Но предупредил:
- Только помните, чтобы без глупостей. На глупость я не пойду. Да и не к чему, Лившиц и не услышит, как я открою кассу.
Это мне и Томилин на Сахалине говорил:
- Такой уговор, действительно, был. Недотрога, ведь, белоручка "пан", - одно слово. Мразь!
Вечером, в назначенный день, Каминкер отперла дверь на черную лестницу, и в кухню вошли Львов, Томилин, Луцкер в мужском платье, Томилин не отпускал Луцкер от себя ни на шаг, - и Павлопуло "с необходимыми инструментами".
Лившиц еще не спал. Компания осталась ждать в кухне. Пили водку "для храбрости" - все, кроме Павлопуло. Он боялся, чтоб его не опоили.
Злой, жестокий, необузданный Томилин пьянел, ожидание раздражало его, и Павлопуло начал беспокоиться и предупреждал:
- Так помните, чтоб без глупостей!
- Ладно! Сказано! Молчи уж!
Каминкер сходила, послушала:
- Кажется, заснул. Тихо.
Ее, как было условлено, связали, завязали ей рот, положили в постель и пошли.
Павлопуло должен был вскрывать кассу. Львов, Томилин, Луцкер - стоять настороже. Если Лившиц проснется, кинуться, связать, завязать рот, - но и только.
Тихонько вошли они в комнату, где стояла касса. В соседней комнате, в спальне Лившица, был свет.
Старик лежал в постели и читал книгу.
Грабители притаились.
Так прошло несколько минут. Луцкер, Томилин, Львов, Павлопуло стояли, не смея дышать. А старик преспокойно читал.
- Словно несколько часов прошло! Дышать было трудно, - говорит Павлопуло.
Как вдруг Томилин не выдержал. Кинулся в спальню, за ним кинулся Львов.
У Павлопуло подкосились ноги.
Старик только поднял голову, не успел даже вскрикнуть. Томилин накинул веревку. Львов схватился за другой конец. Дернули. Хрипение. Старик был мертв.
Когда Томилин повернулся к Павлопуло:
- Такого лица я еще никогда не видывал! - говорит пан.
Он кинулся к двери.
Львов загородил было ему дорогу.
- А касса?
Павлопуло выхватил револьвер:
- Башку вдребезги!
Верзила отшатнулся, и Павлопуло "был таков".
- Мы все тогда испугались! - говорит Львов.
Томилин был страшен. Он "вошел в сердце". Придя в кухню, сел на связанную Каминкер и, когда та заворочалась, дал ей такого тумака по голове, что она потеряла сознание.
Луцкер и Львов дрожали:
- Думали, всех убьет!
Томилин кричал, "рычал, как зверь", сквернословил, ругался, пил водку.
Луцкер на коленях молила:
- Да успокойся ты! Успокойся!
Насилу "отдышался".
Так происходило убийство.
- В этакую глупость впутался! С такими мерзавцами связался! - бил себя по голове, как-то в разговоре на Сахалине, Павлопуло, и в словах его звучало отчаяние неподдельное. - А? В убийство попал. В убийство, когда я имею свою специальность!
Присяжные не дали веры Павлопуло, он был осужден за убийство с заранее обдуманным намерением, наравне с Томилиным и Львовым.
Павлопуло только пожал плечами и поблагодарил своего защитника по назначению, теперь уже покойного присяжного поверенного Ваховича:
- Благодарю вас за защиту. А что меня осудили, вина не ваша! Не поняли нас с вами господа присяжные заседатели!
Таков "пан".
Павлопуло был неуловим для меня на Сахалине. Придешь в Александровскую "вольную" тюрьму.
- Здесь Павлопуло?
- На работе. На паровой мельнице.
Идешь туда.
- Ушел Павлопуло.
Отыскивал его утром, вечером - никак не мог увидеть.