- Масло собираете? Понимаю.
И, прощаясь со мною и подавая мне руку, сказал:
- Масла вы в лампадку набрали много. Зажгите ее, чтоб свет был людям. А то зачем и масло?
Преступники и преступления
I
- Чувствуют ли "они" раскаяние?
Все лица, близко соприкасающиеся с каторгой, к которым я обращался с этим вопросом, отвечали, - кто со злобой, кто с искренним сожалением, всегда одно и то же:
- Нет!
- За все время, пока я здесь, изо всех виденных мною преступников, а я их видел тысячи, - я встретил одного, который действительно чувствовал раскаяние в совершенном, желание отстрадать содеянный грех. Да и тот вряд ли был преступником? - говорил мне заведующий медицинской частью доктор Поддубский.
Это был старик, сосланный за холерные беспорядки.
Доктор записал его при освидетельствовании "слабосильным".
- Стой, дядя! - остановил его старик. - Ты этого не делай! А когда ж я свой грех-то отработаю?
- Да в чем твой грех-то?
- Доктора мы каменьями убили. Каменьями швыряли. И я камень бросил.
- Да ты попал ли?
- Этого уж не знаю, не видел, куда камень упал. А только все-таки бросил.
Сказать, однако, чтоб раскаяния они не чувствовали, - рискованно.
Они его не выражают. Это да.
Каторжник, как и многие страдающие люди, прежде всего горд. Всякое выражение раскаяния, сожаления о случившемся, - он считал бы слабостью, которой не простил бы потом себе, которой, главное никогда не простила бы ему каторга.
А разве и мы не считаемся со взглядами и мнениями того общества, среди которого приходится жить?
Юноша Негель*, - совершивший гнусное преступление, убийца-зверь, которого мне рекомендовали, как самого отчаянного негодяя во всей каторге, - этот убийца рыдал, плакал как дитя, рассказывая мне, один на один, что его довело до преступления. И мне пришлось утешать его, как ребенка, подавать ему воду, гладить по голове, называть ласковыми именами.
_______________
* Александровская тюрьма.
Помню изумленное лицо одного из господ "служащих", случайно вошедшего на эту сцену.
Помню, как он растерялся.
- Что вы сделали нашему Негелю? - спрашивал он меня потом с изумлением.
Надо было посмотреть на лицо Негеля в те несколько секунд, которые пробыл в комнате господин служащий.
Как он глотал слезы, какие делал усилия, чтобы подавить рыдания.
- Вы никому не говорите об "этом"! - просил он меня на прощание, - а то в каторге узнают, смеяться будут, с....!
Вот часто причина этого "холодного, спокойного отношения" к преступлению.
Не всегда, где нет трагических жестов, - там нет и трагедии.
Темна душа преступника, и не легко заглянуть, - что там таится на дне?
В квартире одного интеллигентного убийцы я обратил внимание на большую картину работы хозяина, висевшую на самом видном месте.
Картина изображала мрачный северный пейзаж. Хмурые повисшие ели. Посредине - три камня, навороченные друг на друга.
- Что это за мрачный вид? - спросил я.
- Это пейзаж, который врезался мне в память! На этом месте случилось одно трагическое происшествие.
Это был вид того самого места, где хозяин дома, вместе с товарищем, убили и разрубили на части свою жертву.
Что это? Рисовка? Или болезненное желание - вечно, каждую минуту, без конца, бередить ноющую душевную рану, не давать ей зажить?
Рисовка это, или казнь, выдуманная для себя преступником, - эта всегда на виду висящая картина?
Не знаю, как раскаяние, но ужас, отчаяние от совершенного преступления живут в душе преступника.
Не верьте даже им самим, чтобы они относились к преступлению спокойно.
Василий Васильевич*, убивший в бегах своего товарища и питавшийся его мясом, слывет одним из наиболее спокойных и равнодушных.
_______________
* Сообщение об этом случае людоедства было напечатано доктором Н. И. Лобасом в журнале "Врач" 1895 г., No 37.
- Вы послушайте только, как он рассказывает! Как он вырезал куски мяса и варил из них суп с молодой кропивкой, которую клал "для вкусу".
- Если бы только моря я не боялся! - с отчаянием восклицал он, рассказывая и мне про "кропивку" и суп из человеческого мяса, - если б моря не боялся, убег бы на край света! Моря боюсь... Ушел бы, чтобы и не видел меня никто! От себя ушел бы!
И какой ужас перед совершенным звучал в тоне этого страшного человека.
Не даром после преступления он сходил с ума.
Не верьте "веселым" рассказам о преступлении.