкой в детский садик идти. Ну я… что-то сомневаюсь. Зарплата там не лучше моей сейчас, а работы — как бы не больше. Да и график там — три дня работаешь полными днями, потом два дня — отдыхаешь! А сейчас я, считай, весь день дома, только вечером на несколько часов ухожу.
— Так… за то и ребятишек можно будет пристроить туда же! И все же работа — почище, и с детьми опять же. А потом, глядишь, в педучилище поступишь… да хоть и заочно! И через пару лет — уже воспитателем будешь! А это уже — не уборщица, согласись?
— Да думала я… и так вроде, как ты говоришь, можно… да привыкла уже. Вечером на три-четыре часа сбегаешь на работу, полы там помоешь — и дома!
Иван уже задумывался о то, что он как-то и привык к Вере. Нет! Не как к жене, конечно! А как к такой… более или менее постоянной подруге. Если брать чисто физиологический аспект их отношений, то она его устраивала полностью. Да, не такая красавица, как Варя или Зина, не говоря уж о…
Но — хорошая и без закидонов, как у тех красоток. И еще он подумал — не Вера ли является причиной, что он все никак не переберется жить в клуб?
— Ну вот смотри, хорошая моя… Осенью мне все равно отсюда съезжать придется. Буду я жить в клубе, там уже и комната мне есть, и договорился с директором. И как же мы с тобой?
Женщина опять замерла:
— А ты… что… и потом хотел со мной…
— Ну а почему же нет-то? Конечно хотел!
Похоже она была ему благодарна за это желание продолжить их отношения, потому как пылко потянулась к нему и попыталась поцеловать, забыв о его «героической» морде.
— Бля! Вера! Ну ты что? — он скорчился, когда она неловко ткнула его в больную часть головы.
— Ой, Ванечка! Извини, хороший мой! Ты знаешь, я так… рада. Ну… что ты… тоже хочешь продолжать, что нравится тебе!
Он почесал больную щеку:
— Ну и вот… представь. Ты будешь работать нянечкой. Как ты там сказала — три через два, так? А эти два, к примеру, скажешь Андрею, что будешь подрабатывать еще где-то, уборщицей — все в дом денег побольше. А сама — будешь приезжать ко мне. А? Как тебе?
— Вань! Так там же — убираться нужно будет. А когда же мы… ну… ты понимаешь?
— Глупая! Да я сам к твоему приезду там порядок наведу! Тебе только зарплату получать, да… в гости ко мне ездить. Как тебе?
— Ну… не знаю, Ваня. Так-то вроде и хорошо… но… как-то сложно все будет.
— А что сложного-то? А иначе — где же мы с тобой встретимся, душа моя?
— Ну… давай, Ваня, я еще подумаю.
К пятнице он «одыбал» практически полностью. Щека слева еще была чуть припухшей, но — это дело времени. Еще недельку и как новенький будет! А пока он начал потихоньку заниматься — делал зарядку, играл на гитаре.
А еще — вспомнил и записал тексты нескольких песен. Из тех, что, по его мнению, могут здесь и сейчас прийтись «ко двору». Причем, если песни женские — понятно, что для Вари, вспоминались и подбирались неплохо, то — Калошину шли явно нехотя, через «не могу». Он подолгу застревал на половине, а то и меньше текста; никак не мог вспомнить полностью куплеты и припевы. Выдавливал из себя, из памяти — буквально по строчкам. Да и с мотивом — тоже что-то странное: то казалось — вот он, а через некоторое время думалось — да не, хрень какая-то!
В итоге он решил пройтись, прогуляться. Нужно было все-таки заглянуть в киносеть, отметиться и показать знания, полученные из проштудированных инструкций, методичек, технических описаний.
Уже по пути он решил заглянуть к «Савоське».
«А почему бы и нет? Заодно и пообедаю в столовой».
Он заглянул в столовую, потом прошелся по улице туда-сюда и, наконец, увидел того мальца, который как-то приносил им обед в пакгауз.
— Привет! Слушай, а как бы мне Севостьяна Игнатьича увидеть? Он на месте сейчас?
Пацан подтвердил, что да, завхоз в пакгаузе. Через некоторое время знакомец Ивана подошел к воротам, увидев его, махнул рукой, мол, ступай за мной. И одет, как и прежде — чисто, но скромно. А ведь деньги есть у него, не может не быть. И живет в бараке. Шифруется, как шпион!
— Севостьян Игнатьич! Может пообедаем заодно?
Тот подумал и кивнув, направился в столовую. Сели, как и в прошлый раз, в углу. Сначала помолчали, насыщаясь, а когда одна из столовских женщин принесла им чай, «Савоська», чуть усмехнувшись, заговорил:
— Я тут про тебя слышал — ты этим… поэтом заделался. Песни говорят пишешь, да и поешь? Как обустроился-то? Считай месяц, как ни больше, глазу не кажешь.
Иван довольно обстоятельно поведал, что песни — не только его заслуга, и обустроился он — неплохо. И что занят был — не продохнуть!
— Ну-ну…
Иван спросил, как идут дела в швейной мастерской.
— Ну что сказать… Есть у них заказы на этот костюм, есть! Только вот пока дело идет ни шатко, ни валко. Спрашивать пока с них нечего. Может попозже, ближе к зиме, за осень то есть, что и проявится.
Иван решил для себя давно, что связей с «Савоськой» терять не стоит — многих он знает, этот барыга, многих! И вдруг что и самому Косову понадобится? Да и язык за зубами «Савоська» держать умеет, иначе бы с ним такие как Шрам — дела бы не имели.
— Ну, ладно… Пойду я. Мне сейчас в киносеть нужно. Я ведь, Севостьян Игнатьевич, еще и на киномеханика учусь. Буду фильмы в клубе крутить, все какой заработок.
— Ну… может и правильно… Да! Вот еще что хотел сказать… Тут, слышал я, дружки твои бывшие, Чибис… говорят люди — спрашивали они о тебе.
Настроение Ивана как-то резко упало. Мля! Расслабился! Он уже и думать забыл о существовании Хлопа с кодлой.
— И что же — искали сильно? — вот ради такой информации и стоило уже поддерживать связь с барыгой.
— Так я и не сказал, что искали… Говорю же — спрашивали… Не сильно, видать, ты им и нужен. Другие дела, поди, есть. Но — интересовались, может кто видел — куда делся. Так-то слух среди людей прошел, что ты долю в общак отсчитал, свое получил, да в сторону отошел. Но… ты же лучше корешей своих знаешь. Так ведь? Хлоп — он же дурной, да и жадный, к тому же. Как еще не на нарах — удивляюсь я! Видно — фартовый! Ну — это до поры, до времени! С такими делами, как у них, с этих копченым… ага… с Цыганом. Им долго на воле не гулять. Или вообще — прикопают где-ни-то. Больно много брать на себя стали. Людей не уважают, дела опять же — грубо ведут, грязно… Ну да Бог им судья! Ведь сколько веревочке не вейся — а конец-то все же будет!
— Спасибо, Севостьян Игнатьевич, за информацию! Учту!
Тот закхекал, заклекотал, ухмыляясь:
— Учти, учти. Ты бы по городу с оглядкой ходил. Дружки-то твои… они же не вспомнят былое-доброе. Они тебе предъявят! Ты бы… дал им часть какую, да разошелся с ними вчистую.
— Я… я подумаю. Еще раз — спасибо!
Идя в киносеть, Иван материл себя!
«Девочки, песенки… Расслабился, придурок! Вот же с-с-у-у-ки где! Что им не сидится на жопе ровно, этому Хлопу с Цыганом?! Да не бабок им надо! Это же — понятно. Им нужно что бы пример был — без их ведома никому из гоп-компании выйти нельзя. Если бы он сразу кинул им кость… ну — половину там… они, конечно, покуражились бы, но вид сделав, отпустили бы… точно! А сейчас… Сейчас — по-всякому может быть! Могут и «подколоть», чтобы неповадно было! Или отлупить до полусмерти! Хрен знает, что на уме у этих отморозков! И прятаться… а сколько прятаться? Полгода? Год? Ждать, пока их посадят, или шлепнут при задержании? Хлоп и раньше был больной на голову. А сейчас, по словам «Савоськи» — вообще с глузду съехал. Если «люди» им не довольны — это о многом говорит! Там… в «людях» — институток нет, и, если уж они недовольны делами Хлопа! М-да…».
По-быстрому отбыв номер в киносети, пообщавшись с наставниками, показав знания, он побыстрее вернулся домой. Посидел, успокоился, подумал.
«Город все же не маленький. И если до сих пор он как-то «проскакивал» мимо «знакомцев», то может и дальше такое прокатит? Но все же… нужно подготовиться к возможной встрече».
Он достал финку, осмотрел, заново заточил, до состояния бритвы. Потом осмотрел сбрую, и решил переделать ее.
«Сейчас уже не лето. Ловчее будет ее на руку переделать. Так и доставать удобнее, не надо наклоняться, да штанину приподнимать. А в его «горке» и берцах — штанину поднимать и вовсе — непросто!».
Покалякал, помудрил, да и соорудил, что-то более или менее удобное. На горке рукав утягивается на пуговицу. Расстегнуть его — дело куда как быстрее, чем раньше — с ноги доставать. Потренировался, потом помахал ножиком. В прошлом, в бытность его еще ментом, им приходилось периодически бывать на занятиях по специальной физической подготовке. В основном, это было — самбо, но бывало, что кто-то из знающих мужиков, кто проходил «срочку» в разных «интересных» частях, что-то да показывал с ножом. Так — чтобы хоть знали, как оно бывает. Только вот помнил он, что один такой человек говорил им:
«Ребята! Если у Вас нет пистолета, то лучшим приемом от ножа будет — убежать! В крайнем случае — хватайте палку, камень… да что угодно! Может и повезет!».
И тогда, а сейчас — тем более, Иван рукопашником не был. Поэтому надо надеяться не встретиться с этими мудаками вообще! Но уж если не повезет… тогда, как та крыса, загнанная в угол — биться до последнего. Другого и не придумать.
После дежурства, поболтав немного с Ильей, который потом убыл в город, посидев и попив чай с Яковом, он вернулся домой.
Суббота здесь — рабочий день, а потому Верочка пришла. Муж-то — на работе. Иван не стал ее огорчать, тем более чувствовал себя куда как лучше, и устроил так полюбившийся женщине секс-марафон.
К его удивлению, позу «69» женщина не одобрила:
— Ну Ваня… ну посуди сам… или ты, если я тебя раньше доведу… перестанешь меня ласкать. Или я зайдусь совсем и забуду, что нужно делать. Нет уж, мил-дружок, давай будем ласкать друг друга по очереди!
А делала она это все лучше и лучше!
Потом, повернув ее на живот, присев над ней, он поглаживал ей спину, попу, ноги. Этакий непрофессиональный массаж, из области «рельсы-рельсы, шпалы-шпалы».
«Вот ведь — классная же баба! Только фигура у нее… худощавая больно. Как та девочка! Или — как гимнастка-художница, жилистая уж больно!».
Несмотря на все нервы, дальнейшие две недели прошли вполне себе и тихо, и спокойно. Иван, в свою очередь, ездил сторожить в клуб, немного общался с Ильей, болтал и распивал чаи то с Миронычем, то с Яковом.
Вот у Ильи пока еще работа не вошла в колею. У него уже произошла парочка скандалов с временным библиотекарем. Клавдия Захаровна, женщина средних лет, но, судя по всему — со склочным характером, никак не могла понять — почему она должна месяц ездить сюда, в библиотеку, из города, несмотря на то, что ей и учить-то пока некого. Ну нет пока в клубе штатного библиотекаря, не приняли еще! Директор же никак не мог определиться, кого взять. Вроде бы и была парочка кандидатур, но что-то у Ильи вызвало нежелание их брать.
Косов в эти дела не влезал: только попробуй проявить интерес — тотчас тебя и припашут. А оно ему надо? И он в очередной раз выслушивал бубнеж Ильи про то, как его шпыняют за наполнение штата, про требуемые с него планы и прочие организационно-бюрократические дела.
— Что-то наших красавиц давно не было? Ты их не видел, случайно? — с началом учебного года, ни Зина, ни Кира в клубе не появлялись.
— Ну… так учеба же у них началась. Третий курс меда — это серьезно… Что — соскучился уже? — Илья с улыбкой посмотрел на него.
— Да как сказать… Вроде бы Зиночка какие-то обещания давала, надежды внушала… А сейчас — как отрезало.
— Дай девчонкам в колею войти, после лета-то. Погоди, еще встретитесь!
Они с Ильей сейчас пересекались ненадолго — только по утрам, когда Иван, после дежурства уже собирался уезжать домой.
— Ты что не переезжаешь-то? Давно уже навел бы порядок в комнате, да и жил. А не мотался туда-сюда. Сейчас, погоди, еще и паром к Лесобирже снимут, тогда вообще тебе на передвижке придется ездить. А там от вокзала еще до твоей Нахаловке добираться.
А Иван все тянул… Не хотелось ему с налаженного быта срываться. Да и Вера еще…
— Вань! Меня снова в садик звали!
— Ну а ты? Что тянешь-то? Петровна мне сказала, чтобы в начале октября я съезжал. Сын ее вроде бы должен в октябре вернуться с Северов.
— Да не знаю я… И с тобой расставаться мне не хочется… Сладко-то как… с тобой встречаться. И вроде бы привычно уже все… работу я имею в виду. А там… как еще пойдет!
— А Андрей что говорит? По поводу садика?
— А он — ни бе, ни ме! Вроде, говорит, и ребятишки пристроены будут, что — хорошо, и вроде — дома меня не будет целыми днями. А я еще возьми еще… про то, как ты говорил… ну — про подработку у Вас в клубе, уборщицей. Так он вообще — зубами скрипеть начал! Всяко обозвал меня, думала — побьет! Связалась, говорит, сучка, со щенком малолетним, не наблядуешься никак, говорит…
— Ну… тут не знаю, что и сказать… в драку с ним за тебя лезть… мне тебя, конечно, жаль. Но он же вроде как — в своем праве будет! После такого тебе только уходить от него.
— Ты сдурел, что ли, Ванька! Какая драка! Ты чего это надумал? Не надо ничего такого! Сама разберусь… Я ж после… одна с тремя детьми останусь! Куда мне потом-то?
Уже ближе к концу сентября, Илья попросил Ивана остаться на разговор, не уезжать сразу.
Они сидели, пили чай в кабинете директора. Илья чего-то мялся, все никак не мог начать.
— Товарищ директор! Ну что Вы тянете-то? Ты, Илья, меня не увольнять ли собрался, что-то смурной какой-то? Если увольнять — то это в тебе совесть говорит, не иначе! Ишь что задумал — соавтора песен — с глаз долой, а самому, значит, все сливки снять? — Иван шутил, пытался расшевелить Илью.
После того, как он чуть не насильно вручил тому сто пятьдесят рублей — долю от денег, переданных Калошиным, у Косова не было сомнения, что Илья его обманывать не будет. Не тот человек! Скорее — еще и свою долю Косову оставит.
Директор сначала удивленно смотрел на него, потом удивление перешло в возмущение. Потом — на лице промелькнуло озарение и понимание, и он замахал руками на Косова:
— Вот, Иван, шутки у тебя… дурацкие какие-то! А про сливки… Ты знаешь, что Варю взяли в филармонию?
— Ну… рад за нее! Но этого и следовало ожидать, разве нет? — «только вот «динамо» ее — тоже не забуду!».
Директор помялся:
— Ну да… в общем-то — заслуженно. Она вполне на том уровне и выступает. Только вот… речь там зашла о твоих… ну ладно, ладно! Наших песнях. А они, как ты понимаешь — никак не оформлены. Филармония же — учреждение государственное, серьезное. Там все по правилам — репертуарные планы, концерты, оформление договоров, отчисления… В общем, они хотят нас с тобой видеть. Предлагают подъехать, переговорить и все документально оформить.
— Это только песни Вари? Или и то, что мы Игорю передали — здесь же?
— Там все сложнее. Знаешь, для любого музыкального коллектива быть за филармонией — это очень неплохо! Эдакая стабильность и официальный статус. Но… есть и обратная сторона монеты — всяческие согласования, те же репертуарные планы, да и проверки разные… возможны. Поэтому Игорь — может и взбрыкнуть. Ты же сам уже понял, что у него характер — сложный. Мне сказали, что ему тоже сделали предложение, но как они там договорятся, мне неизвестно.
— Ну… а ты сам как думаешь? Нам это — надо? Или все же — больше им, филармонии надо? Тогда пусть уж сами сюда приезжают, да разговоры разговаривают.
— Иван… я бы так не наглел. Мы с тобой… как авторы вообще неизвестны. Я даже не знаю всех этих бюрократических ходов, как там все это оформляется. А так — филармония берет все на себя. Да и деньги… тебе, что — они не нужны?
— Ну как не нужны? Еще как нужны! Вон, как сам понимаешь, с Варей у меня ничего не вышло, — Иван сделал вид, что не заметил, как Илья поморщился, — Зиночка меня позабыла-позабросила. А девушек охмурять — денежки нужны! Всякие там кафе, рестораны… шампанское, пирожные… цветы опять же… Ладно! Съездим. А когда?
— Давай так… я завтра забегу в филармонию. У меня и так с утра совещание в культотделе. Договорюсь с ними… Скажем… на послезавтра. Как тебе — удобно будет?
— Как скажите, майн либе директор!
— Клоун…
В филармонии, еще направляясь в подсказанный им кабинет, в коридоре, они столкнулись с Калошиным. Игорь был деловито озабочен.
— Привет! Тебя тоже совратили-соблазнили? — Иван подмигнул тому.
— Ну-у-у… можно и так сказать. И я решил согласится. Есть некоторые неудобства… но в целом — приемлемо! Та-а-а-к… Илья! Я сейчас Ваню на пару минут у тебя умыкну, не против?
Илья посмотрел на часы:
— Только если совсем на пару минут! Если дольше — мы может опоздать. Неудобно будет!
Они отошли к окну в торце коридора:
— Так! Иван, признавайся! У тебя есть еще что-то? — было видно, что Калошин крайне заинтересован, «чтобы было»!
— Вот… не готов тебе сказать! Вроде бы и есть… Но мы с Ильей еще даже не садились что-то думать по поводу музыки.
Калошин кинул взгляд на ожидавшего в коридоре директора:
— А-а-а… а если без него? Ну… может и я смогу партитуру записать?
Косов хмыкнул:
— Нет, Игорек! Так я не играю! Илья и только Илья! Ты совсем уж за свинью меня не держи, ага!
— Да нет… что ты. Ну… Иван! Тогда — я первый, кто это увидит, да?
— А как здесь, в филармонии к этому отнесутся?
— Так Вы же авторы! Вы можете поставить и условие — сколько-то времени эти песни исполняет коллектив Калошина! Кто же вам что-то против скажет?
— Ну… если так, то — могу обещать. Право первой ночи — за тобой!
Тот засмеялся, хлопнул Ивана по плечу:
— Договорились, значит? Вот спасибо! — потом наклонился ближе, — а о материальной компенсации договоримся позднее!
— Только… Игорь. Там уже речь пойдет не о трехстах рублей.
Калошин посмотрел с некоторым уважением, кивнул:
— Я понимаю. И заранее — согласен! — потом помолчал, и вновь наклонившись к Ивану, прошептал, — а Варька-то… нашла уже себе покровителя! А я тебя предупреждал!
— Я думаю… что она еще ко мне обратится. Вот тогда и пойдет серьезный разговор!
Калошин вновь засмеялся, и махнув рукой, пошел к выходу.
Переговоры, если так можно было назвать это действо, вели двое чиновников в возрасте. Один — представительный мужчина, даже несколько — лощеный, был постарше. А второй — невысокого роста «не дурак поесть», помладше. Старший довольно четко и ясно разложил все по полочкам — по поводу договоров, регистрации произведений на Красно-Сибирскую областную филармонию и прочая. Второй же, как будто был чем-то недоволен, и все поглядывал на Ивана и Илью с каким-то недоверием, все морщился и пыхтел.
— Извините! Мне вот до этого момента все понятно, и все устраивает. А вот по авторским отчислениям, что-то я не услышал вовсе или как-то… пропустил?
Илья укоризненно на него посмотрел, но Косов сделал «морду тяпкой».
— А это Вам сейчас объяснит Виталий Иванович. Он у нас по части бухгалтерии и финансов.
Толстяк опять поизображал из себя детский паровозик, и с явной тоской стал объяснять им, что и как. Причем делал он это так невнятно, что и старший несколько раз поглядывал на него с недоумением, а потом и с явным раздражением.
— Знаете, Виталий Иванович… Я, конечно, дико извиняюсь! Но не надо нам здесь изображать вселенскую грусть! Ваше желание сэкономить деньги филармонии нам понятно, и даже где-то… положительно оценивается. Но мне кажется, что речь сейчас идет не об экономии денег государственного учреждения, а зарабатывании этих денег этим учреждением посредством использования наших с Ильей, — он кивнул на директора, — результатов интеллектуального труда. И в этом случае, все, что вы сейчас делаете… больше похоже на облапошивание доверчивых простаков. Вы как на базаре, честное слово, недотеп разводите! У Вас цыган в роду не было?
Старший посмотрел на Косова… с веселым удивлением, а потом перевел взгляд на толстого — с раздражением.
— Молодые люди! Давайте поступим следующим образом: все проекты договоров, и приложением к ним — предложения по авторским отчислениям, Виталий Иванович приготовит на бумаге. Илья! Вы сможете подъехать, скажем — послезавтра. Получите все, посмотрите, изучите, обсудите. А там и подпишите. Только прошу не затягивать!
А погода испортилась. Ну, это и не удивительно. Удивительно то, что до сих пор простояла такая сухая и солнечная. И эта непогода сподвигла Ивана вплотную заняться своей комнатой.
Он договорился с Миронычем и Яковом. Втроем они разобрали то непотребство, которое больше походило на предметы из строительной бытовки, чем на мебель из жилой комнаты. Перебрали, прострогали, и снова собрали. Получилось уже куда лучше.
Мироныч, косо посмотрев на Ивана, кинул Якову:
— Не, Яша… тут эти доски на топчан не пойдут. Тут плахи нужны, не менее семерки, а садить их будем на бруски, не менее чем по три дюйма. Ты на этого посмотри… То, что ты предлагаешь — он расшатает за пару недель. Я так думаю, Яша… Когда он сюда переселится, нам и вовсе не придется с тобой дежурить — он все наши дежурства себе будет забирать. Оно и правильно — тут к нему бабы табунами будут ходить. А нам — слушай все это непотребство по ночам? Не… он все одно спать не будет, вот пусть заодно и сторожит!
— Хорошо устроились! Они, значит, будут по домам все время спать, а в клуб только за зарплатой приходить? А я значит — отдувайся за троих?
— Отдуваться-то ты по другому поводу будешь! — Яков тоже захехекал, поддерживая Мироныча.
Так, препираясь, они и навели порядок в Ивановом кильдюме.
Возвращаясь с очередного занятия в «Киносети», Иван пробежал по нескольким адресам, которые посещал еще при сборе всего-всего в клуб. Пользуясь знакомствами, он то тут, то там приобретал разные мелочи для обустройства своего жилья.
Так, на одном складе, он приобрел, фактически за бесценок, изрядный кусок бархатного занавеса темно-синего цвета. По словам кладовщика, занавес это лежал у них давно, так как не пользовался спросом по причине нестандартного цвета — всем нужны были или зеленые, или бардовые занавесы. А вот синий… не шел. Толи от старости, толи от хренового хранения, ткань его стала сыпаться. Но для Ивана — сойдет!
Он и соорудил перед своей дверью в каморку, по задней стене раздевалки, этакую шпалеру — и двери не видно… да и в качестве какого-никакого звукоизолирующего барьера — сойдет. Илья, кажется, мельком услышал подколки мужиков по поводу вождения сюда женщин, да «непотребные звуки», и запаниковал:
— Иван! Ну… ты же понимаешь, что у нас тут люди будут постоянно? Дети же, в основном. А ты… ну… если кто к тебе придет? Неприлично же получится.
Косов про себя потешался:
— Уважаемый директор! Ну что же мне… как я без личной жизни-то? Я же не монах какой!
Но смех — смехом, а какие-то меры предпринять нужно было. Кроме этого занавеса, Иван еще и входную дверь оклеил кусками войлока, прихваченного с того же склада.
— Вишь, Яков, как продумано парняга к разврату готовится?! Все продумал! — подкалывал его Мироныч.
В итоге получилось даже где-то уютно. Комната три на четыре. Широкий топчан вдоль стены, которая примыкает к лестнице в мансарду. Напротив — крепкий стол. Пару ящиков на стенах — под все. Еще один ящик, побольше, под столом. И шкаф под одежду, рядом с дверью в фойе.
Вот только денег в заначке оставалось все меньше. А еще и одежду зимнюю покупать. Тут остается лишь надеяться на Калошина, отчисления с песен, да невеликую зарплату. Как посчитал Яков, за все исполняемые ими обязанности: сторожей, истопника, дворника, на них троих получалось рублей по восемьдесят на брата. С голоду не помрешь, но и… маловато будет!
— Ну все, Ваня! Уговорил ты меня, я и согласилась. На следующей недели нянечкой в садик выхожу. И насчет ребятишек — тоже договорилась, берут их троих. В разные группы, правда. Ну ничего, пообвыкнутся! Ну что, рад? Два дня будет выходных. Буду к тебе приезжать в гости.
Он обнял Веру, приподнял и закружил по комнате.
— Еще как раз, хорошая моя! Еще как!
— Ну а если рад — покажи! А то… пока ты болел, все у нас как-то было… без огонька. Как у мужа с женой. Хочу — чтобы как раньше ты меня любил! Страстно! До головокружения!
Иван был и рад соответствовать ожиданиям женщины. Тем более, что за прошедшее время, Вера и сама… набралась опыта, и могла посоперничать с женщинами в воспоминаниях Елизарова, из будущего.
Ох как она… соответствовала!
— Ты слышал, что у нас тут, в Нахаловке… ну, не совсем у нас, а на Большой Нахаловке, милиция облаву устраивала? Не слышал? Да ты что?! Кого-то искали, да все эти «малины» выворачивали. Народу, говорят, поналовили — страсть! Бабы говорят, даже стреляли! Мазурики какие-то попались и ну палить по гепеушникам, а те — в ответ! Вот страхи где, да, Ваня?
— А кого ловили-то? Что слышно? — «может и знакомцев моих так вот заметут? Было бы очень неплохо!».
— Так откуда я знаю-то? Бабы у колодца говорили, что и баб там каких-то непотребных — тоже вывозили. Вот хорошо все же, что у нас поселок не такой шебутной. Народ-то у нас все ж таки справный, да домовитый живет. А там… на Большой-то Нахаловке — все какие-то оборванцы, да лиходеи. Все притоны какие-то, да бродяги!
И еще, с этой новостью об облаве, у Ивана мелькнула мысль, как помочь подруге… материально. Как залегендировать подарок. Он пробежался до швейной мастерской, пообщался с Яковлевичем, Александром, попил у них чайку. И прикупил разного материала, небольшими отрезами. И сатин-ситец на трусы, да занавески, потом — шерстяной ткани — получше, из расчета на костюм, еще ткани — на платье там, да юбки. В общем — хороший такой тючок получился. Завернутый в холщовую ткань.
— Вер! Ты помнишь, мне рассказывала, про облаву в Большой Нахаловке? Ага… Слушай сюда! Ты в ту сторону по каким-нибудь причинам ходишь?
— Ну так… у меня есть там знакомые. А что нужно-то?
— Вот… смотри, — он развернул перед ней тюк с тканями, — Андрею скажешь, что нашла этот тючок… да вон — на тропинке, вдоль реки которая. Шла, шла… да вот в кустах и нашла. Только особо не болтай про это! Найдешь у кого ребятишкам, Андрею, да себе какую одежонку пошить?
— Да откуда у тебя все это? — Вера ошарашенно перебирала ткани, все щупала их, мяла.
— Откуда, откуда… Купил! А вот, что бы ты могла объяснить, откуда — вот эту историю и придумал! Еще раз — шла к знакомой в Нахаловку, вдоль реки. И нашла этот сверток. И пошьешь и себе, и мужу с ребятишками, ну… что там получится. Андрею — вот думаю, костюм выйдет. Тебе — вот платье, да юбка с блузками. И ребятишкам еще вот… в общем — смотри сама!
— Так ты что… это мне, что ли? Ой, Вань! Да куда мне столько-то! Тут же всех нас обшить можно!
— Погоди… не тарахти языком. А кроме ткани, в свертке… вот — еще четыреста рублей было. Поняла? Это тебе — швее заплатить!
— Ванька! Ты что же со мной делаешь?! Я же… я же чем рассчитываться-то с тобой буду? Тут же… если деньгами — на… много здесь.
— Перестань болтать! Лучше иди сюда… и начинай рассчитываться! Ну же, красавица ты моя!