— Что с ним?! — Ошарашено спросил старлей, пытаясь встать со стула и скинуть с себя обмякшее тело пацана.
Шокированный таким внезапным появлением, Иван Захарович стал свидетелем того, как паренёк, которого скорее всего он отпустил бы, повесил на себя немаленький срок, а то и вышку.
Пацан, ещё мгновение назад прилипившийся к командированному, стоит перед ним с двумя пистолетами, а старлей, получив рукояткой своего же ТТ в висок, падает лицом на стол. Ещё бы ему не упасть, после такого-то смачного удара.
Увидев направленный на свою персону револьвер, Максимов прошептал. — Охренеть.
Находиться под прицелом Ивану Захаровичу было не впервой, особого страха не испытывал, но сюрреализм происходящего мешал сосредоточиться. Ещё этот уверенный взгляд прямо в глаза.
Револьвер, по всей видимости принадлежавший дежурному, направлен ему чуть пониже солнечного сплетения. Ствол не дрогнул, даже когда парень схватил старлея за ворот и потянул на себя, откидывая того на спинку стула.
Капитан успел оценить скорость действий и твёрдость руки хрупкого на вид мальца. Шпион? Диверсант? Такому на улице не научишься — однозначно где-то обучали. Может из семьи военного специалиста? Пластуны?
Он бы продолжал обдумывать, дойдя до самых безумных вариантов, но тут гляделки закончились. Паренёк отступил в сторону и начал показывать немое кино, вынуждая следователя напрячь все имеющеся у него извилины, чтобы понять его намерения.
В начале, это было несложно. Прижатый к губам ствол нагана истолковать легко. Дальше — труднее. Хлопки по правому боку и направленное на него оружие, он разгадывал пару мгновений. Нахмурившись, медленно и аккуратно достал из кобуры оружие и также медленно положил на стол. Взмах руки и он, подчиняясь произволу, отошёл к окну.
В карманы пиджака перекочевал его револьвер, а затем и ТТ старлея.
После, белобрысый поганец, состроив странную мину на своём лице, полез к старлею в нагрудный карман. Тонкая стопка документов легла на стол, откуда он взял партбилет гэбэшника. Ну, а потом, как не старался, капитан так и не смог понять чего от него хочет добиться этот ненормальный.
Пацан показывал на него и на раскрытую посередине книжицу. Что-то пытался объяснить, размахивая наганом. Максимов честно пытался понять, но нет.
— Может, ты напишешь? — Устав угадывать, сдался и предложил очевидный вариант.
Этот немой полудурок с силой зарядил себе по лбу наганом. Так, что даже скривился от боли. Взял из бронзового стаканчика химический карандаш и написал на папке с делом Качубаева странную фразу.
Сравни скрепки.*
Так так. Судя по дате, этот Клименко получил свой партбилет в октябре тридцать восьмого, но скрепляющие страницы проволочки сверкали как новые.
Капитану даже не понадобилось доставать свою книжечку и так помнил, что у него скрепки поржавели давным давно, когда он попал под ливень.
Он посмотрел на пацана.
— Что это значит?
Карандаш опять зашуршал по картону.
Это немецкий диверсант. По скрепкам можно определить. У них они из нержавейки.
Дописав, парень выложил из карманов пистолеты на стол, а на револьвере дежурного вернул взведённый курок на место.
Первым делом Максимов спрятал свой пистолет в кобуру, затем убрал ТТ в ящик стола.
Из того же ящика достал наручники и, под одобрительным взглядом пацана, сковал энкавэдэшнику руки за спиной. Называть его диверсантом он пока не торопился. Даже про себя. Мало ли.
Не помешает связать ноги.
Нужен острый ножик, или ножницы.
Какое сегодня число?
Следящий за тем, что пишет парень, капитан сначала согласно кивнул, затем прищурился, а в конце сделал брови домиком.
Перочинный нож он всегда носил с собой, передал его без всяких колебаний.
— Сегодня суббота, двадцать первое июня. Ты что делаешь? Зачем?… Бляха муха!
Извлечённая из распоротого голенища сапога диверсанта бумага с текстом на немецком языке стала ему ответом и веским аргументом для звонка в городской НКГБ.
* Прошу прощения за скрепки(всё-таки это альтернативная история).
***
Вечер понедельника. Подвал. Хоть и заперт в одиночной камере, мне не скучно, есть чем заняться. Испытываю свои новые возможности и восстанавливаю в памяти события первых месяцев войны.
Попасть туда, куда стремится каждый второй уважающий себя попаданец — такого не было в моих планах. Да, знал, что моё сознание проявится в другом теле. И да, знал, что попаду в прошлое, но чтобы так точно? Нет, такого я точно не хотел. Но, с другой стороны, могло забросить и глубже, где мне, жившему в веке компьютерных технологий, было бы намного хуже. Хотя, что может быть хуже войны?
Собранная из разрозненных кусочков мозаика плохо складывалась в цельную картину. Рассказанное ветеранами, пройденное в школе и в училище, прочитанное в художественной литературе и увиденное в фильмах с сериалами. Наконец — загугленное. Словно играя в чехарду, эти пазлы вертелись в голове и наслаивались друг на друга. В конечном итоге, признался себе, что суперпамяти у меня нет. Практически, за редким исключением, никаких точных дат вспомнить не удалось.
Параллельно, с копанием в закромах памяти, тестировал органы чувств. Вывод после этих тестов был однозначным — мои способности не имеют никакого отношения к носу и ушам. Вообще!
Эксперименты и элементарная логика разрушили мою первоначальную теорию и, чтобы остаться в здравом уме и не погрязнуть в построении новых теорий, "забил" на научный подход, оставив всё как было. Пускай будет мутация. Обоняние со слухом изменились из-за облучения при переносе сознания (бред, но и хрен с ним). Неважно, как это называть, хватит того, что буду этим пользоваться.
Небольшая концентрация и я слышал, что происходило тремя этажами выше. Запахи, разговоры, стук пальцев по столу, звонки по телефону. А выход газов из кишечника долбодятла Лигачёва услышал так хорошо, как будто прятался под его стулом. Вне пределов здания было сложнее, всего в нескольких метрах от внешних стен переставал что либо ощущать.
До меня доносились звуки множества взрывов от бомбёжек и шума стрельбы ПВО, город бомбили второй день. Громкие звуки, но, это уже было не то. На уровне, как слышал раньше — не было визуализации событий.
Особый нюх для меня стал не менее полезным. Дополненный слухом, позволял определить время суток, или, кто спал ночью с женой, а кто бухал с соседом. Многое становилось явным и часто это было противным, если меня не расстреляют, то руки большинства людей пожимать не смогу. Культура мытья рук, здесь и сейчас, оставляла желать лучшего.
Зрение, вкусовые и тактильные ощущения остались на уровне обычного человека, или даже чуть хуже. Не знаю. Всё познаётся в сравнении. Взяв в расчёт гипертрофированные обоняние и слух, следовало учитывать слишком много факторов.
Мозгу хватало информации, чтобы перестать пользоваться глазами. Уши и нос были в стократ круче при ориентации в пространстве. Закрыв глаза, не прекращал видеть. Мне нет нужды дотрагиваться до моей лежанки, чтобы понять, что она сделана из пересушенных сосновых досок. А стена, слева от меня, на один градус холоднее противоположной, потому, что она наружная и за ней толща непрогретой солнцем земли.
Из проверенного источника, знаю, как зовут моего реципиента. (Лигачёву сообщили о моей "настоящей" личности) Я теперь Чванов Аркадий Валерьевич, пятнадцати лет отроду. Беглец из какого-то местного детдома, откуда приходила воспитатель на опознание. Парнишка, в чьём теле нахожусь, оказался сыном врагов народа. Главной врагиней назначили мамашу, её расстреляли три года назад, а Чванов старший, отбывал десятку по 58‐ой, за недонесение на жену.
Нет, читать ушами, или носом не могу, узнал благодаря привычке "страшного" майора шевелить губами во время чтения. Про мои личные подвиги там тоже понаписали, но майор не дочитал, срочно отбыл контролировать эвакуацию партийных архивов. Это было смешно и одновременно грустно. Вчера, в общую камеру посадили зам секретаря первички, предложившего начать сбор документации. Всё потому, что несвоевременная инициатива с мест, это разжигание паники. За это можно заработать перелом челюсти и место на шконке.
Собираю информацию и ожидаю допроса, возможно даже с пристрастием, вот только думаю, что допрашивать меня будут уже немцы. Большинство в здании понимает, что приход немцев в город неизбежен, вот и носятся пытаясь везде успеть. Мобилизация и эвакуация — в эти часы самые употребляемые слова. Чуть менее интенсивно идут разговоры о подготовке подполья и минировании значимых объектов. Про ловлю шпионов и врагов народа все временно подзабыли.
Ночью в здание забежали несколько человек, среди которых был Лигачёв. По их разговорам, стало понятно, что дела совсем хреновые. Началось время, когда каждый сам за себя. Пока военные защищают город, из него бегут все, кто может. Уже выпустили заключённых из тюрьмы, включая политических.
Обрадовавшись, что будут выпускать здешних арестантов, в нетерпении стал ходить по камере. Такие новости бодрят. Но, радовался недолго, ровно до того момента, как пошли первые выстрелы.
Старший майор госбезопасности лично руководил расстрелами. Два лейтенанта и пяток бойцов с винтовками заходили в камеры, зачитывали дурацкий, состряпанный на коленке приговор, после чего лейтенанты начинали стрелять из наганов.
В двух общих камерах по двадцать и восемнадцать человек, осталось двенадцать и семь человек соответственно. По каким-то непонятным мне причинам кончали не всех. Дальше пошли одиночные и на четверых. Ещё пятерых людишек в расход. Этих тоже стреляли не всех подряд.
Не буду бахвалиться — испугался. Сдохнуть я хотел там, но мне пообещали ВОЗМОЖНОСТЬ. Да, всего лишь мизерный шанс и может быть я сам виноват, что не справился. Но, чёрт возьми, обидно! Год в клетке СИЗО, месяц в лабораторном комплексе, удачный прыжок и помереть от пули в подвале НКВД?
— Чванов на выход.
Твою дивизию! Пронесло.
Спрятав перочинный нож в носок, вышел из парашного угла. Быстро оделся под удивлённым взглядом молодого энкавэдэшника, которого отправили выпускать пацана в одиночку.
— А чего это ты удумал?
Помахал руками, изображая глухонемого дурачка, вроде прокатило и он отстал со своими вопросами.
М-да. Как неговорящий должен объяснить, что кукла, сооружённая из матраса и пиджака, была нужна для отвлечения внимания и дать мне возможность выскочить в коридор? Конвойный даже не догадывается какой участи он сейчас избежал. Я собирался взять на душу очередной грех смертоубийства.
Вслед за остальными счастливчиками, меня вывели наверх и, чуть ли не пинком под зад, вытолкнули из здания. Неверя в свою свободу, я огляделся.
Из разговоров гэбистов знал, что местами городские районы просто перестали существовать. Сегодня налёты продолжались до половины девятого вечера и, кроме жилой застройки, немцы в хлам разбомбили аэродром с военным городком.
Здесь обошлось малыми жертвами.
Улица была освещена огнём догорающей крыши одного из домов. Её снесло взрывом и отбросило на проезжую часть.
Дома вокруг были сплошь двухэтажными. Фасады вычурные, даже помпезные, их первые этажи были приспособлены советской властью под торговлю и организации.
Можно было сказать, что этому элитному району повезло. Из видимых повреждений, воронка посреди дороги, побитые осколками стены и, уже упомянутая, сорванная крыша. Скрепленные листами железа доски обрешётки поливали водой из колодца и растаскивали в стороны.
Несмотря на ночное время, куда бы я ни повернулся, всюду сновали людские фигуры, многие из которых были в военной или милицейской форме. В сотне метрах справа, четыре женщины и помогающие им дети загружали полуторку вещами. Мягкие тюки сбрасывали из окна второго этажа, а тяжёлые или хрупкие предметы носили по лестнице дети постарше. Они не шумели, на идише не разговаривали, но по лицам и одежде угадать в них евреев было не сложно. Видать товарищ Сталин не всех в Сибирь выслал.
Переулком вышел в частный сектор, где залез в первый попавшийся пустой дом. Калитка, как и дверь, оказалась не заперта. Страннно, вроде не похож двор на заброшенный. Ещё не паранойя, но тревожность появилась.
Когда поднялся на низкое крылечко и принюхался более основательно, ноги сами дёрнулись бежать. Но рука, помимо моей воли, вцепилась в резную перилину крыльца с такой силой, что даже пришлось влепить себе нехилую пощёчину. После кратковременного приступа паники, вернулось самообладание и прошла дрожь в коленках.
Охренеть! Поначалу пропущенный мной, возле ступенек, из земли торчал хвостовик неразорвавшейся авиабомбы, сантиметров двадцать в диаметре.
Хозяева, скорее всего, убежали после такого-то гостинца. Но, к гадалке не ходи — вернутся обязательно.
Толкнул дверь и на негнущихся ногах прошёл внутрь, где обессиленно развалился на хозяйской кровати. Стёр со лба пот, осмотрелся через окна и, насколько получилось, просканировал округу.
Свет в окнах не горел, но жизнь кипела вовсю. В хатах гремели горшками, щёлкали застёжками чемоданов, вязали узлы и чистили оружие. Один интересный кадр закапывал на огороде пулемёт Максим.
Приблизительный план дальнейших действий вчерне уже накидан. По нему — уходить из города сейчас не следует, нужно будет наведаться в то негостеприимное заведение, из которого меня так невежливо выдворили. Потому, следовало подкрепиться и выспаться.
Обдумав свои планы на завтра ещё раз, пробежался по сараям и дому. Поменял штаны и рубаху, собрал два холщовых мешка всяких полезностей и вкусностей. Как белый человек перекусил за массивным круглым столом, потом обустроил местечко для ночлега, забравшись на душное горище. Внутри дома была приставная лестница, по которой поднял подушку, несколько одеял и с комфортом устроился возле открытого слухового окна.
Утро поприветствовало меня солнечным лучом, щекотавшим мой нос и близкими разрывами бомб.
С крыши обильно сыпался мусор, а стропила так угрожающе скрипели, что я поспешил на улицу.
Небо усеивали кучки разрывов от зенитных снарядов. На запад уходила пара десятков бомбардировщиков с чёрными крестами на крыльях.
— Тьфу. "Суки позорные". — Сплюнув, беззвучно выругался, не сдержав эмоций.
На удивление, в доме было действующее электричество и нашлась электроплитка. Вскипятив чайник, заварил чай с мелиссой и мятой. Плотно позавтракав, добавил часть найденной заварки к своим припасам.
Собранные мной два тощих мешка связал между собой и перекинул через плечо. Ну, как говорится, с богом.
Покинув приютившую меня избу, направился к горотделу НКГБ.
План, как проникнуть внутрь, составил сидя в камере. Осталось немного подкорректировать способ, как подобраться незамеченным с нужной мне стороны.
В принципе, это совсем несложно, с моими-то способностями. Обошёл здание с номером десять на табличке, забрался на гараж и спрыгнул во внутренний двор. Главное не торопиться и контролировать возможных свидетелей моего проникновения. Поднявшись по пожарной лестнице до последнего этажа, проник в окно через форточку.
Этот кабинет я присмотрел, как самый оптимальный. Его хозяина следовало бы сдать товарищам гэбэшникам, как злостного нарушителя режима секретности. Человечек был из категории людей, которые оставляют ключ под ковриком, а пароли и шифры пишут на бумажке и прячут на рабочем столе под стекло.
Открыв сейф запасными ключами из гардеробного шкафчика, выложил на стол тэтэшник с патронами, печати и по несколько штук разных бланков. Посмотрел в папках с делами принцип оформления и то, как капитан Ивашов Е. К. подписывал документы.
На то, чтобы подготовить N‐ое количество записок и заполнить пару бланков, ушло сорок минут.
Дождавшись, когда коридор опустеет, вышел, направившись к Лигачёву. Тот был у себя, отсыпаясь после бурной ночки. Интересно, а кровавые мальчики ему во сне являются?