Жизнь в Сибири — если подумать, довольно сложная штука. Пять месяцев в году — зима, с ее метелями, морозами и прочими «удовольствиями», вроде короткого дня, когда в десять утра — еще темно, а к четырем пополудни — уже смеркается.
Еще по паре месяцев приходится на весну и осень. И лишь три месяца — лето. Ну как, лето? Как такового, лета может и не быть. Вообще! Просто люди не снимают курток и плащей, плавно переходя в осень. И даже зеленая трава, и листва на деревьях — просто часть пейзажа. Температуры — не радуют. А потом, после осени — снова зима.
И даже если — вдруг! лето жаркое, то всякая летающая кровососущая тварь его основательно так подгаживает!
И все равно, как показывает история, люди из центральной части России, а иногда даже — из благословенной Украины… даже из вроде бы цивилизованной Прибалтики — сюда ехали еще в девятнадцатом веке.
И те же столыпинские переселенческие вагоны — вовсе не были первыми, кто привез переселенцев на эти земли. Телеги, розвальни, а то и просто — пешедралом…
Это подумать только — как же далась людям на их исторической родине та «благословенная» жизнь при царях-батюшках, что они от родного порога перлись с чадами и домочадцами в эти края, вовсе не обетованные.
Иван знал, что разные источники говорили, что от тридцати до пятидесяти процентов этих переселенцев потом нищими возвращались назад. Подпитывая недовольство «богоизбранным» царем-батюшкой и всей его камарильей.
Но! Все же — не менее пятидесяти процентов этих крестьян вгрызались зубами в эту землю и хоть как-то, хоть чем-то обустраивали ее, делая своей новой родиной. И все вышеуказанные неблагоприятные факторы их не останавливали. И уже потом, через поколение-другое выковывались новые люди. Кого потом стали называть — сибиряки. Этакие русские ваньки-встаньки…
«Мороз? Какой-такой мороз? Эта вот эти двадцать пять — тридцать градусов, мороз, что ли? Х-х-а-а… Вот ежели сорок-пятьдесят! Тогда — да, студенна! А так, чё? Жить можна! И вообще — сибиряк, это не тот, кто не мерзнет, а тот, кто тепло одевается!».
«Ну болотА вкруг, и чё? Комары? Ай, да ладно! Это вас, городских, комары жрут, а мы — местные! Они нам как родные, и родню они — не трогают! Зато на тех болотАх — утья-то сколько! Стреляй не хочу! Ленивый только с голоду тут пухнет!»
«Зато ни исправника тут, ни других кровопийц-крючкотворов! И бар здесь отродясь не бывало! А земли вокруг! Да сколь хошь, столь и паши! Только б пупок не развязался, пахать-то землицу эту!».
И долгое время эти сибиряки основательно так поддерживали государство — своим трудом, а нередко и кровью. И только в начале двадцать первого века наметилась противоположная тенденция — люди стали уезжать из Сибири. Ну кому охота тут сопли морозить, когда есть куда более комфортные края для проживания?
Не говорю уж о «взбесившейся» в последнее время «в, на»… Но и Кубань, и Крым, Ставрополье…
«Куда Вы едете? Кому Вы там нужны?
— А здесь кому?
— А я Вам тоже не отвечу!».
То есть у сибиряков есть одна черта в характере — радоваться хорошей погоде! Причем — независимо от времени года.
Морозец десять-пятнадцать градусов. Деревья в инее. Денек солнечный, звонкий. Небо голубое, но по-зимнему неяркое. Воздух — чистейший! Значит, что? Лыжи на ноги и в лес, парк, на поля! Или просто — на горку, с санками! Весело, шумно, радостно на душе!
Солнышко пригревает, листва начинает только-только распускаться. Еще еле-еле видна, и создает легкую зеленоватую дымку на деревьях. Но запах свежей, молодой листвы уже кружит в воздухе, и голова от этого чуть дуреет! И девушки… девушки скинули осточертевшие за долгую зиму шубы, пуховики, пальто. И такие красивые, что оторопь берет! Ну как тут не радоваться таким денькам?
И осенью, после череды хмурых и уже не теплых дождей, когда начинаешь грустить и усилием воли настраиваешься на эту долгую белую «смерть»-зиму… Вдруг — дней пять, а то и десять — тепла, солнца, желтых и бордовых листьев, которые еще висят на деревьях, или кружат по ветру, или шуршат по аллеям парков, по лесным тропинкам. Бабье лето!
Оно случается не каждый год, далеко не каждый. В конце сентября… Или даже — в начале октября! Ну, что же делать — «Какие бабы, такое и лето!». Но как пропустить эти последние теплые и звонкие деньки? И хоть просто — прогуляться по лесу, парку, скверу. Попинать листья ногами, подышать воздухом.
— Иван! Тебе привет от всех друзей, и от Зиночки — персонально! Они зовут и тебя, и меня в это воскресенье в парк Сталина, погулять, посидеть на веранде. Не знаю, что у них там еще в программе…, - Илья улыбался.
«А что… сходить надо! А так, что-то рутина начинает затягивать! Развеяться, с Зиночкой пофлиртовать, подурачиться!».
За это время случились некоторые события. Так, Иван, наконец-то, переехал в свою комнату, в клубе. Перевез свои немногочисленные пожитки, расплевавшись с Евдокией Петровной. Нет! Он вовсе не ругался с ней, вежливо даже распрощались. Но чувствовалось, что и она рада его отъезду, да и он — не грустил о расставании с этой «милой» старушкой.
Налаживание нового быта опять повлекло за собой расходы. Те же подушки-одеяло и прочее постельное белье. И чашки-кружки-ложки тоже. И теперь сторожа по вечерам заходили к нему — попить чайку, да поболтать. И Илья тоже предпочитал перекусывать и чаевничать не у себя в кабинете, а у него в комнате.
Правда, они чуть не поругались. Ивану пришлось приложить все усилия по убеждению директора, призвать в помощь все свое терпение… Когда он предложил принять на должность уборщицы — Веру. Так-то Илья был вовсе и не против.
Пока, временно, помещение убирала какая-то пожилая тетка, родственница Якова. Но та была и сама не рада, что согласилась — дескать, и здоровье у нее плохое, и помещений — много, и ходить, постоянно убирать, за многочисленными посетителями: в утренние и дневные часы — в основном ребятишки, а по вечерам — и взрослый народ, который приходил в кино, а то и в библиотеку.
Да, Иван начал крутить киноленты, получив удостоверение киномеханика. Сначала — все же волнуясь, но втянувшись буквально за несколько сеансов. Аппарат был довольно простой в обслуживании, не капризный. Приходилось раз в неделю ездить в киносеть, менять пленки, вести журнал. Подчас — даже ругаться из-за выбора картин, или качества лент. Но то были такие, повседневные, рабочие проблемы.
И вот — Вера. Сначала Илья горячо поддержал предложение Ивана. Однако, после его слов, что, дескать убирать он будет сам, Косов, директор заткнулся, с недоумением смотрел на него, а потом — начал возмущаться.
— Илья! Ну вот — какая тебе разница, кто будет фактически убираться? Главное — чтобы чистота в клубе была. А это — я тебе гарантирую.
Директор пыхтел, сопел и все одно повторял, что так делать нельзя.
— Ладно… давай так — ты оформляешь уборщиком меня, а как я распоряжусь этой зарплатой — это уже мое дело! Так устроит?
Илья вновь начинал гундеть, что это нехорошо, если твоя знакомая будет приезжать сюда. Типа — что люди скажут!
— Илья! Не могу понять — что людям до моей личной жизни? Человек приезжает пообщаться… г-х-м… со мной. В моей комнате! Не в фойе же… мы общаться будем. И что тут такого? И кому какое дело? Да и приезжать она будет — пару раз в месяц!
В общем, уговорил. Хотя начальство еще некоторое время пыхтело и не успокаивалось. Типа — «облико морале»!
— Ты мне скажи, уважаемый директор, ты отказываешь мне в помещении? Скажи прямо! Ведь ты сам мне предложил эту комнату в качестве места для проживания, не так ли?
По «беканью» и «меканью» Ильи было понятно, что он… как-то не подумал о… посетителях. Точнее — о возможных посетительницах.
— Илья! Так я же не монах! И не древний старик, в конце-то концов! Что в этом странного?
Уже в конце переговоров, Илья что-то заикнулся — «а как же Зина?».
— Знаешь! Зиночка с Кирой, похоже такое занятие себе придумали — поиграйся с парнишкой, называется! Покрути попой, поулыбайся, потешь свое «эго». Я не против. Но я понимаю, что это просто игра. А мне, Илья, нужна женщина.
— Как-то у тебя это… цинично звучит. Даже… по-скотски, извини меня!
— Ага… по-скотски, значит?! А когда я тут, недавно, получил пи**лину от того Бычка, она за мной неделю ухаживала, бульонами поила, да бельишко мое стирала. Вот такое — по-скотски? Или нет?
Директор стушевался и замолчал. Потом подумал:
— Ладно… дело твое. Но постарайся особо не афишировать… все это.
— Нет, блин! И правда — афишу повешу и буду билетики продавать! Илья! Ты о чем говоришь?
Косов потом злился, а Илье, видно, было неудобно за этот дурацкий разговор.
И вот — они ехали отдыхать с компанией в парк. Денек и правда был чудесный. С утречка еще было откровенно прохладно, но по всему видно — днем будет теплынь и солнечно.
— Может, все-таки нужно было гитару взять? Ну там… культурная программа данного мероприятия не должна пугать людей лакунами? — все спрашивал Косов Илью в вагоне передвижки.
Директор и сам зачастую оставался ночевать в клубе, когда его что-либо задерживало, а то и погода была… не так чтобы — с удовольствием идти от клуба до станции Кривощеково. Вот и сегодня они оба выдвигались из клуба.
Илья отмахнулся:
— В крайнем случае, я зайду в парке в летнюю эстраду, да возьму гитару у знакомых. Они еще сезон не закончили, еще пару недель по выходным, вечерами там на площадке будут играть.
Недалеко от вокзала они встретили Тоню. Она чинно поздоровалась с Ильей, а Ивана чмокнула в щеку.
— Ну как настроение у работников сельской культуры? Готовы посвятить день ничегонеделанью и отдыху? — «молодец девчонка! Илье все-таки повезло с ней!», — а тебя, Ваня, ждет нелегкое общение с Зиночкой! Она очень недовольна, что ты ее позабыл! И носа не кажешь!
— Это не я ее позабыл, а они, как только отметились высокой активностью в деле становления культуры в отдельно взятом селе, носа к нам, в подшефное учреждение, не кажут! У-у-у… функционеры-карьеристы! Правда, Илья?
Илья, улучив момент, когда Тоня отвлеклась на что-то, наклонился и прошептал Ивану на ухо:
— Ты… меня извини. Я… тогда, когда мы с тобой повздорили по поводу твоей знакомой, все думал, что ты меня… за Тоню укоришь! А ты — промолчал, даже слова не сказал!
Косов с удивлением посмотрел на директора:
— Вот смотрю я на тебя, Ильюша… Ты и впрямь — не от мира сего! С чего бы я тебя укорять вздумал? Тоня — твоя подруга… Возможно даже — будущая супруга! И брось ты уже, наконец, стесняться и мямлить! Клубу нужен, кроме инструментального, и танцевальный коллектив! И Тоня, на роль его руководителя и хореографа, подходит как никто другой!
«Ага… она уже пару раз оставалась ночевать с Ильей, у того в кабинете! И чаи они гоняли у Ивана в комнате. Да и позавтракали у него же. Илья, правда, краснел и бледнел… Тоня тоже сначала вроде бы стеснялась, но пришла в себя довольно быстро. Молодец!»
— Тонечка! А скажи мне, танцевальная ты наша, когда же ты все-таки у нас обоснуешься? Меня это очень уж интересует! — Иван обратился к девушке.
Та, чуть покраснев, посмотрела на Илью:
— Вообще-то недельки через две, три… Я сейчас как раз увольняюсь с прежней работы.
— Видишь ли, радость наша, я очень уж дубоват… И подчас мне неловко, что я вообще не умею танцевать! Вот и думаю, может ты, кроме детишек и меня возьмешься… несколько обтесать в плане танцевальном?
— А что? Возьмусь! С радостью! Да и парочку номеров можно будет поставить, правда, Илья? Ты знаешь, Ваня, Илья — он очень неплохо танцует, только его на сцену не выгнать!
Директор опять покраснел:
— Ну, Тоня…
— А что Тоня? Ты же в своем «кульке», пока учился, и курс хореографии проходил. Знаю я — там парней раз-два и обчелся! Вот со всеми девицами там и перетанцевал!
— Вот, Тонечка… не разу не удивлен! Ни разу! Я уже давно понял, что Илья Николаевич наш — он отъявленный ловелас! И только старается казаться этаким… скромником! Ты имей в виду — у него, поди, побед за плечами — не счесть! Вот же где — развратный тип!
Так пикируясь, и попеременно вгоняя Илью в краску, они и подошли к парку.
Всю остальную компанию они встретили уже на одной из аллей.
Кира была со своим викингом, Зиночка…чем-то недовольна. Через некоторое время, причина недовольства Зины проявилась — откуда-то с боковой аллеи вышел Виктор с незнакомой Ивану дамой.
Ну что сказать… Женщина была яркой. И на лицо красивая, и фигура — вполне себе хороша. Была она явно старше всех в компании, да и самого Виктора — как бы не старше!
Когда они подошли, Зиночка стала уделять внимание Косову, пожалуй, даже и с перебором:
— Так… ну-ка давай отойдем вон туда, на аллею. И там ты меня поцелуешь, понял! Ну — так как ты умеешь, сладко и долго!
«А что я? Я — не против!».
После их, вроде бы скрытного и даже чуть стыдливого, поцелуя, Зиночка явно «просканировала» — видели ли присутствующие, а особенно — «эта мерзкая тетка!», как Иван ее целует. Ага… видели! Это — хорошо!
Косова даже слегка забавляла эта… детскость, что ли.
— Зинуля! Ты же вроде бы остыла к Виктору? Зачем же все это? — шептал он ей на ушко.
— Ну остыла… ну и что? А чего он нормальную девчонку не нашел? Приперся с этой старухой!
— Кисуля! На мой взгляд, ты не права. Вполне себе эффектная женщина. Нет! С тобой она, конечно и близко не сравниться! Тут и разговора быть не может! Но… может она — более опытна в постели? С этой стороны не думала?
Зина оценивающе посмотрела на даму:
— Ну… если только с этой стороны… Ну — не знаю! Чего там может быть такого-то?
— О! Милая моя, там такое может быть… что ты даже не представляешь! Все может быть очень и очень по-разному. Как в балльной системе — от ноля до десяти! Ты, внешне, конечно, превосходишь ее как… вот даже и сравнить не знаю с чем. А вот в том смысле… Не знаю, не знаю…
Зина посмотрела на Ивана:
— Вот тоже… кобель ты, Ваня! И все Вы, как один, похотливые кобели! — правда по тону ее слов было неясно, это она — с негативом так сказала… или какой-то интерес все же слышится.
Парк был большой. И красивый: ухоженные аллеи, частые зоны отдыха со скамейками и разными… как их там… малыми архитектурными формами. И множество деревьев — и березы, и липы, и высокие тополя. Похоже, судя по высоте деревьев, либо парк этот — довольно старый, или же здесь лес был когда-то, и кто-то умный додумался не выпиливать его при разбивки парковый аллей.
Фонтаны, правда, уже не работали — все же по ночам уже и минуса можно было ждать.
А так… как Елизаров и любил — довольно тепло, солнце пробивается через еще не облетевшую листву деревьев. Довольно много людей вокруг — и так как они, компаниями; и парочки; и люди семьями, с детьми.
— Вот смотри, Зина, — оставив Сергея чуть впереди, Кира, приобняв подругу за талию, пошла рядом, — видишь… Косов меня назвал вот этой статуей! Тогда, на острове!
Она покосилась на Ивана и засмеялась. Впереди по аллее виднелась большая статуя девушки с веслом. Красивая, кстати, девушка, в смысле — статуя.
— Это не совсем так! Кира девушка, а значит забывчива! Я сказал тогда, что она красива и с нее можно ваять статуи. Но не говорил, что она — именно вот такая!
— Ты, Ваня, какой-то дурачок! Я иду рядом с тобой, а ты моей подругой восхищаешься, — Зиночка демонстративна надула губки, — ну-ка быстро говори, как я красива! И что я красивее, чем злюка Кира!
Иван, улыбаясь смотрел на девушек. Они были действительно красивы — обе. Кира снова была в тех штанишках-бриджиках, и в тонком свитере, с косынкой на плечах. Зина, как мадемуазель, была в платье и в не длинном плаще.
— Зина! Я не могу вот так прямо сказать — кто из Вас красивее! Если я скажу, что красивее Кира — ты обидишься, а Сергей… набьет мне морду! Если я скажу, что красивее ты… Кира обидится. И Сергей снова — набьет мне морду! Вот как мне быть?
— Ладно! Можешь не говорить, раз такой трусишка! — Зина снисходительно помахала ручкой.
Когда Кира отошла, а Иван проводил ее взглядом, Зина, уже с другой интонацией спросила:
— Тебе что, правда так нравится Киркина… задница?
— Фу такой быть, Зиночка! Фу, как грубо! Задница! Ты бы еще заявила — жопа!
— Ну ладно, ладно… Спрошу по-другому — тебе нравится ее… попа?
— И я честно отвечу — да, нравится! — и тут же получил кулачком в бок!
— А моя, что — не нравится? — Зиночка надув губки, нахмурилась, но глаза ее смеялись.
— Видишь ли, красавица… Я твоей-то и не видел. Но очень! Очень хотел бы посмотреть, чтобы иметь представление, и смочь сравнить!
— Вот же… Ты же на острове, когда отдыхали, видел. Я же в купальнике была.
— Так это когда было-то? Я уже и забыл. У меня зрительная память — знаешь, какая слабая! Вот если бы сейчас… освежить память. А еще лучше — дополнить тактильными ощущениями… Тогда да! Я мог бы сказать: ты, Зиночка — истинная Афродита Калипига!
— Ха… а ты, что — знаешь перевод ее прозвища? — хитроватый взгляд Зины.
— Ну-у-у… я, конечно, дремуч, как древняя сибирская тайга, и древнегреческого, признаюсь, не изучал… но что это переводится как Прекраснопопая — знаю.
— Смотри-ка ты, какой он начитанный…, - потом Зиночка наклонилась ближе, — может быть, когда и увидишь… вблизи.
— Что значит — вблизи? Я, душа моя, хотел бы и… как Вы медики говорите — пальпацию произвести!
— Ну… это как вести себя будешь!
Тут послышался звонкий голос Киры:
— Ну что, может на аттракционы?
Собравшись кружком, компания посовещалась, и большинством поддержали предложение подруги Виктора, которую он представил как Таню — прохладно еще, на аттракционы-то. Вот после обеда — будет в самый раз!
Они решили пройти на веранду, и попить горячего чая.
— Старушка простудиться боится! — прошипела ему в ухо Зиночка.
Косов посмотрел на нее с улыбкой:
— Зин! Ты же умная красивая девушка. Взрослая! А шипишь, как девчонка! Ты же сама говорила, что к Виктору — никаких претензий не имеешь?
— Вот что бы ты понимал в женщинах! Претензий не имею! Ну… мог бы он чуть-чуть и пострадать, видя меня с тобой?
— А зачем?
— Вот Вы дурни, все мужики! Затем! Так понятнее?
— Вот! Вот сейчас — все понятно стало! Сразу бы так объяснила! — Иван откровенно потешался.
— Так… Косов! Меня категорически не устраивает, как ты себя со мной ведешь! Вот! Сейчас, пока вся компания пойдет и займет столики на веранде, мы с тобой куда-нибудь спрячемся… и ты будешь меня целовать! Сильно и страстно! Ну… как ты умеешь!
— Я-то не против! Но… зачем? Можешь объяснить?
— Вот ты меня бесишь прямо! Что за вопрос? Заче-е-ем? — передразнила она его, — ты должен постоянно хотеть меня… ну — целовать, как минимум! И еще… у тебя после поцелуев такая улыбка дурацкая… и глаза — шалые. А то ходишь тут и снисходительно на меня поглядываешь! Все! Пошли искать укромное место!
И они нашли такое. За какими-то елками. Нацеловались — всласть! Иван изрядно помял Зине платье, нещадно задирая его. И даже — случайно, конечно… провел пальцами по ее трусикам… между ног. И с удовлетворением отметил, как девушка вздрогнула, но не отстранилась.
Чуть позже она, с силой упершись ему в грудь, отодвинула от себя:
— Ну все… все. А то и правда — заиграемся!
— А ведь глаза у самой шалые! — Иван с улыбкой любовался Зиной. Она была хороша! Разгоряченная, с румянцем на все щечки, чуть взлохмаченная. И улыбка — ничуть не смущенная!
«М-да… с этой девчонкой бы… у меня в комнате, к примеру, пообщаться. Горячая, похоже, очень!».
— Ну и пусть… шалые! Я, Ванечка, тоже человек. И у меня тоже… Ну все, пойдем! — она подхватила его под руку.
— Подожди! Нужно немного постоять тут… Давай я покурю, ты не против? — он достал папиросы.
— Ну чего ты? Там покуришь! — Зина тянула его вперед.
— Да подожди ты… Вот ведь… и правда — как маленькая. Мне… успокоиться нужно. Не могу я сейчас на аллею выходить. В таком вот… состоянии.
Она непонимающе посмотрела на него, потом, догадавшись, перевела взгляд вниз.
— Ой! Я и не подумала! Ничего себе, какая у тебя… реакция на меня и мои невинные поцелуи! — Зина тихо засмеялась.
— Вообще-то — это называется по-другому, но реакция — да, созвучно. И поцелуи твои были не невинны, а провокационны! — Иван курил глубокими затяжками.
— Все… пойдем!
— Ну-у-у… даже обидно где-то. Как-то ты быстро успокоился, — она опять его троллила, как сказали бы в будущем.
— Знаешь, Киса… Если бы набралась смелости, я бы тебе показал, как я быстро… или не быстро, успокаиваюсь.
— Ну… может когда-нибудь и наберусь, — улыбаясь, шла она рядом.
Когда они подошли к веранде, их компания уже оккупировала пару сдвинутых столов в углу. Парни, скучковавшись, что-то решали. Похоже, планировался заказ. Подведя Зину к столу, он усадил ее:
— Держи мне место! А то знаю я Вас людей культуры, медиков, да летчиков с химиками — оглянуться не успеешь, а все уже занято!
Потом он подошел к парням.
— Иван! Как ты думаешь, водка или коньяк? — посмотрел на него Виктор.
— Так что тут думать-то? Давайте я закажу на свой вкус.
Он прошел к прилавку, дождался, пока освободится буфетчик. Народу на веранде было довольно много — почти все столики были заняты. Люди отдыхали, слышался женский смех, громкие разговоры.
«Пьяных нет. Ну да — еще утро не кончилось. К вечеру здесь, наверное, весело!».
— Уважаемый! Что Вы можете предложить нашей дружной компании? Хочется согреться немного, перекусить, а потом — чай. — кивнув в сторону своего стола, обратился он к невысокому, очень немолодому, весь в морщинах, и чем-то похожему на актера Глузского в старости, буфетчику.
— Согреться? Водочка есть, хорошая, — увидев, как Иван поморщился, — есть коньячок, «КВ», пять звезд, очень неплохой коньячок!
— Уважаемый! А давайте договоримся так — сверх стоимости заказа чаевые десять процентов! Ваши предложения?
Настроение — отличное! Хотелось куролесить, веселиться и жить со всеми дружно!
«А-а-а-а… однова живем! Что есть деньги? Дорожная пыль и мы будем их подбирать по мере необходимости! В крайнем случае — сяду на режим жесткой экономии. А там — зарплата нас все равно догонит, да и отчисления — начнут же они когда-нибудь капать? Или вон — Калошину что-нибудь загоню, в качестве эксклюзива!».
Старичок оживился:
— Ага… значит — коньячок, как я сказал — «КВ», две бутылки? Нет? Значит — бутылка! Девушкам есть вино — настоящая «Хванчкара»! — увидев, как Иван скептически поднял бровь, старик закивал, — не сомневайтесь, настоящая! Для хороших людей держим! Что же это я? Шашлычок! Как же… чуть не забыл! Можно сделать шашлычок! Вырезка свежая, но придется обождать с полчасика. Баранина? Нет… есть и баранина… но — не советую! Лучше свиная вырезка! С вечера замариновали! Ага… так… ветчинка есть, колбаска хорошая! Сыр вот, опять же!
Договорились на легкую закуску, «пока не поспеет шашлык, ага, по двести грамм на лицо; нарезочка там, опять же — овощи, помидоры, огурчики, да — это к шашлыку! Пирожные есть — эклеры свежайшие, рекомендую! Чай… как можно? Ну что Вы, молодой человек? Ну ладно — сделаем по-купечески, черный! Лимончик к чаю? Да-да… Что? Глинтвейн? Ну… не знаю, не знаю… пряностей особо-то и нет!
Когда Иван «засветил» буфетчику «лопатник», чтобы тот не сомневался к платежеспособности, тот, чуть наклонившись над прилавком, вроде как про себя, спросил:
— Из фартовых, что ли? Что-то я не разберу! Вместе с чистыми пришел, а ведешь себя как фармазон? Или кот? Так молод еще для кота?
— А с какой целью интересуетесь? — прищурился Иван, чуть нагнав зла в глаза.
— Да я так… для себя только. Не пойму, как вести себя с тобой, — отвел глаза буфетчик.
— Ну так… да и не стоит знать-то, зачем? Севостьяна Игнатьича знаешь, — и увидев понимание о ком речь, — знакомец я его. Просто знакомец!
Когда он вернулся, девушки недовольно зашумели:
— Скоро или нет?
Но тут же появился шустрый парнишка в белом фартуке, и стал расставлять на столе тарелки с ветчиной, бужениной, колбасой и сыром нескольких видов. По мере увеличения количества тарелок недовольство за столом стихло, все удивленно смотрели на Косова.
— Ну чего Вы? Есть просто сильно хочется! Не завтракал я сегодня! — развел руками Иван.
Потом появилось вино, бутылка коньяка. Причем аппетит проявили все, а не только оправдывавшийся Иван. Мужчины выпили по тридцать коньячку, закусили и закурили.
— Ты, Иван, как тот купчина — что есть в печи, на стол мечи! — чуть прищурившись от дыма протянув Виктор, — имей в виду, расходы вскладчину. Иначе никак!
— Да и ладно! Как хотите! Девушки! Подождите, не так быстро! Сейчас еще шашлычок будет, а потом к чаю перейдем!
К удовлетворению Косова, от шашлыка никто и не думал отказываться.
— Вань! А что ты это так… раздухарился! — Зиночка, сидящая рядом, прильнула к его плечу.
— Ну… может я на тебя впечатление хочу произвести, — посмотрел на девушку, засомневался, — или наоборот, показать какой я транжира, и что меня не стоит воспринимать всерьез! И мои слова про то, что я просто есть хочу, не прошли? Ну… ладно.
Тем ни менее, с шашлыком допили и вино — девушки; и коньяк — мужчины. Да и что там пить-то — ноль пять литра да на четверых крепких молодых мужиков, да под такую закуску?
Все же к чаю пришлось попросить еще бутылку коньяка. Только налить его в заварник, для антуража. Да и разливать по стаканам с чаем удобнее.
— Парни! Кто желает чаю по-адмиральски? — Иван понимал, что это — не по-адмиральски, но его понесло. Хорошая компания, красивые девушки, легкий хмель. Настроение — замечательное, чес-слово!
К удивлению, чай с коньяком захотели попробовать не только парни, но и девушки. Так — по чуть-чуть, по граммульке!
Иван откинулся на спинку стула — в одной руке папироса, за другую — приобняла Зина.
— Ваня! Илья! А почему Вы гитару не взяли? Ну… спели бы сейчас! Хорошо же сидим, весело! — Зиночка блестит глазками. В сторону Киры Иван старается вообще не смотреть.
— А я предлагал Илье, но он категорически отказался! Говорит, не буду я баловать своим искусством этих предателей, забывших нас в отдаленном клубе, и за месяц не приехавших ни разу! А может мы, говорит, уже померли, от коклюша, или свинки? А они и не знают — может нас схоронили давно? И глаз не кажут!
— Иван! — смеясь, сказала Кира, — это болезни — детские, взрослые ими не болеют!
— А кто сказал, что мы с Ильей взрослые? Я вот — умишком слаб, по разуму — дитя дитем; Илья же — по жизни из детства не вышел. Наивный, совестливый, чуткий, как… как собака спаниель, вот!
Но Илья все же сходил к своим знакомым, и принес гитару. Правда, сыграв пару композиций, которые Косов «в упор» не узнал, передал гитару ему:
— Давай, Иван! У тебя лучше получится, да и практика тебе нужна!
Косов, находясь в прекрасном расположении духа, «дал»! Сначала спел «Шмеля», потом «Гитару». Народу понравилось, даже с соседних столиков ему похлопали.
— Ваня! Спой «Глаза», ну пожалуйста! — протянула Зина.
— Только за поцелуй!
— Ну что — прямо здесь, что ли, целовать? Имей совесть!
Он спел и «Глаза», и в «Шумном зале ресторана». Даже краем глаза видел, что несколько пар танцевали под «Глаза» на помосте веранды.
— Очень хорошо спел! Даже лучше Калошина! — похоже Зина немного… окосела.
— Ну… лучше, не лучше… но спел и правда — неплохо! — задумчиво произнес Илья, — я же говорил, у него неплохой голос!
— Парень! А спой что-нибудь… такое…, - окликнули его от соседнего столика.
Он посмотрел. «Ага… похоже кто-то из урок. Но — серьезный, не босяк. И морда незнакомая».
— Следующая песня звучит для моей девушки, Зины! — та встрепенулась, уселась ровно, и кивнула налево-направо, юморно представляясь.
Зачем он запел этот явный блатняк, Иван объяснить себе не мог:
— На этом скоке я сорвал немалый куш,
И лег на дно, покуда не утихнет шухер.
И заповедная непуганая глушь,
Меня узнала, как геолога Андрюху.
Может это натура Чибиса его так подвела в это момент?
Люди слушали. Причем слушали все, и простые, и явные интеллигенты. Ну да, в России интеллигенция всегда испытывала тягу ко всему блатному, тихо попискивая от восторга. Достаточно было посмотреть — кто сидел в зале на концертах того же «Лесоповала», Новикова или Танича.
Особенно ему удавались припевы. Как там с душой тянул Трофим:
— Судьба моя — змеюка подколодная!
Ужалит в тот момент, когда ее не ждешь.
Пусть я играл крапленою колодою –
Пропал, ей Богу, ни за грош!
Ему хлопали. А этот бродяга, протянув: «Все зло в них, в бабах!», и лихо замахнул стопарь.
Потом Иван глянул на подругу Виктора:
— А эта песня звучит для всех Татьян:
— Ее глаза небесно-васильковые притягивали взгляды как магнит…
Зиночка выразила недовольство после окончания:
— Чего это я буфетчица вдруг?
— Ну… там же она не буфетчица, а агент под прикрытием! Понимать надо!
— И чего это ты ей, этой старушке, песни вдруг поешь? — уже шипя в ухо, и пощипывая за бок.
«Так… надо завязывать это представление!»
— А пойдемте на карусель?
На карусели было здорово! Сиденья были на двоих, и они кружились с Зиночкой. Он обнимал ее одной рукой, а другой — делал вид, что все пытается поправить подол ее платья, который бессовестно задирался от порывов ветра! Она смеялась, и на ее щечках были явственно видны ямочки! А когда она запрокидывала голову, ее шея… как же хотелось ее поцеловать!
«Ах какие у нее все же ножки! Да в чулочках!»
Спасибо карусели и за то, что хмель выдуло под ноль!
«Что-то я расслабился… как бы не в перебор!».
И это сразу стало ясно — когда Сергей, вроде бы со скуки, предложил ему прыгнуть с вышки. Парашютная вышка была видно со всех сторон в парке. На вид — метров тридцать, не меньше, а то и все пятьдесят. Периодически, было видно, как парашют скользил вниз по тросу с новым желающим.
— На слабо берешь? Врешь — не возьмешь! Пошли!
Девушки забеспокоились, решили отговорить их:
— Сергей! Ну ты то — понятно. У тебя этих прыжков с парашютом уже больше двух десятков! А если Иван ноги переломает? Ну что вы затеяли? — это Кира.
Зина смотрела, чуть прикусив нижнюю губу, и молчала. Может это и послужило последним толчком к тому, что Иван, коротко бросил «белокурой бестии»:
— Пошли…
Но уже на стадии подъема на вышку, у него мелькнула мысль:
«А вот на кой хрен мне это надо?». И сам себе ответил: «Теперь уже и правда — надо! Назад уже никак!».
Наверху изрядно поддувало. Иван старался с равнодушным видом озирать окрестности. «А красиво — если отсюда смотреть!».
Инструктор коротко глянул на Сергея:
— Сколько прыжков?
— Двадцать два, — улыбнулся тот.
Инструктор коротко кивнул, и повернулся к Ивану. Осмотрел Косова:
— Ну хоть у кого-то обувь нормальная, — это выпускающий про его берцы, — значит так… Не ссы, все будет путем! Здесь лететь-то секунд пять, ну семь — край. Запомни — ноги держишь вместе, чуть согнув в коленях. Понятно? Ну все… ждем.
Он посмотрел, как парашют подняли наверх, потом — как Сергей сноровисто одел и затянул на себе ремни подвесной. Инструктор, тем ни менее, все тщательно проверил.
— Готов? Пошел!
Глядя на ускользающий вниз купол, Иван хмыкнул про себя:
— Да и правда, чего тут сложного-то?
Но вниз смотреть почему-то… не хотелось! Пересилив себя, он нашел взглядом стайку их компании и помахал рукой. Потом перевел взгляд и стал смотреть вдаль.
— А ты — ничё так…, - ухмыльнулся инструктор.
— Да какой там… ничё. Девушки наши внизу стоят, вот и вынужден… «ничё так».
Инструктор засмеялся:
— Да, если девушки, то — понятно.
Закрывая обзор вперед, на тросе подняли вверх купол парашюта.
— Так… Давай, одевай ремни, — парень помог ему нацепить на себя сбрую, — ну… готов?
— Сейчас… погоди, — Иван сделал несколько энергичных вздохов, вентилируя легкие, на секунду сосредоточился, вспрыснул в себя злость.
— Готов!
— Пошел!
— Джеронимо!!!
Зачем он это заорал, он и сам не мог понять! Наверное, он закрыл глаза на секунду, потому как, когда открыл — земля была опасно близка. Дух перехватило. Только в последнюю секунду он вспомнил: «Ноги!». Потом — удар по ногам, и он мягко повалился на бок.
«Ф-у-у-ухх! На куй этого Сережу!».
Попытался подняться, но в правую ногу кольнуло. Не сильно, но ощутимо! Блядь такая! И ведь знал, и сказали ему там, наверху, а вот все равно — не сгруппировался и про ноги забыл! «Пенёк!».
Он все же поднялся, и принялся отстегивать ремни. К нему подбежал Сергей, Кира и Зиночка.
— Ты как? Нормально? — Сергей выглядел чуть встревоженным.
— Норма… только вот про ноги все же забыл… Похоже — лодыжку потянул.
— А ну-ка… пошли вон, на скамейку. А с тобой, Сережа, мы дома поговорим! — Кира была сердита.
Они перешли к скамейке неподалеку от загона вышки.
— Снимай ботинок! — «как она красива! валькирия! я бы и полностью разделся под ее команды!».
— Кирочка! Да не стоит беспокоится! — попытался он заулыбаться.
— Так! Я вот сейчас кому-то покажу — Кирочка! Снимай ботинок, я сказала! Мальчишки! Вечно Вы что-то пытаетесь всем доказать!
— Ага… письками все меряемся! — пробормотал под нос Иван, но девушки услышали и прыснули!
— Вот это точно! Только не понятно — зачем? — Кира улыбалась. Откуда она достала бинт, Косов не видел.
— Ну как зачем? Что тут непонятного? У кого больше — тот и мужик! А кто так — писюн косопузый! Можно еще посоревноваться, кто дальше, или кто выше написает! — все же адреналин неслабо так в голову дал, и Иван сейчас «нес пургу» на отходняке.
Зиночка откровенно потешалась, Кира — тоже улыбалась. А вот Сергей — хмурился.
— Ну… это Вы уж как-нибудь без нас организуйте, эти соревнования!
— Ну что, Серега? Слабо? Я тебя всяко переписаю — по всем видам многоборья!
Тот хмыкнул и отошел чуть в сторону, к остальным.
«Хорошо, что с утра намотал в берцы чистые тонкие портянки. А то — стыдоба бы была!».
Кира быстро и ловко туго замотала ему голеностоп:
— Все! Портянку намотай тоже потуже, и на ногу ступай осторожно! Домой как приедешь — лучше в холодной воде ногу подержать! Потом — снова повязку! Через недельку все пройдет!
Они прошли в летнее кафе, сели за столиками и полакомились мороженым.
Зиночка сидела, прижавшись к нему и шептала Ивану на ухо:
— Ты, Ваня, и правда, какой-то дурачок! Ну чего ты на его подначки поддался? У Сережи этих прыжков уже… он, наверное, года два уже прыгает! Он и Киру тоже туда заманил, в этот клуб.
— У Киры есть прыжки? — как-то это… в целом — неудивительно, но все-таки!
— Ну да… она раз пять… вроде бы… прыгала. Только не здесь, а с самолета.
— Ну вот видишь! И как мне в таком случае отказываться?
Зина отстранилась от него, посмотрела:
— А ты все также к Кире неровно дышишь? Серьезно?
Косов хмыкнул, приобнял ее и наклонившись к ней, прошептал:
— Красавица! А не хочешь ли ты поехать ко мне в гости? Я тебе покажу угодья совхоза. Мы пройдем с тобой по полям и лугам. А когда нагуляемся, я напою тебя чаем с малиновым вареньем. У меня есть, одна соседка угостила — жена Мироныча!
— Ты сейчас гулять не сможешь, у тебя нога болит! А значит — потащишь бедную девушку сразу к себе в берлогу и примешься назойливо соблазнять! Знаю я тебя! — она негромко смеялась, — а если серьезно… не знаю, Ваня… я как-то не готова. Вроде бы и хочется, но чего-то боязно…
Она толкнула его в бок:
— И вообще ты хам! Такое предлагать девушке!
«Ну и ладно! Хвостом крутит, а до главного дойти — «чего-то боязно!», и ведь, похоже, уже давно не девственница. Интересно, когда Вера приедет?».
Она, Вера, уже была у него в гостях. Один раз. Правда несколько стеснялась, и было видно, что ей неловко.
— А ничего у тебя тут, даже уютно!
Она покрутилась по комнате, заглядывая в шкафы, разглядывая повешенную Иваном на стену карту мира.
«Да она же просто стесняется!» — понял Косов и подойдя сзади, обнял женщину:
— Ну ты чего, Вер? Ну что ты, как будто мы и незнакомы?
— Ваня… я чего-то стесняюсь. Место… непривычное. День-деньской… И люди здесь рядом… за стенкой!
Он плотно занавесил окно, сделанной из обрезка того же занавеса, ночной шторой. Стало почти темно.
— А так? — он обнимал Веру, и нежно целовал.
— Ну… не знаю. Все равно — стеснительно как-то…
— Интересно получается — там у Петровны, ты рисковала, что она может вдруг раньше вернуться и не стеснялась, и не боялась. А здесь, когда мы одни — стесняешься.
— Ты не понимаешь. Там — другое! Ну да, эта грымза могла прийти раньше, ну и что? Ну поругались бы мы с ней, поцапались. Ну… Андрею бы она рассказала, поддал бы он мне… да она по улице бы растрепала. Но это же… как-то привычно, от нее, змеюки, такое ждать. А тут… вон… я же слышу — ребятишки ходят.
Это она, конечно, привирала — слышно ничего не было. И шума в клубе никакого не было, да и людей было — раз, два и обчелся! Время-то еще раннее.
Но он все же смог ее растрясти, а потом и возбудить. Это было, конечно, не так отвязно, как у них получалось раньше. Но Косов надеялся, что со временем Вера привыкнет.
— Ты о чем это задумался, что у тебя такая улыбка на физиономии? — вернула его в чувство Зина.
— Да так… думаю вот… ничего мне от тебя не дождаться. Это называется — «динамо» крутить. Ну… давать ложные надежды, на что-то раскручивать… Девушкам это свойственно.
— И чего тогда твоя улыбка такая… развратная, вот! Если бы ты об этом думал — ты бы злился, хмурился. А ты — как тот кот, который сметаны объелся. Не ври мне, Ваня!
Возможно, они бы и поругались, но тут компания начала закругляться. Ну да, времени-то уже как бы не к пяти часам!
А Иван решил сходить… в общем, нужно было слить все то, что он ранее выпивал.
Виктор махнул ему рукой, указывая направление, где в парке имеется необходимое Ивану.
«Ага… от центральной аллеи, чуть вбок, по другой аллейке, а потом — еще правее, почти в угол парка».
Ну да… дощатое строение, крашенное известью. И елки вокруг стеной. Уединенно так.
Уже выйдя из строения и повернувшись к аллее, он услышал сзади смех и противный, до озноба от узнавания, голосок, протянувший:
— Нет, ты посмотри, Чилим — кого мы видим! Это же Чибис! Один на льдине, ломом подпоясанный! И не замечает своих корешей, и не здоровкается! Смотри-ка, зазнался видать совсем!
«Твою же мать… Допрыгался!».
Он, не торопясь, повернулся:
— Даров, Димка, — Димка Плехов, по прозвищу Чилим, такой же, как и Чибис, детдомовец, прибившийся к банде Хлопа, — привет, Лаврен! Не суетись, не мелькай! Че ты картину гонишь?
Если бы здесь был один Чилим, можно было бы и не беспокоится. Тот был нормальным парнем, вполне здравым. Ну а что в компании шпанской, так то обстоятельства так сложились. Договорились бы. Типа — ты меня не видел!
А вот Лаврен… Эта тля нормальной не была! Мелкий, суетливый, похожий на крысеныша пацан, он активно «шестерил» Хлопу, да и Цыгану — в рот заглядывал. А значит, или Хлоп с Цыганом где-то рядом; или же им об этой встрече донесут уже сегодня.
«Нет… Чилим на драку не полезет, ему это и на хрен не надо! Да и мелкий тоже прыгать не будет, если только… если только пахан где-то рядом!».
— Че надо? Давай весь расклад в кучу, разберемся, порамсим и разойдемся краями!
— Это как же краями? Ты, Чибис, говорят по бестолковке на «скачке» получил, вот ты рамс и попутал! Ты бабки в компанию не занес? Значит — в косяках по ноздри! Так не делается, и ты это знаешь. Ответить надо!
— Отвечу! Только не перед тобой, босота косорылая. Ты, тля, ходи-ка лучше подальше. А то, что-то за базаром не следишь. Метлой метешь, аж пыль летит!
И Лаврен, и Чилим, похоже, несколько обомлели. Ну да, Чибис раньше никогда особо борзым нравом не отличался. Нет, не терпила, конечно, но и не правильный, матерый бродяга.
— Да ты ваще края потерял, Чибис! Ты че из себя тут строишь? На гоп один раз сходил и типа урка-положенец? За базар ответь, а то и ботала своего лишиться можно!
— Это ты, что ли, сявка, мне язык резать будешь? Шелупень плюшевая!
Косова закусило. Можно было попробовать «на базаре съехать», но — с кем? С Лавриком, что ли? Себя не уважать!
А тот ощетинился и бросился на Ивана. Косов уже сместился чуть назад, вернувшись в стене туалета, опершись на него спиной — чтобы спину обезопасить! Потом, потихоньку, опустив руки, расстегнул пуговицу на манжете рукава, и чуть дотронулся до рукояти финки в ножнах на подвесе, на предплечье.
«Ага… здесь родная!».
И чуть спокойнее стало. А вот почему Лаврен такой борзый — непонятно! По физическим кондициям он и в подметки не годился вообще никому из банды.
Косов, пользуясь ростом, а значит и длиной рук, перехватил Лаврена за плечи и кинул взгляд на Чилима. Тот стоял нахмурившись, но в драку не лез.
«Будем надеяться, что так и будет! У нас вообще были неплохие отношения! Вроде бы…».
Он рывком развернулся, и прижал Лаврена к доскам стены.
— Ты что ли мне предъявляешь? Ну давай — предъяви! И слюной не брызгай, мудень! Башку оторву!
Косов расслабился… непростительно расслабился. Он почему-то решил, что пацаны вдвоем — Лаврен и Чилим. Он по-прежнему краем глаза видел сзади слева так и стоявшего на месте Чилима. А вот справа сзади…
«Твою же мать-то!» — мелькнула мысль, когда он почувствовал несильный укол в поясницу.
— Постой спокойно! — а вот и Цыган… и тихо-то как подошел! Сейчас чуть надавит и пиздец почке!
— Ну что, Хлоп? Подколоть его? — явно усмехается, с-с-с-у-у-ка…
— Погоди, Цыган! Подколоть успеешь! Чибис! — вот и эта рожа появилась!
Почувствовав, как убрался от спины нож, Иван попытался рывком развернуть так и болтающегося в его руках Лаврена, и толкнуть на Цыгана. Толкнуть-то толкнул, да вот только этой хитрой копченой морды за спиной уже не было! Цыган плавно скользнул назад, держа дистанцию, и даже не взглянув на отлетевшего в сторону Лаврика.
Чуть нагнувшись, напружинив ноги, Косов поводил перед собой выхваченной финкой.
— Ну! Что надо?
Перед ним в паре-тройке шагов — Цыган, со своим свиноколом в правой руке. Улыбается, падла! Чуть дальше — Хлоп, сволочь белобрысая. Тоже щерится!
Челим так и стоит, хмуро глядя в сторону. Лаврик на жопе, шустро перебирая ногами, отполз назад и вскочил на ноги:
— Не, Хлоп, ты видел? Он, падла, ваще оборзел!
Хлоп чуть повел рукой, и Лаврен заткнулся.
«Ах как плохо-то!» — Плохо! Он и против одного Хлопа — не уверен, что вытянул бы! А тут еще и Цыган!
— Ну… чего предъявите?
— А что — нечего, по-твоему?
— Я бабки Шраму отдал. В общак — отстегнул. Свою долю получил и на дно лег! Какие предъявы?
— А друзей-корешей ты, Чибис, забыл? А у кого кормился чуть не год? С кем корешился? Нехорошо! — настроение Хлопа Ивану явно не нравилось. Не бабок Хлоп от него ждет! Похоже… не разойдемся.
И такая злость внутри него поднялась! Вот живут же рядом люди. Где-то работают, что-то строят — заводы там, школы или еще чего-то… семьи, к примеру, создают! С девушками гуляют! А тут — эти упыри бродят! Сука! Ведь ничего хорошего у них за душой, ни хрена!
— Ну все… базара не будет! Поразмсим по-взрослому… да, Хлоп? Хоть одному из Вас да кишки выпущу, бляди!
Он видел, что Цыган удивленно чуть поднял бровь. Да и Хлоп — похоже озадачен таким настроем Чибиса.
— Смотри-ка, Цыган! И впрямь ему, похоже башку-то стряхнули! Совсем очумел!
Иван видел, как Хлоп сделал шаг вперед и чуть в сторону, выходя из-за Цыгана. Из рукава у Хлопа показался кожаный мешочек, размером с кулак. Чибис знал, что это такое. Хлоп вообще был любителем, скажем так, оружия ударно-дробящего действия. Небольшие дубинки, или кистень, как этот — сшитый из толстой мягкой кожи и набитый дробью небольшой мешочек, на недлинной металлической цепочке.
И он сделал шаг вправо, смещаясь вдоль стены туалета, пытаясь прикрыться Цыганом.
«Так себе прикрытие… Но хоть не сразу вдвоем, хоть секунду выиграть!».
Цыган — тоже с интересом смотрел на Чибиса. Нож в его руке чуть подрагивал и, казалось, жил своей жизнью — острие его постоянно покачивалось: верх-вниз, вправо-влево.
А вот… про кавалерию из-за холмов Косов-то и забыл! А бандюганы похоже выпустили из виду.
Резкий крик стеганул по ушам:
— А ну в сторону! Что здесь происходит?! Отошли, я сказала! — Иван чуть скосил глаз.
Кира! Глаза сверкают, румянец на щечках, грудь вздымается. Дева-воительница!
Серега здесь же, пытается задвинуть ее себе за спину, что не очень-то и получается. А вот и Виктор сдвигается в сторону, заходя шпане за спину. И чуть поодаль Зиночка, прикрыв рот рукой, с широко открытыми глазами, а за ней и остальные.
— Атанда, Хлоп! — ну да, Лаврик подал сигнал как-то… вовремя, ага!
Но и Цыган, который чуть повел головой, оценивая ситуацию, и Хлоп, усмехающийся, не торопились отходить от Косова.
— Тихо, тихо, граждане! Все нормально, все ровненько! Ну встретили знакомца, поговорили! Что тут кипишь поднимать? Ша! Уже уходим! Цыган! Ноги! — Хлоп, продолжая улыбаться, не торопясь, ушел в елки. Цыган, кивнув Ивану, как доброму приятелю, так же не торопясь, нырнул следом. А Чилим и Лаврен уже и раньше сквозанули.
Только откуда-то из-за елок голос Цыгана весело вякнул:
— Ты, Чибис, ходи да бойся!
А из Косова, как будто стержень выдернули. Нет, он не упал и даже не сел. Остался стоять. Только чувствовал, как по спине стекают капли пота, и неприятно холодит поясницу мокрая от пота ткань рубашки.
— Ты как? Цел? — Виктор, подойдя к нему, внимательно осмотрел с головы до ног, достал из кармана платок, протянул, — вытри лицо!
— У меня свой есть! — Иван попытался одной рукой достать платок и с недоумением посмотрел на финку. Потом попытался вставить ее в ножны под рукав. Получилось не с первого раза.
Сергей, наконец-то смог отправить Киру к остальным, подошел сюда.
— Кто это был, Иван?
— Как они и сказали… знакомцы, — Косов обтер лицо, с удивлением посмотрел на ставший мокрым от пота платок.
— Ну у тебя и знакомцы…, - начал Сергей.
— Погоди, Серега! Что они хотели, эти знакомцы? — Виктор был серьезен. Ну да, будешь серьезным, когда чуть в поножовщину не влез.
Иван рассказал наспех придуманную историю:
— Я, как Вы знаете, детдомовский. А в детдоме… не сказать, что прямо все — малолетние преступники. Но всяких хватает. Вот мой приятель детдомовский, здесь уже, и связался с этими… А через него и я с ними познакомился. Так… пару раз посидели, пивка попили. А потом приятель мой — пропал. Толи в тюрьме сидит, толи в бега подался. Я с ним в последнее время редко виделся… весной еще, в последний раз. Они говорят — задолжал он им, вот они с меня, как с приятеля и решили стребовать.
«А что… вполне нормальная легенда, на мой взгляд».
— Угу… ладно. Так! Сергей! Планы меняются! Давай проводим Ивана до передвижки, чтобы еще каких знакомцев не встретил.
— А почему они тебя Чибисом называли? — любопытно Сереже!
— Старая, еще детдомовская кличка… Ну — песня еще детская есть. Знаешь — у дороги Чибис… Вот… как-то так. Только вот что, Виктор! Провожать меня не надо! У меня вообще сейчас желание — где-нибудь хорошо поесть, а еще лучше — и выпить!
Сергей хмыкнул, посмотрев на него. А Виктор попытался отговорить Косова. Но того отпустило, хорошо так отпустило! Прорезался дикий голод, и явное желание вмазать граммов триста!
— Нет… Вить! Не уговаривай! Что мне теперь — спрятаться под печку и сидеть там как мышь? Да пошли они на хрен! Ты лучше посоветуй, где можно посидеть, выпить. Чтобы место культурное и люди приличные вокруг были, а не шпана эта сраная!
Они посовещались, встав в кружок. Иван в обсуждении участия не принимал, стоял, покуривая рядом. К нему как-то тихо «прилепилась» Зина.
— Ваня! Я так испугалась! Даже стыдно сейчас! Вон как Кирка… Как гаркнет на них! А я… чуть не описалась. И у тебя глаза такие были… белесые какие-то… как неживые! И ножик этот страшный в руке. И эти… они как будто из фильма какого… злодеи!
Он приобнял ее:
— Ну — успокойся, малыш! Все позади, мы их победили, и они трусливо сбежали! Одна вон Кира чего стоит! Это ты правильно сказала — как она рявкнула на них, я чувствую, у меня у самого колени затряслись! Но мы ей говорить же не будем — что у меня колени тряслись, а ты — что чуть не описалась! А то возомнит из себя невесть что, да будет нас постоянно так криком пугать!
— Вот тебе все смешно! А мне и правда… страшно было!
— А знаешь, Зина, а поехали и правда ко мне? Прижмешься так ко мне, я тебя обниму, и станет нам так тепло и уютно!
— Так ты же в ресторан всех зовешь?
— А мы после ресторана и поедем, а? Хорошая моя…
— Ну… не знаю я. Ты… меня хорошо попроси… может я и соглашусь.
— Договорились! Я буду очень хорошо тебя просить! А пока — пойдем куда-нибудь, съедим много горячего вкусного мяса и запьем это небольшим количеством хорошего алкоголя.
Илья и Тоня извинились, но сказали, что у них другие планы на вечер. Оба они как-то посматривали на Ивана… настороженно.
Виктор с Таней заявили, что они и планировали закончить вечер в каком-нибудь ресторане. Похоже, что Кира уговорила Сергея присоединиться. По предложению Виктора, они отправились в ресторан, где играет ансамбль Калошина.
«А что? Тут довольно славно! Зал не очень большой… такой — камерный, можно сказать! Публика явно не ниже среднего! Много мужчин в армейской форме, красивых наряженных женщин!».
Похоже, что Виктора здесь знали. Покосились, правда, на Ивановы берцы и штаны от «горки», но столик им выделили. Причем — неплохой, недалеко от сцены, но и не в центре зала. В ряду у стены.
Виктор буквально всучил Ивану деньги, собранные вскладчину за стол на веранде. Но Косов, в свою очередь, заявил, что эти деньги он сейчас и потратит, и чтобы компания не «ломалась».
— Я, друзья мои, скоро стану известным поэтом-песенником, а значит за мои песни мне будут идти отчисления! Буду я, Зиночка, богат и знаменит, имей это в виду!
Но, как видно, Иван несколько ошибся… Здесь и сейчас, богатство не являлось целью для людей. По крайней мере, для вот этой компании. Ну, или так сделали вид, Иван еще не разобрался! Все решили, что Косов — пошутил.
Калошин, надо сказать, заприметил их практически сразу, сначала помахал рукой со сцены, а потом, улучив момент, подошел к столу и поздоровался.
— Ты как, Иван, не созрел еще для дальнейших творческих успехов? Ждем, очень ждем!
Как он и хотел — мясо было много, оно было хорошо приготовлено. Хотя… сейчас ему было главным то, что оно горячее и его — много. Решили не разнообразить выбор напитков: пили уже коньяк, нужно и продолжать в том же духе!
А — хорошо! Очень хорошо! Ивана стало отпускать, он много шутил, рассказывал анекдоты, отчего его спутники так привлекали внимание посетителей взрывами хохота.
— Молодец! Ты на правильном пути! Так и уговаривай меня, я вот-вот готова согласиться ехать к тебе! — еще и шёпот Зиночки в ухо поднимал… градус настроения.
Потом Калошин произвел диверсию! Они там, музыканты эти, что — тоже принимают на грудь, что ли? Зачем было объявлять, что следующая песня… быр-быр-быр, автор которой… быр-быр-быр… сидит в нашем зале! Поприветствуем, друзья!
Хорошо, что Иван уже «откушал» к этому времени граммов двести пятьдесят — триста коньячку. Настроение было… хорошим! Он поднялся на эстраду, поручковался с парнями-музыкантами. А потом…
— Знаете, есть одна легкомысленная, но веселая песенка. Она, я думаю, вполне подходит для воскресного вечера, в кругу друзей:
— В темно-синем лесу, где трепещут осины.
Где с дубов-колдунов облетает листва!
На поляне траву зайцы в полночь косили,
И при этом напевали странные слова!
«Что, слава Семена Семеныча Горбункова спать не дает? Уймись совесть!».
Потом он исполнил «Красное платье» группы Штар. Зине, он видел, очень понравилось!
— Друзья! Эту песню… я хотел бы исполнить для девушки Зины, которая сидит за моим столиком! И к которой у меня смешанные чувства. Почему смешанные? Потому что… несмотря на всю мою нежность к ней… порой мне хочется повторить поступок Отелло… или Синей бороды. Мужчины! Вы, конечно же, тоже подчас испытываете схожие чувства? С одной стороны — хочется обнять и расцеловать, а с другой — придушить, не так ли?
Он спел «Глаза» Ободзинского, глядя в глаза Зины. А та… она сияла!
«Странно… мне так кажется… Кира как-то сейчас оказалась в тени подруги… или только кажется? Или с коньяком пора заканчивать?».
Калошин, провожая его со сцены, прошептал:
— Ну вот видишь, а то говорил — ничего нет! Пока нечем обрадовать! Я к тебе загляну на днях, переговорим!
Потом они еще пили кофе с мороженным. А Зина нашептывала ему на ухо, что поет он куда как лучше «этого Калошина!». Расстались они у ресторана, шумно и весело! Даже викинг — и тот изображал такого — рубаха-парня! Вот только Кира что-то была… не настолько весела. Ну да и пусть ее!
Он, продолжал разгул, прижимая одной рукой Зину, а другой рукой — сверток с собранным ему в ресторане «на вынос». Умудрился поймать какую-то машину, высыпал шоферу все оставшиеся деньги и попросил довезти их. Толи денег там оставалось много, толи парень был и правда такой сердечный, только они оказались у клуба довольно быстро.
Здесь Зиночка… затормозила:
— Ваня! Что-то я… как-то боюсь тебя, правда! Вот уже жалеть начала, что согласилась!
— Душа моя! Я сейчас докажу тебе, что твое решение было абсолютно верным! И доказывать буду до утра!
— Вот… еще больше стала бояться!
— Ну что ты! Посмотри сама, какой я ручной, белый и пушистый! Я — сама нежность! О! Песня… «Покроется небо пылинками звезд, и выгнуться ветви упруго! Тебя я услышу за тысячи верст, мы эхо… мы эхо… мы звездное эхо друг друга!».
Похоже, это было последнее, что сразило Зиночку наповал!
Он сначала старался быть нежным, чутко прислушиваясь к девушке. Голова шла кругом от того, как она таяла в его руках. Вроде бы она кричала. Но помнил он это смутно. А вот дальше… Коньяк из пакета, собранного в ресторане, был явно лишним, и ему, и ей. Нет… так-то все было хорошо. То есть им было хорошо. Но голову и она, и, что самое главное он, потеряли совсем!
Наверное, Мироныч, который дежурил сегодня в клубе, ушел погулять в ночь. Потому как спать он бы точно не смог!
Уже когда в окне начало синеть, а он отпаивал ее крепким чаем, Зина, закутавшись в простыню, отвернувшись, шептала:
— Косов! Ты — подлец! Так нельзя поступать с девушками! Все, что мы делали сегодняшней ночью… это как-то неправильно! Так нельзя делать! Я и половины из того, что мы делали… не то, что не знала! Я даже не представляла, что так можно делать! Ты подонок, Иван!
Он, подхватил ее на руки, крутанулся вокруг себя, и опустил ее на топчан.
— Не смей ко мне прикасаться! Мне так стыдно! До чего я докатилась! Косов! Тут же должен быть сторож, правильно? Это что же — он все слышал? Ой, Божички! Стыдно-то как! Он не мог не слышать… мы так кричали… я так кричала! Почему ты не закрывал мне рот?!
«Ну… вообще-то закрывал. Ладони вон… искусаны. И… его она тоже изрядно покусала, а про спину… даже говорить не хочется! И даже там… тоже саднит! Как она не откусила…».
— Ты хочешь поспать чуток? Или… нет!
— Да что тут спать-то осталось! Просплю институт! Нет, спать мы не будем! Я вот… кое что… повторила бы… если ты не против…
Когда он провожал ее, сначала до передвижки, а потом — так решив, и до дома, она вовсе не выглядела замученной и не выспавшийся. Наоборот, девушка вся светилась.
— Не смотри на меня! Иван! Мне и правда стыдно! Что мы творили с тобой! Это нехорошо… но как же хорошо было! Ты, Ваня, свинья натуральная! Вот как быть… и Кирке похвастаться хочется… вот до дрожи хочется. И понимаю — что могу так упасть в глаза подруги! И знаешь, что — ты мерзавец еще и по той причине, что споил меня! Я чуть не половину не помню вовсе, или помню — очень смутно! А это очень обидно, вот!
— Не смей на меня так пялиться! У тебя сейчас такая похоть во взгляде, что мне дурно становится!
«Странно… какая похоть? Мне вот спать хочется, как из пушки! Шарёнки сами так и закрываются! Сейчас бы проводить Зину, вернуться, выпить чаю и часиков на пять — в люлю!».
— Зин! Ну… если ты не помнишь половину… может как-нибудь повторим? Чтобы лучше запомнилось?
— Замолчи! Не смей мне такое говорить! Мне… нужно все обдумать, пережить. Я не знаю… я не знаю, если бы все вернуть… вот — вечер. Согласилась бы я, если бы знала, что меня ждет?
— Ну, солнце мое! Мне даже… обидно как-то. Я думал — девушке понравилось… а ты — вон как!
— Молчи! Ты глупый самец, Иван! Ты ничего не понимаешь! Мне… может мне и понравилось… просто я смириться не могу с тем… что я вот это все… позволяла.
— Так ты не только позволяла. Ты и активнейшее участие принимала! Ты меня буквально подталкивала к продолжению… этих гнусностей! Ты провоцировала меня… своим телом, своей страстью!
— Ты меня добить хочешь? Ну да… давай — добивай! Вань! Я сейчас со стыда сгорю, здесь же, в вагоне люди. И мне кажется… что они все видят, знают, чувствуют, какая я развратная.
В вагоне, вообще-то, было человек пять, семь от силы. И сидели эти люди далеко от них, и люди эти буквально клевали носами, пытаясь добрать у сна еще чуть-чуть. И никаких флюидов похоти и разврата они явно не чувствовали!
Но Зиночке было плевать — она вновь и вновь переживала прошедшую ночь.
Уже неподалеку от ее дома, когда она потребовала, чтобы дальше он ее не провожал, она, глядя ему в глаза, сказала:
— Ваня! Ты меня развратил! И вот что… если ты, Косов, меня вдруг бросишь, ты будешь последним мерзавцем! И я тебя… убью.
— Ты хочешь…развращаться дальше? И тебя ничего не останавливает?
— А что мне остается делать? Ты вынуждаешь меня падать все ниже и ниже! В этот сладкий омут! Ты — маньяк, Иван!
— Ну… вообще-то я как-то тебя предупреждал об этом. Разве нет?
— Плохо предупреждал! Ты вообще, Ваня, косноязычный! И вот еще что, кобель! Я уверена, что у тебя есть еще бабы! Но! Чтобы, когда я буду приезжать… или еще как-то… встречаться с тобой… что бы и близко их рядом не было! И близко! Понял?
— Надеюсь, ты предупредишь заранее?
— Ты — сволочь! Наглая, подлая сволочь! Ты даже не убеждаешь меня, что я у тебя одна! Ты ничего не отрицаешь!
— Я не могу тебе врать, радость моя!
— Вот! Вот в этом ты весь! Все не провожай меня! Мне нужно побыть одной! Так… куда ты пошел?! А поцеловать?
— Зинуля! Ты знаешь, мы с тобой, как супруги, которые прожили вместе уже лет пять, а то и семь! Причем, судя по твоему характеру, в родне у тебя явно были евреи!
— Ты очень хорошо целуешься, Ваня! Очень! Ты дурак и не видел, как я плыла уже после первого твоего поцелуя! Ты слепец! Вот был Гомер — слепой поэт! А ты — слепой мерзавец!
— Когда тебя ждать в гости?
— Я постараюсь держаться как можно дольше! Я сильная, ты знаешь? Как можно дольше! Может получится забыть все, что было?
— Вот…
— Что?
— Опять песня:
— Я тобой переболею, ненаглядный мой!
Я тобой перетоскую-переворошу,
По тебе перетолкую, что в себе ношу.
— Вот как у тебя это получается, а? О-о-о-о… я поняла — я твоя муза! Вот! Цени! Ну… поцелуй же еще… и я пойду.
И уже уходя:
— Комнату обязательно проветри, хорошенько! А то мне опять стыдно! Там… там мной наверняка пахнет! И еще… постельное белье — обязательно постирай! И… хоть чуть-чуть скучай по мне! Стой! Поцелуй еще разок!
«Как там:
— Трясясь в прокуренном вагоне
Он толи плакал, толи спал…».
«Мда… вчера я прошел по краю. Просто чудом… Почему ребята пошли меня искать? Почему не ждали на аллее? Надо будет выяснить — это кто такой, с такой чуйкой? Но как же они меня бесят, эти упыри! Просто — как вспоминаю, так и хочется… убить! Да, убить! Причем так… с удовлетворением! Не с удовольствием, а — с удовлетворением, вот!
Нужно еще с финарем что-то делать! Нужен упор. Да, гарда. Финарь он что — рабочий режик, чтобы ни за что не цеплялся! А боевой нож — тем больше на укол работают, а не режут! Вот и нужно подумать, как упор сделать!
Если бы у меня вчера финки не было, эти… мудаки — даже не задумались бы! А так — чуть притормозили, и ребята подоспели!
Но Зиночка… как же хороша! И правда — обидно, что не все помниться отчетливо! Вот если сравнить… Веру и Зину. Ну, Вера, благодаря моим стараниям, уже куда как более опытна! А Зиночка… она, конечно, более фигуриста… очень уж приятно ее… в руках держать!
Но Вера… она проста и понятна. У нее все — на виду. А Зиночка… посложнее. Там такие тараканчики в голове… милые, конечно, но — ага, тараканчики! И вот эти страсти по стыду и возмущение по поводу разврата… что-то говорит мне, что это… картинка такая! Глазки уж очень у нее блестели, когда расставались! А все равно — хороша! Вот так бы — запереться с ней в квартире, чтобы удобства под рукой; затариться продуктами, чтобы никуда не выходить; залезть в койку… и дня на три! Хорошо бы!
И так крутится в голове мысль… а вот что ей хочется Кире рассказать, поделится… это она правда хочет? Интересно! Вот бы послушать, как это будет происходить? Если будет, конечно! И… как Кира к этому отнесется? М-дя…».
Иван начал бегать по утрам. Погода не радовала, но он нашел такую тропинку, по прибрежному лесу. Там трава и дерн, грязи практически нет, даже в дождь. Вот и пусть! Методом «тыка» наметил себе дистанцию — примерно пять километров. А еще — нашел на Лесоскладе, благо его там помнят, пару бревен, да выпросил трубу, полуторадюймовку. Сколотил турник возле дровяного сарая. А в сарае, выбрав балку понадежнее, повесил самодельную боксерскую грушу. Ну как грушу — взял пару хороших, новых мешков из дерюги, вставил один в другой, для пущей крепости и надежности, насыпал до половины мешка подсушенный песок, вперемешку с опилками. Вот и груша. А то ходят тут… Бычки всякие. Мало ему Хлопа с Цыганом, так еще и эти — парнокопытные…
Вся эта визг-культура полезна еще и в свете будущего поступления в училище. Там задохликам тяжко!
Да и Кира… с этим викингом. Тоже на нервы действуют. Но по-разному действуют. Если она… понятно как. И даже чуток комплексовать рядом с ней начинаешь, настолько она физически развита. Блин… опять ее вспомнил, там… на острове!
То этот Сэр-Гей… злость вызывает! Надо все же подтянуться поближе к ним, по уровню подготовки. Чтобы стыдно не было!
Так что, бей, Ваня по мешку, нарабатывай удар, ставь его! Всем Бычкам на зависть! И нож… с ножом — сложнее. Совсем разбирать? А потом, а ну как не соберешь? Надо подумать, взвесить все. А еще бы — с кем посоветоваться… Но с кем? Знакомых такого рода у него не было. Может — опять у Игнатьича спросить? У него же знакомых — куча!
И еще вопрос — ты, дурень, на веранде на кой хрен кичился знакомством с ним, перед буфетчиком. Язык мой, враг мой! А еще — «ума нет, считай — калека!».
Жизнь потекла размеренно, неторопливо. И Ивану даже как-то нравилось. А что — утром встал, на зарядку. Пробежка, турничок, поколотил по груше! Потом — умылся, позавтракал. Прибрался в комнате. Если надо — поездка в «киносеть», а нет — так и вовсе славно!
Он, как и договаривались с Ильей, несколько раз в день прибирался в клубе. Подметает, если нужно — помоет пол! Осенью грязи с улицы таскают — в достатке! Потом — занятия на гитаре.
Если что помочь нужно в библиотеке, так он тоже не отказывает. Илья никак не может найти постоянного библиотекаря. Эта женщина, которая временная, все наседает на директора.
Уже вечером, когда все уходят, он моет полы везде и уже капитально, тщательно! А зачем ему это нужно — на упреки нарываться?
Зина что-то подзапропала опять. Видно — борется с собой, точнее — с семенами разврата, посеянными им, мерзавцем Косовым. Ладно, будем успокаивать себя поговоркой: «Коготок увяз — всей птичке пропасть!».