- А работать все-таки не пошел?
- Нашли дурака!
Шкандыба по профессии мясник. В первый раз был приговорен на двенадцать лет за ограбление церкви и убийство. Затем бежал, попался, и, в конце-концов, "достукался до вечной каторги".
Сначала его отправили на Кару, на золотые прииски. Это были страшные времена. В "разрезе", где работали каторжане, всегда наготове стояла кобыла. При каждом разрезе был свой палач, дежуривший весь день.
Шкандыбу привели на работу. Он решительно отказался.
- Что это? Землю копать? Не стану!
- Как не станешь?
- А так. Земля меня не трогала, и я ее трогать не буду.
Шкандыбе в первый день дали двадцать пять плетей.
Во второй - пятьдесят.
В третий - сто и чуть живого отнесли в лазарет.
Выздоровел, привели, - опять то же:
- Земля меня не трогала, и я ее трогать не буду.
Опять принялись драть, - опять отправили в лазарет.
Наконец устали, - прямо-таки, устали, - биться со Шкандыбой и отправили его на Сахалин.
На Сахалине Шкандыба прямо заявил:
- Работать не буду. И не заставляйте лучше.
- Ну, так драть будем!
- С полным моим удовольствием. Ваше полное право. А работать вы меня заставить не можете.
Шкандыбу переводили из тюрьмы в тюрьму, от смотрителя к смотрителю, всякий раньше хвалился:
- Ну, у меня не то запоет!
И всякий потом опускал руки.
Один из самых "ретивых" смотрителей К. рассказывал мне:
- Да вы понятия иметь не можете, что это за человек. Взялся я за него. Каждый день тридцать розог. Да ведь каких! Порция. Прихожу утром на раскомандировку. Кобыла стоит, палач, розги. Вместо "здравствуйте!" первый вопрос: "Шкандыба, на работу идешь?" - "Никак нет!" - "Драть!" Идет и ложится. До чего ведь, подлец, дошел. Только прихожу, еще спросить не успею, а он уже к кобыле идет и ложится. Плюнул!
Другой смотритель, тоже "ретивый", которому давали Шкандыбу на укрощение, говорил мне:
- Одно время думали, может, он какой особенный, к боли нечувствительный. Доктору давали исследовать. "Нет, - говорит, - ничего, чувствительный". Драть, значит, можно.
"Спектакли", которые ежедневно по утрам Шкандыба давал каторге, составляли развлечение для тюрьмы. Глядя на него, и другие "храбрились", "молодечествовали" и смелей ложились на кобылу.
Кроме того, каторга "дерзила":
- Что вы, на самом деле, ко мне пристаете с работой? Вы, вон, подите, Шкандыбу заставьте работать! Небось, не заставите!
Шкандыба давал "заразительный пример".
Его просили уж работать хоть "для прилика":
- Шкандыба, черт, хоть метлу возьми, двор подмети! Вот и вся тебе работа!
- Не желаю. Чего я буду мести? Не я насорил, - не я и мести буду. Я что насорю, - сам за собой приберу.
- Ну, не мети, черт с тобой! Хоть метлу-то в руки возьми!
- Зачем мне ее в руки брать? Она не маленькая. И одна в углу постоит. Ей не скучно: там другие метлы есть.
- Раз, впрочем, топор в руки взял! - смеется Шкандыба.
- Работать хотел?
- Нет, надзирателю голову отрубить надо было. Надзиратель такой был, Чижиков. Выслужиться хотел. "Я, - говорит, - его заставлю работать. Не беспокойтесь. Что его драть, - процедура длинная! Я его и так, и кулаком по морде". Раз меня в рыло, два меня в рыло. Походя бьет. "Дух, говорит, - я из тебя вышибу!" - "Смотри, - говорю, - чтоб тебе кто в рыло не заехал!" - "Я, - говорит, - не опасаюсь!" - "Ну, а я, - говорю, опасаюсь!" Пошел, взял топор, хлясть его по шее. Напрочь хотел башку отрубить, - вчистую. Тогда уж никто в рыло его не смажет.
- И что же, насмерть?
- Жалко, жив остался. Наискось махнул. А еще мясником был, туши рубил. Раз - и готово. А тут не сумел этакого пустого дела сделать. Топор сорвался, стало быть!
За это Шкандыбу приковали к стене и приговорили к вечной каторге.
- Сижу у стены прикованный: "Что, мол, взяли, работаю?"
Замечательно. Все делали с Шкандыбой. Только одного не пришло никому в голову: освидетельствовать состояние его умственных способностей.
А странностей у Шкандыбы, и помимо упорного нежелания работать, много.
То он начинает вдруг петь во все горло. То разговаривает, разговаривает, - вскочит и убежит как полоумный.
- Юродствует!
- Сумасшедшим прикидывается, чтобы не драли!
- Нагличает: "Вот, мол, все работают, а я песни орать буду".
Так решало тюремное сахалинское начальство, а когда на Сахалине появились действительно гуманные врачи, готовые взять под свою защиту больного, борьба со Шкандыбой была уже кончена: на него "плюнули" и зачислили богадельщиком, чтобы хоть как-нибудь оформить его "неработание".