- Даю слово, что нет. Но умоляю вас - уйдите.
- И я никогда больше не увижу вас? Неужели никогда? Это бесповоротно?
- Никогда, если всегда будете знаменитым борцом. Но если настанет день, когда мистер Кэшель Байрон найдет более достойное для себя занятие, - я встречусь с ним, как с другом. Утешает ли это вас?
Кэшель просиял.
- Еще одно слово. Если мы случайно встретимся на улице, взглянете ли вы на меня? Я не прошу настоящего поклона, а только короткого приветливого взгляда?
- Я не намерена обижать вас при встрече, - ответила она. - Но не попадайтесь мне нарочно на каждом шагу.
- Клянусь вам, что я вовсе не думал об этом. Я буду довольствоваться тем, что стану ходить в тот переулок, где защищал вас однажды от приставаний хулигана. Ну, прощайте... Постойте, - вдруг нахмурился он. - А что, если тогда, когда настанет день, о котором вы говорили, вы будете уже замужем?
- Возможно. Но я не очень стремлюсь к замужеству. Однако долго ли вы будете задавать мне вопросы, на которые не имеете права?
- Больше не буду, - ответил Кэшель с хохотом, разнесшимся по всему дому. - Я никогда еще не был счастливее, чем сейчас, хотя я, кажется, все время готов плакать. У меня теперь есть надежда. Прощайте... О, нет! добавил он, не принимая ее протянутой руки, - пока еще я недостоин коснуться ее.
В соседней комнате ему попался Башвиль, стоявший здесь, по-видимому, давно, бледный, с решительным видом, говорившем о готовности при первом зове броситься на помощь своей госпоже. В руках его было зажато увесистое пресс-папье. Услышав раскатистый смех и увидев Кэшеля, выбегающего с почти восторженным видом из библиотечной комнаты, он остолбенел и не знал что и думать.
- Вот хорошо! - почти прокричал Кэшель, хлопая его по плечу, - я рад, что встретился с вами. Есть кто-нибудь в столовой?
- Никого нет, - изумленно ответил Башвиль.
- Так зайдем на минутку, - продолжал Кэшель, вталкивая Башвиля в дверь столовой. - Да идите же. Покажите-ка, как это вы меня повалили? Не бойтесь, я ничего вам не сделаю плохого. Ну, валите меня. Только смотрите, не хлопните меня головой о решетку камина.
- Но...
- Не ломайтесь. Смогли же вы повалить меня полчаса тому назад!
Башвиль, еще поколебавшись некоторое время, вдруг набросился сзади на насторожившегося Кэшеля и прежним приемом повалил его на пол. Кэшель не сразу поднялся, по-видимому, что-то соображая. Затем хлопнул себя по лбу, вскочил и с хитрой улыбкой обратился к слуге:
- Так, понимаю. Ну-ка еще раз!
- Нельзя, - запротестовал Башвиль. - Это производит слишком много шуму.
- Еще только разок. На этот раз будет тише.
- Ну так и быть, - согласился Башвиль. - У всякого свои вкусы.
Но на этот раз, вместо того чтобы повалить Кэшеля, он сам угодил каким-то образом головой в ошейник, образовавшийся загнутой назад рукой Кэшеля. Башвиль испугался не на шутку, так как малейшее движение руки его врага могло задушить его. Но Кэшель сейчас же со смехом выпустил его.
- Другое дело, не правда ли? - насмешливо произнес он. - Старую лису не поймать дважды в один капкан. Знаете ли вы еще какие-нибудь штучки?
- Знаю, - обиженно ответил Башвиль. - Но здесь не место показывать их вам. Мы своей возней можем обеспокоить мисс Кэру.
- Приходите ко мне, когда у вас будет свободное время, - сказал Кэшель и протянул ему визитную карточку. - Вот по этому адресу. Вы покажете мне, что умеете, а я посмотрю, что можно сделать из вас. Пожалуй, из вас можно сделать настоящего человека.
- Вы очень любезны, - по-джентльменски ответил Башвиль, пряча карточку в боковой карман.
- А теперь я дам вам совет, который может вам пригодиться, - с важностью сказал Кэшель. - Вы совершили сегодня непростительную глупость. Вы сбили с ног человека - и не просто человека, а профессионального боксера - и затем, как безумец, продолжали спокойно стоять над ним, дожидаясь, чтобы он вскочил и убил вас. Если вам придется еще раз быть в таком же положении, бросайтесь сразу на противника, в ту самую секунду, как он встанет на ноги, и постарайтесь, чтобы ваши кулаки попали ему в нужное место. Если ему удастся захватить вас сзади, действуйте затылком и локтями. Если он слишком силен для вас, пырните его хорошенько, как будто нечаянно, коленом в живот. Но ни в коем случае не стойте в бездействии. Это значит плевать в лицо провидению.
Кэшель подкреплял каждый из своих советов дружественным щелчком в пуговицы сюртука своего недавнего врага. Кончив наставление, он кивнул головой, спустился с лестницы и вышел на улицу в приподнятом и бодром настроении.
Лидия стояла у окна своей библиотеки и провожала его глазами. Она задумчиво следила за его легкой, стройной походкой, выделявшей его из пестрой толпы снующих по улице людей. Переплет оконной рамы, отделявшей Кэшеля, заставил вспомнить о вольных детях лесов и пустынь, томящихся в клетках в парке, расстилавшемся перед окнами. Она с тайным удивлением и радостью убедилась, что, как ни опасен этот, ставший ей дорогим, человек, она не боится его и может покорить его суровую дикость одним взглядом, одним властным или ласковым словом. Когда Кэшель отыскал своего извозчика и уехал, она отошла от окна, подошла к своему письменному столу, открыла ящик, в котором хранила дорогие для нее реликвии, и вынула последнее письмо отца к ней. С письмом в руках она опустилась в глубокое кресло и, не читая, долго, задумчиво глядела на него.
- Странно будет, не правда ли, отец, - вслух произнесла она, как будто думая, что покойник услышит ее, - если твоя дочь станет женой борца. Мной овладело настоящее отчаяние, когда он таким непередаваемым "прощайте" ответил на известие о моем богатстве. Но теперь ведь он почти жених мой.
Она спрятала письмо обратно в ящик и позвонила. С несколько смущенным видом появился Башвиль.
- Пожалуйста, Башвиль, никогда не мешайте мистеру Байрону видеться со мной, если он придет, когда я дома.
- Слушаюсь, сударыня.
- Можете идти.
- Осмелюсь спросить, не было ли на меня каких-нибудь жалоб?
- Нет. - Башвиль, однако, вздрогнул, когда она прибавила: - мистер Байрон говорил мне, что вы силой хотели не впустить его. Вы подвергали себя этим ненужной опасности. Вообще, Башвиль, в будущем всегда впускайте ко мне людей, которые не хотят добровольно уйти, когда их просят. Это все же лучше, чем затевать драку в моем доме. Впрочем, я не обвиняю вас, наоборот, я ценю вашу преданность.
- Он силой ворвался в дверь, сударыня, и я, может быть, поступил необдуманно, но я был очень возмущен. Прошу извинить меня, что я позволил себе без разрешения зайти к вам в будуар. Я был очень тогда взволнован. Он сильнее и выше меня, к тому же он профессионал. Иначе я не уступил бы ему.
- Я вполне довольна вами, - суше обыкновенного сказала Лидия и вышла из комнаты.
- Как долго вы пропадали! - почти истерично закричала Алиса входившей к ней Лидии. - Он уже ушел? Как он ужасно кричал! Расскажите же, в чем дело.
- Боюсь, дорогая моя, что все дело в вашем утомлении от танцев и бессонных ночей на балах. Смотрите, на вас лица нет.
- Это вовсе не от танцев, а от этого ужасного человека, - едва сдерживая истерическое рыдание, ответила Алиса.
- Не думаю. Я говорила с глазу на глаз с этим "ужасным" человеком целые полчаса, а Башвиль даже вступил с ним в драку, и тем не менее мы не в истерике.
- И я не в истерике, - негодующе воскликнула Алиса, но тут же разрыдалась.
Лидия ласково положила руку на голову подруги и стала ее успокаивать.
10
Имя миссис Байрон - по сцене Аделаиды Джисборн - теперь, во второй раз за время ее сценической карьеры, было на устах у всего Лондона, который уже успел, было, совсем забыть ее. Столичные театральные антрепренеры в свое время убедились, что ее успех у публики все падал. Она изводила режиссеров своими капризами, на малейшее замечание отвечая, что она ненавидит театр и сейчас же уйдет со сцены. Поэтому антрепренеры решили обходиться без нее. Ей пришлось надолго покинуть Лондон, так что молодое поколение столичных театров знало о ней только понаслышке, как о вышедшей из моды актрисе, гастролирующей в провинции и выдающей себя невежественным провинциалам за великую артистку, удивляя их все одними и теми же заигранными ролями из шекспировского репертуара. Действительно, миссис Байрон стала разъезжать со своей небольшой труппой из города в город, останавливаясь в каждом на неделю или на две и повторяя везде все ту же полудюжину эффектных ролей, которые стали ей так знакомы и привычны, что она уже давно перестала возвращаться мыслью к их внутреннему смыслу и к содержанию изображаемых ею характеров. Однако провинциальная публика принимала ее восторженно. И она сама больше полюбила провинцию, так как здесь ей больше аплодировали, здесь она чувствовала себя более заметной, здесь расходы ее были меньше, а заработок больше, чем в Лондоне, о котором она сохранила столь же мало добрых воспоминаний, как Лондон о ней. С годами она больше зарабатывала и меньше тратила. Когда она попрекала Кэшеля расходами на его воспитание, она была уже достаточно богата. С того времени, как он избавил ее от этих расходов, она совершила гастрольные поездки по Америке, Египту, Индии и английским колониям, и всякое турне обогащало ее. После долгого отсутствия она вернулась в Англию как раз в тот самый день, когда Кэшель присоединил к своим лаврам победу над датским чемпионом. Ближайшие воскресные номера газет посвятили свои спортивные столбцы восхвалению мужества и силы Кэшеля Байрона, а театральный отдел превознесению талантов Аделаиды Джисборн. Кэшель еще следил кое-когда за театральными известиями, мать же его никогда не заглядывала в спортивный отдел газет.
Все антрепренеры, у которых когда-то служила миссис Байрон, к этому времени либо умерли, либо разорились, либо занялись другим, более спокойным и менее рискованным делом. Но один из новых сценических деятелей задался целью поднять в публике упавший интерес к Шекспиру. Задумав поставить хронику "Король Джон", он пригласил на роль Констанции вернувшуюся из далеких краев и прогремевшую в Колониях Аделаиду Джисборн, подговорив в то же время своих приятелей журналистов поднять в газетах вопль об упадке великих преданий по сцене и о необходимости учиться им у артистов старой школы.
В последние годы миссис Байрон уже не жаловалась, что ненавидит сцену. Она действительно ненавидела ее когда-то. Но именно к тому времени, когда она стала достаточно богатой, чтобы бросить театр, она полюбила его, и сценические подмостки стали для нее уже привычной и необходимой потребностью. Кроме того, ей нравилось этим легким для нее заработком увеличивать свое состояние. Она успела скопить довольно серьезную сумму и начинала по временам уже мечтать о том, чтобы уйти на покой или поехать на гастроли в Париж, открыть свой театр в Лондоне и о прочих приятных вещах. Высшим моментом ее славы в молодости был неожиданный и очень шумный успех в Лондоне, когда она впервые выступила в одной удавшейся роли. Теперь ей очень улыбалась мысль воскресить эти дни молодости и завершить триумфом свою карьеру там, где она начинала. Поэтому она охотно приняла сделанное ей предложение и даже, преодолев лень и скуку, принялась читать "Короля Джона" без пропусков от начала и до конца.
Режиссер, которому было поручено руководство новой постановкой Шекспира, узнал, что у одного из частных коллекционеров Лондона имеется очень ценный для характеристики эпохи, к которой относится первая шекспировская хроника, документ - пергаментный свиток, заключающий отрывок летописи о короле Артуре, украшенный миниатюрным портретом его матери. Он стал деятельно разыскивать собственника этой драгоценности и открыл, что эта редкостная рукопись была когда-то по случаю куплена покойным мистером Кэру, перешла к его дочери и находится теперь у нее. Энергичный режиссер посетил Лидию в ее доме в Риджент Парке, про который он потом рассказывал, что это настоящая сокровищница редких и ценных вещей. Он пришел в восхищение от портрета матери короля Артура и выразил Лидии сожаление, что не может показать его миссис Джисборн, которой бы он сослужил большую службу для внешней отделки ее роли. Лидия ответила, что если миссис Джисборн захочет взглянуть на этот портрет, то она будет желанной гостьей в доме. Дня через два в полдень приехала миссис Байрон и застала Лидию одну, Алиса ушла на это время из дому, объявив, что не хочет знакомиться с актрисой, - никогда нельзя знать, чем они были прежде.
Годы, протекшие со времени, когда миссис Байрон в последний раз посетила школу доктора Монкрифа, не оставили заметных следов на ее лице и фигуре; пожалуй, она выглядела теперь даже моложавее, так как она не жалела забот и искусственных средств для поддержания своей стареющей внешности. Непринужденное изящество и мягкость ее манер так мало походили на актерскую напыщенность и деланную галантность, что Лидии с трудом верилось, что эти люди одного круга и одной профессии. Голос ее придавал тонкую грацию самым банальным ее замечаниям и так резко отличался от грубых нот, на которых говорил всегда Кэшель. Однако Лидия с первого взгляда поняла, что перед нею - его мать. Между ними было какое-то неуловимое, но разительное сходство.