- Так точно, совсем здоров, ваше высокоблагородие.
- Гм... Может, у тебя сердце болит?
- Никак нет, ваше высокоблагородие, николи не болит.
- Да ты знаешь, где у тебя сердце? Ты! В этом боку никогда не болит? Ну, может, иногда, - понимаешь, иногда покалывает?
- Никак нет, ваше высокоблагородие, николи не покалывает.
Доктор даже свой молоточек со злостью бросил на стол.
- Смотри на меня! Кашель хоть у тебя иногда бывает? Кашель?
- Никак нет, ваше высокоблагородие. Кашля у меня никогда не бывает.
Доктор взбешен. Доктор чуть не скрежещет зубами. Он смотрит на арестанта полными ненависти глазами. Ясно говорит взглядом:
"Да хоть соври ты, соври что-нибудь, анафема!"
Но арестант ничего не понимает.
- Голова у тебя иногда болит? - почти уже шипит доктор.
- Никак нет, ваше высокоблагородие.
Доктор садится и пишет:
- Порок сердца.
Даже перо ломает со злости.
Смотритель заглядывает в акт освидетельствования.
- От телесного наказания освобожден. Ступай!
Все облегченно вздыхают. Всем стало легче.
- В пот вогнал меня, анафема! В пот! - говорит мне потом доктор. Ведь этакий дуботол, черт! "Здоров!" Дьявол! А ведь что поделаешь? Восемьдесят плетей! Ведь это же - смертная казнь! Разве можно? Если б они видели, к чему приговаривают.
__________
- Ваше высокоблагородие, нельзя ли поскореича! - пристали в Рыковской тюрьме к помощнику смотрителя два оборванных поселенца, один, Бордунов, длинный как жердь, другой - покороче, когда мы с помощником смотрителя зашли днем в канцелярию.
- Ладно, брат, ладно. Успеешь!
- Помилуйте, ваше высокоблагородие. У меня хозяйство стоит. Рабочее время. Нешто мошно человека столько времени держать? День теряю. Нешто возможно? Ваше высокоблагородие, явите начальническую милость! Это приставал длинный, как жердь.
Тот, что был покороче, даже шапку оземь бросил:
- Жисть! Волы стоят не кормлены, а тут не отпущают!
- Да вы зачем пришли? - спросил я.
- Пороться, ваше высокоблагородие, пришли, - отвечал длинный.
- Драть нас, что ли, будут, - пояснил короткий.
- А за что?
- Про то мы неизвестны!
- Начальство знает!
- За водку! - объяснил мне помощник смотрителя. - "Самосядку" (домодельную водку) курили.
- Никакой водки мы не курили!
- Жрать нечего, а то - водку!
- С поличным их поймали. Я ж и накрыл. С топором вот этот, большой-то, на меня бросился!
- Врет он все, ваше высокоблагородие, не верьте ему. Вовсе я на него с топором не бросался, а что бочонок топором расшиб, это - верно. Вот его зло и берет. Зачем бочонок расшиб, - ему не досталось!
Помощник смотрителя буркнул что-то и выбежал взбешенный. Все кругом улыбались.
- Ты чего же, дурья голова, его злишь? Ведь хуже, брат, будет.
- Да ведь зло возьмет, ваше высокоблагородие. День теряем. Волы некормленные стоят.
- Нешто мы супротив дранья что говорим. Драть закон есть. А чтоб человека задерживать, закона нет.
Мы встретились с помощником смотрителя на дворе:
- Сегодня будут пороть пятерых по приговорам, да вот этих двух! пояснил он мне. - По приговорам, что за порка! Только мажут! Приговоры, это - не наше дело. Это в России постановлено. Те нам ничего не сделали. А вот этим двум мерзавцам показать надо.
Порка состоялась около пяти часов.
Мы с доктором пришли в канцелярию.
В сенях, широкие двери которых были открыты на двор, стояла "кобыла", лежали две аккуратно связанные вязанки длинных, аршина в два, розог.
- Доктор! Доктор! - заговорили по тюремному двору, и перед открытыми дверями сеней моментально образовалась толпа арестантов.
В тусклой и хмурой канцелярии по стенке стояло семь человек. В дверях с плетью стоял палач.
Было тяжело, хмуро и страшно.