- Виновна ли крестьянка Анна Шаповалова, двадцати лет, в том, что с заранее обдуманным намерением лишила жизни своего мужа посредством удушения?
- Да, виновна.
Шаповалову приговорили к двадцати годам каторжных работ.
В Одессе ее сажают на пароход Добровольного флота.
- Баба - первый сорт!
- Хороший рейц будет! - предвкушает команда.
В Красном море входят в тропики, где кровь вспыхивает, как спирт.
Женский трюм превращается в пловучий позорный дом.
- Ничего не поделаешь! - говорят капитаны. - Борись, не борись с этим, ничего не выйдет. Через полотняные рукава, которые для нагнетания воздуха устроены, подлецы ухитряются в трюм спускаться.
Это обычное явление, и если этого нет, каторжанки даже негодуют.
Пароход "Ярославль" перевозил каторжанок из поста Александровского в пост Корсаковский. Старший офицер господин Ш., человек в делах службы очень строгий, ключи от трюма взял к себе и не доверял их даже младшим помощникам.
На пароходе "ничего не было".
И вот, когда в Корсаковске каторжанок пересадили на баржу, с баржи посыпалась площадная ругань:
- Такие-сякие! В монахи вам! Баб везли, и ничего. Нас из Одессы везли, с нами на пароходе вот что делали!
Женщины лишились маленького заработка, на который сильно рассчитывали, и сердились.
Команда таскает в трюм деньги, водку, папиросы, фрукты, платки, материи, которые покупает в портах.
Молодые добывают. Старухи-старостихи устраивают знакомства.
В трюме площадная ругань, торговля своим телом, кровавые и разнузданные рассказы, щегольство нарядами.
Падшие женщины, профессиональные преступницы, жертвы несчастия, женщины, выросшие в городских притонах, крестьянки, идущие следом за своими мужьями, - все это свалено в одну кучу, гнойную, отвратительную. Словно живые свалены в яму вместе с трупами.
Некоторые еще держатся.
Эта голодная честность, изруганная, осмеянная, сидит в уголке и поневоле завистливыми глазами смотрит, как все кругом пьет, лакомится, щеголяет друг перед дружкой обновами.
Женщина смотрит с ужасом:
- Куда я попала?
Она теряет почву под ногами:
- Что я теперь такое?
До Цейлона иные выдерживают, а в Сингапуре, глядь, все каторжанки на палубу вышли в шелковых платочках. Это у них самый шик! "Ах, вы такие-сякие! Щеголяйте там у себя в трюме, а на палубу чтоб выходить в арестантском!" рассказывают капитаны.
И вот пароход приходит в пост Александровский.
Там пароход с бабьим товаром уже ждут.
Поселенцы, так называемые "женихи", все пороги в канцеляриях обили:
- Ваше высокоблагородие, явите начальническую милость, дайте сожительницу!
- Ну, дозвольте взять бабу. Все единственно.
- Да зачем тебе баба? Ты пьяница, игрок!
- Помил-те, ваше высокоблагородие, для домообзаводства!
Привезенных баб разместили.
Добровольно следующие с детьми остались дрогнуть в карантинном сарае. Каторжанок погнали в женскую тюрьму.
Перед окнами женской тюрьмы гулянье.
"Женихи" смотрят "сожительниц нового сплава". Каторжанки высматривают "сожителей".
Каторжанки принарядились. Женихи ходят гоголем.
- Сборный человек, одно слово! - похохатывают проходящие мимо каторжане "вольной", "исправляющейся" тюрьмы.
"Жених", по большей части, "весь собран": картуз взял у одного соседа, сапоги у другого, поддевку у третьего, шерстяную рубаху у четвертого, жилетку у пятого.
У многих в руках большая гармоника, верх поселенческого шика.
У некоторых по жилетке даже пущена цепочка.
У всех подарки: пряники, орехи, ситцевые платки.
- Дозвольте орешков предоставить. Как вас величать-то будет?
- Анной Борисовной!
- Вы только, Анна Борисовна, ко мне в сожительницы пойдите, каждый день без гостинца не встанете, без гостинца не ляжете. Потому - пронзили вы меня! Возжегся я очень.
- Ладно. Один разговор. Работать заставите!
- Ни в жисть! Разве на Сахалине есть такой порядок, чтобы баба работала? Дамой жить будете! Сам полы мыть буду! Не жизнь, а масленица. Бога благодарить будете, что на Сакалин попали!
- Все вы так говорите! А вот часы у вас есть? Может, так, цепочка только пущена.