— Кто там? — Прошептал Глеб Самоваров. — Я сплю, приходите завтра.
— Я на одну минуту, — буркнула Василиса, которая словно тень юркнула в комнату, осторожно прикрыла дверь и прислушалась.
«Чего тебе не спиться-то, раба божья?» — подумал сыщик, рассматривая неспокойную девушку, одетую в белый длиннополый балахон и в цветастую душегрейку.
— Я на минуту, — опять повторила она и, подтащив стул, уселась напротив дивана, который был отдан во временное пользование Глебу. — Уснуть не могу, всё думаю и думаю про телек и про радио, про которые ты давеча говорил. Ну, рассказывай.
— Телек — это сокращённо телевизор, — недовольно проворчал сыщик, обозвав про себя Василису занозой в одном месте. — Ящик такой с экраном. Вилку в розетку вставил, переключатель на нужную программу щёлкнул, антенну поправил и можно сидеть и смотреть всё, что в программе передач напечатали.
— Допустим, что такое вилка я представляю, — задумчиво произнесла девушка. — Остальное всё непонятно. А что там, в ящике происходит?
— Что? Да разное, — усмехнулся Самоваров. — Хоккей показывают, футбол. Кино всякое. Кстати, в этот Новый год демонстрировали фильм про перемещение из нашего мира в мир сказочный. Называется «31 июня». И там была принцесса очень похожая на вашу Синеглазку! Только волосы другие. И по сюжету главный герой из нашего мира в неё втюрился и переместился через портал в её замок. Кто бы знал, что так бывает в реальности, — пробормотал сыщик.
— То есть это был спектакль? — С грустью произнесла Василиса, так как слышать про Синеглазку у неё не было никакого желания.
— Молодец, соображаешь, — обрадовался Глеб. — Правильно, это был спектакль, который сняли на камеру, а потом показали по телику десяткам миллионов человек. Цивилизация, однако, не то, что у вас — всего дона печка на колёсах.
— Подумаешь, какие великие! У нас, между прочим, тоже свои чудеса имеются, — заявила девушка, подскочив со стула и сжав маленькие кулачки. — Скатерть самобранка — раз, сапоги скороходы — два, шапка невидимка — три, бездонный ларец — четыре, волшебные гусли — пять.
— Постой, шапка невидимка? — Переспросил сыщик. — А мог наш преступник использовать эту шапку невидимку?
— Чисто теоретическая — да, а практически — нет, — моментально успокоившись, ответила Василиса Гороховна. — Последний раз шапку в действии видела моя бабушка. Эту вещицу отец нашего теперешнего царя Евагрия Седьмого, Эзоп Третий Великолепный принёс в дар африканскому султану, так как невидимка слишком опасна для государственной безопасности.
— Логично, — согласился Самоваров. — Ну что, спокойно ночи, Василиса Премудрая? Завтра будем брать вашего разбойника, поэтому неплохо было бы выспаться.
— Спокойной ночи, — буркнула девушка, покидая рабочий кабинет своего отца.
Царевна Синеглазка Евагревна Великолепная, честно говоря, гарпастум или тупую беготню за кожаным шаром считала занятием глупым и никчёмным. И сегодня на городской стадион не поехала бы даже за плитку горько-сладкого аглицкого шоколада. Но появившийся из загадочной Тулы молодой симпатичный сыщик её чем-то таким зацепил. Создавалось такое ощущение, что этот парень как будто вынырнул из другого мира, или прилетел с другой планеты, если конечно верить некоторым астрономам, утверждающим, что на других планетах тоже есть жизнь. Поэтому, провертевшись у зеркала три часа, перемерив почти весь свой гардероб, Синеглазка выпорхнула из царского дворца только перед самым отбытием кавалькады карет, повозок и одного большого многоместного дилижанса.
— Чёрте что и с боку бантик, — недовольно буркнул отец, когда увидел, что вместо венца или кокошника любимая и единственная дочь нацепила аглицкую треуголку с большим гусиным пером, которая совершенно не сочеталась с простонародным неприлично коротким чуть ниже колена сарафаном.
— Ничего, перебесится, — внезапно встала на её сторону мачеха, царица Варвара, статная, высокая черноволосая женщина с восточными раскосыми глазами, одетая в аглицкое платье. — Евагричек, может быть, откажешься от своей затеи? — Обратилась она к царю нежным медовым голоском. — Не дело это бегать по пыли и играть в одной команде с дворней. Не солидно.
— Может быть, для кого-то это и не солидно, — заворчал царь Евагрий. — Но пока я на троне, в моей державе — народ и царь едины. Вон, мой лучший дружок из Холландии граф и наследник огромного состояния с мужиками гоняет в холхей, и ничего, его за это ещё больше уважают. Ну что, все готовы⁈ — Нетерпеливо прикрикнул самодержец на суетящихся около повозок и карет дворцовых слуг.
— Так точно! Сейчас тронемся помолясь, — пискнул писарь Елизар, — но нужно ещё обождать.
— Чего⁈ — По-царски рявкнул царь. — Кто-то давно не получал плетей поперёк позвоночника?
— Так точно, распустились, попутали берега, — жалобно улыбнувшись, поддакнул Елизар. — Ваш брат Аристипп очень просились на игру. Его и дожидаем.
— Аристиппушка, божий человек, — пробормотал Евагрий. — Хорошо, как он усядется, так и трогай. И больше никого не ждать!
— Слухаюсь, — засуетился писарь и пулей бросился в царский дворец.
Городской стадион столицы Морковского царства находился на берегу реки Морковки. С одной стороны игрового поля был большой и крутой холм, а с другой заботливые руки плотников возвели невысокие деревянные трибуны и раздевалки для спортсменов. Холм, само собой, был полностью облеплен простым и мало знатным людом, а на трибунах, куда бесплатно подавали квас, горячие пончики и кое-что покрепче, сидели бояре с родственниками, иноземные послы и царская семья в полном составе.
Сыщик Глеб Самоваров перед тем как идти переодеваться в раздевалку вышел на десять секунд, чтобы оценить качество футбольного газона. И разглядывая множественные кочки и ухабы, успел краем глаза обратить внимание на черноволосую красавицу царицу Варвару, на младшего брата царя Аристиппа, который смотрел стеклянным взглядом перед собой. Так же Глеб успел заметить и обворожительную царевну Синеглазку в неуместной пиратской треуголке. И надо сказать, что Синеглазка в этот самый момент улыбнулась и даже кажется, подмигнула сыщику, что привело молодого парня в некоторое смущение. «Международного скандала ещё не хватало, ловлю преступника и домой», — подумал Самоваров, окидывая взглядом собравшуюся публику.
И вдруг Глебу почудилось, что он оказался на московском стадионе «Торпедо», куда часто ходил вместе с отцом, болевшим за автозаводскую футбольную команду. Видение, конечно, тут же улетучилось, но странная мысль застряла в голове сыщика: «Неужели я провалился в прошлое? Хотя никакого царя Евагрия никогда не было на русском престоле. Вот Гороха в народных сказках поминают. И про Василису занозу Премудрую то же кое-что сказочники насочиняли. И Емеля с печкой был. А вдруг я провалился в такое далёкое прошлое, о котором кроме сказок ничего в памяти народной и не осталось? А это значит, что нужно повнимательней присмотреться к царевне Варваре. Ведь в сказке о золотом петушке, именно иноземная шамаханская царица извела царя Дадона».
— Что, сыщик, впечатлён? — С гордостью спросил царь Евагрий, прочитав на лице Глеба выражение крайнего изумления. — Это самый крупный и самый лучший стадион в стране. Я скажу по секрету, даже в Аглиции таких изумительных арен почти нет.
— Да, арена вместительная, — буркнул Самоваров, — только это не поле, это, извиняюсь ваше величество, огород.
— Морква то же не сразу строилась, — проворчал царь.
И вдруг кто-то очень зоркий, сидящий на холме среди простого народа заметил батюшку-царя и что мочи заголосил:
— Ура царю!
— Ураааа! — Раздалось не очень дружное, но многоголосное и громкое приветствие.
Евагрий Седьмой устало улыбнулся и помахал рукой своим верным и благодарным подданным.
— Пошли в раздевалку, — шепнул он Глебу, — не люблю я этих восторгов. Чего они все радуются, словно я им бесплатные каменные хоромы подарил?
Сыщик вспомнил про долгие и продолжительные аплодисменты, которыми всегда встречали в телевизоре Леонида Брежнева, и поэтому ничего не ответив, поспешил за самодержцем в подтрибунное помещение.
— Между прочим, бесплатное жильё — это самое прогрессивное достижение социализма, — заметил Самоваров, догнав царя.
— Запомни, юноша, — усмехнулся Евагрий. — Бесплатного ничего в жизни не существует. Мне сейчас каждый гражданин, кроме бедных и нищих, платит 10-процентный налог с дохода. С бояр и богатых купцов я беру 20 процентов. А если я объявлю построение бесплатного жилья, то все налоги разом мне придётся повысить в полтора или даже в два раза. Люди начнут нищать, недовольства расти, беспризорников и попрошаек появится видимо-невидимо, что будет стимулировать общий рост бандитизма. Значит, придётся вводить новые налоги для содержания дополнительных тюрем и сторожевых стрельцов. Управление державой это тебе не починка сапог, друг мой ситный.
— Ну, хорошо, — упёрся сыщик. — Не нравятся вам бесплатные благоустроенные квартиры, тогда стройте кооператив. Пусть люди вселяются в новое жильё и постепенно, несколько лет, выплачивают его стоимость. Я сейчас ехал на стадион и изумлялся. У вас же каменных домов раз, два и обчёлся. А сколько ветхого жилья? Ужас. Просто не дай Бог где-нибудь полыхнёт.
— Не дай Бог, не дай Бог. Кооператив, говоришь? — Царь Евагрий задумчиво почесал затылок своей большой головы. — Толковое предложение. Таким макаром можно целую отрасль промышленности оживить. Выставлю его на обсуждение в боярскую думу, а там уже посмотрим.
На этих словах самодержец вошёл в помещение, где уже переодевались в странные рубахи со шнуровкой и длиннющие, ниже колен трусы, старшие сыновья царских конюхов, сокольничих, поваров и оружейников. А писарь Елизар, высокий и немного нескладный мужчина, натягивал на себя шаровары и подбитую войлоком короткую куртку. Из чего Глеб сделал вывод, что писарь займёт место в рамке ворот.
— Слушай сюда! — Скомандовал Евагрий. — План на игру такой — я действую на острие атаки, остальные защищают ворота и все пасуют на меня. Кому что не ясно?
— Мне, кхе, какую позицию на поле занять? — Спросил Самоваров, когда остальные молча приняли к сведению очень примитивный и спорный игровой план.
— А ты раньше на какой играл? — Поинтересовался царь.
— Когда выступал за свою школу, то мы в основном использовали спартаковскую расстановку: четыре, четыре, два, — затараторил Глеб. — Меня обычно ставили на место правого полузащитника. Я за счёт хорошей скорости и выносливости перепахивал всю правую бровку. Летал из защиты в атаку.
— Четыре, четыре, сколько? — Присвистнул писарь Елизар, покосившись на батюшку-царя.
— Повторяю для непонятливых, — буквально прорычал самодержец, — паши хоть правую, хоть левую бровку, но пасуй только на меня. Именно в этом залог нашей победы. Только рискните здоровьем, меня перед народом опозорить! — Евагрий показал своим дворовым слугам огромный кулак.
Василиса Гороховна Премудрая новую аглицкую забаву, которую царь привёз из-за моря, за решительность, за скорость и напор очень уважала. Она даже попыталась создать свою женскую команду, когда училась в институте благородных девиц. Однако на первой же тренировке одна из девчонок сломала ногу, и Василисе тогда поставили жёсткие условия — либо она выметается из института, либо про гарпастум забывает на веки вечные и больше не морочит девушкам головы. Поэтому сегодня, взяв с подноса у разносчика кружку кваса и три горячих пончика, Василиса ждала матч с нетерпением. Особенно ей был интересен сыщик из другого мира, который называл аглицкий гарпастум необычным словом футбол.
Наконец, трубачи вышли на центр поля и громко дунули в настоящие боевые рога. Народ тут же заволновался, загудел, захлопал в ладоши и из-под трибун выбежали две команды. Одна, одетая в светло-серые рубахи и такие же трусы, именно за неё играл царь Евагрий и Глеб Самоваров. А другая команда, полностью состоявшая из бояр и боярских детей, была облачена в чёрно-белую полосатую аглицкую форму. Поговаривали, что лидер фракции Гуманистов Василий Никитич Оболенский лично золотом заплатил за этот комплект первоклассной спортивной одежды. Но на холме, где сидели самые малообразованные зрители, такую роскошь не оценили и команду гуманистов обозвали коротким и обидным прозвищем — «полосатики».
— Дави полосатиков! — Гудели простые мужики с той стороны поля.
— Мужичьё невоспитанное, — возмущались на деревянной трибуне бояре и их родственники.
— Шарман, шарман, — цокали языками иноземные послы.
А между тем судья бросил мяч в центр поля, и быстро отбежал в сторону, ведь игра началась с ожесточённой потасовки. Спортсмены противоборствующих команд, сгрудившись в большую толпу, отчаянно толкались и пихались, пытаясь завладеть единственным кожаным мячом. А люди с разных сторон игровой поляны подбадривали голпасистов свистом, выкриками и отборными простонародными матерными словами.
— Какое омерзительно зрелище, — высказалась Медуза Горгоновна.
— Это потому что вы, тётя, свистеть не умеете, — заявила Василиса и, сунув два пальца в рот, засвистела подобно соловью-разбойнику.
Вдруг мяч выскочил и толпы и отлетел к единственному человеку, который предусмотрительно не полез в общую кучу-малу, а стоял с краю и ждал передачи. И этим самым умным человеком оказался сыщик Глеб Самоваров. Народ даже перестал материться, когда новенький голпасист понёсся стрелой вдоль бровки к чужим воротам. Толпа спортсменов в полосатой форме тут же бросилась догонять беглеца, но не тут-то было. Сыщик из другого мира уходил от разъярённого противника, словно летел на невидимых крыльях.
— Давааай! — Вдруг завизжала царевна Синеглазка. — Давай гол!
— Даваааай гооол! — Раздался клич над всем забитым под завязку стадионом.
И Самоваров под одобрительные возгласы ловко выскочил один на один и хладнокровно без замаха пробил точно в угол. Вратарь думской фракции «Гуманистов» вместо того чтобы прыгнуть, замер от удивления на месте и развёл руки в стороны.
— Гоооол! — Взревел переполненный стадион.
— Молочага, — коротко поздравил Глеба царь Евагрий. — Но в следующий раз играй на меня. Встали! — Тут же гаркнул самодержец на свою команду. — Встали гуртом!
— Может лучше расставиться по позициям? — Предложил Самоваров. — Защитники, полузащитники, нападающие, левые, крайние, центральные.
— Какие позиции, чудик? — Захохотал Евагрий Седьмой. — Они сейчас свиньёй на ворота попрут.
Сыщик озадачено почесал затылок, но спорить с официальной законной царской властью не посмел. Он, как и все одноклубники, сгрудился около цента поля напротив команды фракции Гуманистов, которые действительно выстроились подобно немецким рыцарям из кинофильма про ледовое побоище. Впереди вышли два самых здоровых спортсмена, а с боков те, кто поменьше. Судья, чтобы его не затоптали, бросил мяч парням в полосатой форме и быстро отскочил в край, как и в начале встречи.
— Ааааа! — Загудела публика на трибунах.
— Ааааа! — Заорали соперники и попёрли на ворота, причем человек с мячом спрятался за своих мощных партнёров.
— Держать строй! — Выкрикнул Евагрий и царская команда буквально облепила боевое построение гуманистов.
Однако толкаясь и рыча, медленно, но верно бояре всё дальше и дальше продвигались от центра поля к воротам царской команды. И никакие приказы Евагрия Седьмого не могли сдержать «свинью» фракции Гуманистов. Глеб же, получив два очень чувствительных удара по рёбрам, вывалился из общей урчащей кучи, и решил схитрить. Он за пару секунд по дуге оббежал боевой строй бояр и хитрым легким движением ноги отобрал мяч у человека, который его контролировал.
— Мяч украли! Караул! — Заорал спортсмен в полосатой форме своим одноклубникам, которые всё ещё продолжали толкаться с командой царя Евагрия, а странный новичок из Тулы уже нёсся к воротам.
— Давай гол! — Раздались сначала редкие призывы от зрителей, а затем уже весь стадион разом заревел:
— Давааай гооол!
— Вот ведь чертяга, — пробормотал царь, перестав раздавать тычки соперниками, ибо это уже не имело никакого смысла, и теперь все кто был на поле, просто ждали, чем закончится новая дуэль шустрого сыщика и бедного вратаря.
«Это не футбол, а киножурнал „Ералаш“, — думал Самоваров, выбегая второй раз один на одни. — Кинокомедия, а не игра. И вообще, пора поговорить с гражданином царём по поводу засады. Я провалился в этот мир не для того, чтобы мячи забивать».
Глеб чуть притормозил, заметил страх в глазах голкипера боярской команды, который замер в воротах словно статуя, и саданул на силу в правый от себя угол. «Гооол!» — взвыл стадион, когда мяч запутался в рыболовной сети, повешенной на рамку ворот.
И в этот самый момент Самоварову пришла поразительная мысль: «А вдруг преступник украл саженец яблони не для того, чтобы расстроить свадьбу царевны Синеглазки, а чтобы навредить царю? И сон про это был, и больной на голову Гриша об этом сказал. По изуверской логике разбойника, все должны были подумать, что виноваты влюблённые бояре, а на самом деле виновник совсем другой человек. Вопрос в следующем — как можно навредить молодильным яблоком Евагрию Седьмому? Оно ведь, в конце концов, не отравленное».
— Чего застыл, чудик? — Улыбаясь, прикрикнул царь. — Дай я тебя обниму!
— Товарищ Евагрий, надо бы срочно переговорить, — прошептал Глеб, когда его прижал к своей борцовской фигуре сам самодержец. — Есть идея, как взять сегодня же нашего разбойника.
— В перерыве расскажешь, — тихо пробурчал Евагрий Седьмой Великолепный.