Майор вкратце поведал Антиоху, что, когда плыл в пасмурных водах озера, разглядел вдали утлый челн Барона, который он сразу узнал по характерному пению волжских бурлаков. Озаренная красным фонарем фигурка Барона кувыркалась через каждые одиннадцать метров.
— Кажись, смертельные трюки стали частью его рискового образа жизни, — высказал свои опасения Майор.
— Папаню жалко! — простонал Антиох. — Стоило Жюлю коньки откинуть — и он совсем слетел с нарезки.
Так они гребли, гребли, гребли... покуда их длинный чурбан не втрескался в стену не то из бутового, не то из отборного рвотного камня, как определил ощупавший темноту Антиох.
— Конечная!.. — отфыркнулся Майор. — Посвети-ка зажигалкой.
Дверь показалась прямо-таки гигантских размеров. Добрых одиннадцати метров шириной и двух высотой. Ее сварганили из неотесанного баобабника, предварительно стерилизованного для пользы дела, обили свинцовыми пломбами и выкрасили в желтый. Ей не нужно было поворачиваться на шарнирах, она прекрасно открывалась и без них, — достаточно было определенным способом на давить на наличник, и она моментально разваливалась, в чем не замедлил убедиться ушлый Майор.
Преодолев и эту преграду, они очутились в подвале по соседству с подвалом Майора, где покоилось тело безвременно ушедшего редкострахуса. Невинно убиенное животное лежало на правом боку в самом плачевном виде. Из его хвоста, искромсанного осколками Майоровой гранаты, еще вытекала тоненькая струйка крови, которая постепенно принимала буро-зеленый оттенок в неверном свете зажигалки Антиоха. Веки его были полуопущены, длинные белобрысые реснички рассыпались по щекам, морда задралась кверху, словно в последнем желании сделать глоток минералки «Эвиан», — так лежал почивший в бозе редкострахус, простирая лапки к нвву невыразимой мольбе. Все его сто Четырнадцать ребер выпирали наружу сквозь заскорузлую и толстую, как у карбонария, кожу, а в уголках ртища уже и питались дождевые черви.
Майор с Антиохом разом отвернулись, не в силах вынести столь душещипательное зрелище, и приблизились к бреши, откуда впервые выкатился перекати-полем Барон д'Элда. Поднявшись по трупу Жюля, они перелезли через стену (высота ее в этом месте составляла ни много га мало одиннадцать сантиметров) и оказалиь на мусорной куче, исторические предпосылки строительства коей всем известны. После еще одного восхождения, потребовавшего полной концентрации сил, они достигла коридора, где, мигая заспанными фарами, поджидала их Кадиллачка.
Путешественники обогнули по дуге раздербаненную дыру, откуда они только что вылезли, и крадучись поднялись по ступенькам. Едва они показались на лестничной клетке, кто-то набросил на них рыбацкую сеть, спутавшую их по рукам и ногам. Два отменно прицельных удара демократизатором отправили их одного — бац! — за — бац! — другим в такой глубокий нокдаун, что им стало слышно, как на ринге из трескучей скорлупки вылупляется малютка моль. Они погрузились в коллективное бессознательное.
Прокопченное тело Майора, закаленное в борьбе как с внешними влияниями, так и с внутренними возлияниями, было крепким, как старый «Форд». Он первым пришел в себя и обнаружил, что не в состоянии пошевелить ни рукой, ни мозгой.
Что дало ему повод заорать как резаному и вывести Антиоха из, казалось бы, непробудной спячки. Антиох был связан тем же, чем и Майор, то есть струнами от пианино одной японской икебабы в цвету. Что в свою очередь дало им повод обменяться исключительно тонкими афоризмами насчет женщин и любви.
— Любовь, — промолвил Антиох, — странная штука.
— Да уж, — подтвердил Майор. — Ты прав как никогда. Мне бы самому до этого ни в жисть не дотумкать.
— Женщины, — промолвил Антиох, — как кошки.
— Да уж, — подтвердил Майор, — они кричат и царапаются, когда скребутся.
— Нет-нет, — запунцовел Антиох, — я совсем не то имел в виду. Я хотел сказать, что они ласковые, как пушистые кошечки.
— Во-во, недаром говорится: кошки как бабы — на это дело слабы, — подхватил Майор.
— Ты читаешь мои мысли, — отвечал Антиох, безмерно довольный тем, что его теоретические залипухи находят живой отклик и понимание.
Меж тем эту презанимательную беседу прервало появление комического, как веселящий газ, персонажа, в котором пленники смутно узнали Дюузла. Он сжимал в кулаке конец длиннющей веревки, волочившейся по полу и утекавшей в пройму двери.
— Ух! Ха! Ха! — горланил он, посверкивая гляделками типичного психа ненормального, да к тому же еще и буйного, невзирая на вогнанную в них лошадиную дозу вакцины против бешенства (сыворотка против бешенства матки лошадей разработана в Пастеровском институте). — Имя Барона д'Элда вам что-нибудь говорит?
Он грубо рванул веревку и выдернул на свет какого-то пенсионера, задрапированного в пеплум в античном вкусе.
— Папаня, так твою растак! — взревел Антиох, в отчаянии ломая связанные руки, что было делом ой каким замороченным.
— Собственной персоной! — прорычал в ответ Дю-узл. — Он не пожелал мне показать, где трахтрахфеище! Взаправдашный!.. Так что я буду вас истязать на глазах у Барона... если он так и не почешется его отдать...
— Ну ты, педрило с жопой гамадрила! — завелся Майор. — Чтоб твоя прямая кишка намоталась на толстую одиннадцать раз! Чтоб тебя шакалы сожрали с вонючими потрохами! И не подавились костями! Оставь в покое несчастного ветерана!
Барон д'Элда размаянно почесывал бороду с таким отсутствующим видом, будто ему и впрямь все было до фени.
— На хрена козе баян... — уважил просьбу Дюузл. — Все равно я буду пытать не придурка, а вас...
Он привязал веревку, на которой держал Барона, к оконному шпингалету, оставив дряхлой, но доблестной развалине на все про вес каких-нибудь пятьдесят сантиметров поводка. Барон сверлил взглядом Антиоха, и под треньканье чувствительных отцовских струн из его впалых глазниц выкатывались крупнокалиберные слезы.
Дюузл тем временем выскочил из комнаты и размашистым шагом прошастал на другой конец коридора.
— Халдей-то в мастерскую поперся! — пробубнил Майор. — Я всегда подозревал, что из дрели может получиться вполне сносное орудие пытки. Надеюсь, он испробует ее сперва на тебе, — заключил он с неестественно громким кряканьем.
— И я... — в припадке благородства сказал золотосер-дый Антиох.
Пораженный столь самоотверженной готовностью идти на заклание, Майор в свой черед залился горючими слезами. Антиох мигом подцепил эту заразную инфекцию и обрызгал глазной росой половые доски.
А Барон истерически затрепыхался на коротком своем поводке, скуля и повизгивая, словно в предчувствии беды неминучей.
Заметим, что он, конечно, должен был слышать страшные угрозы негодяя Дюузла, если только не был глухой тетерей.
Негодяй Дюузл меж тем все не возвращался.
Внезапно по небу прокатились великолепные сверхзвуковые раскаты. На дом Майора круто спикировал истребитель.
Когда между ним и крышей оставалось метров так сто, он задрал нос кверху и на выходе из пике выбросил молниеносно распустившийся парашют. За секунду-другую авиатор достиг крыши и прошиб ее, как тараном, ногами без каких-либо вредных последствий для здоровья благодаря набранной по инерции скорости и вездесущему притяжению.
Майор с Антиохом лишь приблизительно представляли себе, что же творится вокруг. Затаив дыхание прислушивались они к дробному стуку шагов по кровле, которые захрумкали сразу вслед за обвальным сходом черепицы; вот к каким разрушительным последствиям может привести несанкционированная высадка воздушного десантника.
Кто-то спустился по лестнице на первый этаж... затем шаги удалились в сторону мастерской...
На цырлах приковыляла тишина... раздираемая причитаниями трех повязанных одной недолей мужиков, слаженно плачущих в голос...
За этим занятием и застал их Дюузл, когда выгреб из чулана. Зациклившийся на убийстве психопат ничего не заметил. Он приволок с собой рубанок, чье отточенное лезвие свирепо высовывалось из колодки аж на целый сантиметр.
— Это что за агрегат? Отвечай, Майор!.. — проблеял он, суя столярно-пыточный инструмент под нос Майору.
— Рябина!.. — хладнокровно отвечал Майор. — А ты что думал, распеньдяй малахольный? Что я стану покупать дрянь всякую, при моем-то кокаиннике?..
Как обухом по голове ударенный ответом Майора, Дюузл ошарашенно попятился... а у Барона д'Элда вдруг прорезался дребезжащий голосок:
— Не надо им делать бо-бо... я скажу, где трахтрах-фей... в шаре на лестничных перилах...
А в этот самый момент раздался сухой щелчок, бабахнул выстрел — и ввалился не запылился Дундурек Атлан-тип с дымящимся пистолетом в зубах. Пуля пробила навылет Дюузлов апофигуз, червеобразный отросток и без того слепой кишки. Он повалился на паркет как подкошенный — ну вылитый мертвец, краше только в гроб кладут... а может, просто прикалывался...
Дундурек с криво пришитой ухмылкой пялился на своих подельников, наклонясь над распростертым телом... В последнем приливе энергии Дюузл занес рубанок над лысиной пришлеца. Лезвие выскользнуло и, содрав кору головного мозга, заплутало в извилинах ацтека, где одно лишь серое вещество привольно плескалось у стенок затылочной, лобной, височной и теменной костей этого человека со странностями, если не сказать более.
Дюузл откинулся на то место, где лежал раньше, и протянул ноги, теперь уже навеки, а мозги Дундурека протекали на его покойное лицо оранжевым говяжьим фаршем.
— Дубаря врезали!.. — констатировал смерть Майор. — Хана обоим!
Он почувствовал, что на его руках полопались струны, и сообразил, что тут не обошлось без участия пули, прошившей Дюузла.