-- Эх я дурень! -- неосторожно воскликнул Володя и тут же сник.
Яковкин отступал настороженно:
-- Видите ли... продемонстрированное вами доказательство действительно очень изящно... Обещаю учесть его в своей дальнейшей работе.
-- А в чем была ошибка вашего? -- безжалостно спросила я.
-- Сейчас, в ходе защиты, я не берусь на этот вопрос отвечать.
Ладно. Один -- ноль.
-- Есть у вас еще вопросы? -- спросил председатель.
-- Есть. Я хочу спросить у диссертанта, как из формулы пятнадцать на плакате четвертом выводится формула девятнадцать на плакате пятом?
Яковкин подошел к плакатам осторожно, как к зияющей полынье. Нашел указкой формулы, спросил:
--Эта? Эта? Я подтвердила.
-- Как выводятся? Элементарно. С помощью тождественных преобразований.
-- Очень странно, -- сказала я, -- так как эти формулы представляют собой два противоречащих друг другу допущения.
Яковкин молчал, шевеля усами. Отлично: два -- ноль.
-- Еще вопросы? -- спросил председатель, не скрывая неудовольствия. Это уже становилось неприличным.
-- А как же, есть, -- сказала я залихватски. -- Я бы попросила диссертанта уточнить, какова доля его личного участия в работах, приведенных в литературе под номерами сорок семь, сорок восемь, сорок девять, пятьдесят и опубликованных им в соавторстве с Карпухиным?
Володя в ужасе закрыл лицо руками.
-- Знаете ли, -- сказал Яковкин, -- долю участия в совместных работах трудно оценить в процентах. Мне принадлежат идеи, постановка вопроса, а Карпухину -- конкретная разработка. Каждому свое.
-- Разрешите еще один, на этот раз последний вопрос. Если работа выполнена в соавторстве, должен ли каждый из авторов понимать все, что в ней написано?
-- Ну, в общих чертах, конечно, да... -- неопределенно ответил Яковкин.
Совет загудел. Яковкин, как говорят, подставился...
-- Еще вопросы?.. Вопросов нет. Продолжим защиту. Мы должны ознакомиться с отзывами на диссертацию и автореферат. В адрес совета поступило двадцать восемь отзывов...
-- Много! -- крикнул кто-то с места.
-- Перебор! -- поддержал другой.
Традиция требует десять, ну от силы двенадцать отзывов. Перспектива выслушать двадцать восемь вызвала строптивые протесты.
Шум не утихал.
-- Товарищи, товарищи! -- взывал председатель. -- Товарищи, будьте дисциплинированными! -- силился навести порядок председатель. -- Любое отступление от процедуры приведет только к затрате времени.
Упоминание о затрате времени несколько отрезвило аудиторию. Шум затих. Ученый секретарь -- точный, серьезный, тонкий, как карандаш, -- начал чтение отзывов. Единообразно восхваляющие, они были похожи друг на друга, как братья, отмечены общим неумеренным пышнословием, даже одинаковыми риторическими фигурами, словно бы их писала одна и та же блудливая рука... Впрочем, уже через несколько минут никто по-настоящему не слушал. Беда в том, что на присутствующих напал смех. В самых неподходящих местах они начинали смеяться. Как будто привычная церемония вдруг предстала перед ними в костюме голого короля. Смех порхал по залу, подпрыгивал, перекидывался из ряда в ряд. Перекатился даже к столу президиума, и засмеялся сам председатель, тряся бильярдным шаром. Дольше всех держался ученый секретарь. Весь в поту, он продолжал чтение, но вдруг, споткнувшись на сливе "эпохально", засмеялся и он...
Председатель, опомнившись, призвал к порядку:
-- Товарищи, серьезнее! Мы ограничены временем!
Начались выступления оппонентов. Первый -- скучный, понурый -- был ужасно похож на старую заезженную лошадь и даже вздрагивал кожей, как будто его ели слепни. Отзыв его был длинный, как веревка, положительный до отвращения, и читал он его, не поднимая глаз, углубившись в текст, как лошадь в торбу с овсом... Те места отзыва, где говорилось о "виртуозном владении математическим аппаратом", совет встретил веселым хихиканьем. В целом настроение складывалось не в пользу Яковкина...
Второй оппонент -- толстый, медовый -- учел обстановку и читать свой отзыв не стал, перешел на устное творчество. Его выступление было примирительно, интимно.
-- Товарищи, неужели мы будем спорить из-за каждой буквы? Важна не буква, а дух. Работа профессора Яковкина в целом представляет собой крупное научное достижение. В отличие от многих, строящих воздушные замки (кивок в мою сторону), профессор Яковкин ходит по земле. Его работа уже внедрена в практику. По методике профессора Яковкина у нас в КБ уже два года ведутся расчеты. Эта методика дает огромный экономический эффект...
И начал сыпать цифрами сэкономленных миллионов. Я-то по опыту знаю, как легко обосновать экономическую эффективность методики (время от времени от нас это требуют). Стоит задаться несколькими взятыми с потолка цифрами, предположить, что достаточно долго будут продолжать пользоваться старой методикой взамен прогрессивной новой, и, смотришь, набежала изрядная сумма. Один раз Паша Рубакин подсчитал экономическую эффективность теоремы Пифагора -- получилось нечто астрономическое...
Под ливнем миллионов, обрушенных на совет вторым оппонентом, искушенные люди только посмеивались; неискушенные были впечатлены. Баланс начал склоняться в пользу Яковкина.
Неожиданно повел себя третий оппонент -- человек сухой, узкий, резкий, этакий седой нож:
-- Мой отзыв на диссертацию представлен в ученый совет. Отзыв в целом положительный. Чтобы изменить его на отрицательный у меня нет данных. Можно, я не буду выступать?
Ученый секретарь сказал, что нет, выступать обязательно. Третий оппонент спросил, бывают ли случаи, когда кто-нибудь из оппонентов не выступает. Ученый секретарь сказал, что да, бывают в случае болезни оппонента.
-- Тогда занесите в протокол, что я заболел. Мне стало тошно, -- сказал третий оппонент и вышел из зала.
Совет бурлил, как группа болельщиков перед экраном телевизора. Кто одобрял, кто возмущался. Многие повскакали с мест. Председатель (мне было его искренне жаль) кое-как навел порядок, яростно стуча карандашом по графину и восклицая: "Товарищи!" -- а затем спросил ученого секретаря:
-- Как полагается поступать в случае внезапной болезни оппонента?
-- Его отзыв зачитывает ученый секретарь.
-- Так и поступим.
Члены совета, уже разболтавшиеся, плохо слушали отзыв третьего оппонента. Не столь хвалебный, как первые два, он все же был положительным и содержал серьезные замечания, которые тоже встречались взрывами смеха...
Когда перешли к выступлениям, зал уже угомонился. Первым взял слово Флягин:
-- Я не ставлю под сомнение научную ценность диссертации. Я с ней ознакомился. Серьезное исследование. Докторская или кандидатская -- трудно сказать. Недаром говорят, что докторская -- это диссертация, которую защищает кандидат. Если бы с этой диссертацией выступил, скажем, Карпухин, она была бы полноценной кандидатской. Сейчас речь идет не о ценности работы. Поставлено под сомнение авторство. Дело даже не в том, что диссертант использовал чужие материалы, а в том, что он их не понял. В этом меня убедили его ответы на вопросы Нины Игнатьевны. Я буду голосовать против и призываю членов совета последовать моему примеру.
Еще чего не хватало -- быть поддержанной Флягиным! Этот изувер, этот кощей бессмертный выбивал почву из-под моей любимейшей ненависти! "Нет, дудки, не выйдет!" -- думала я.
Дальнейших выступлений я не слушала. Некоторые были за, некоторые против. Мне уже надоело. Зря я в это дело ввязалась, черт побери Пашу с его приятелями!
В заключительном слове Яковкин с поникшими усами благодарил оппонентов и рецензентов, обещал учесть их замечания в дальнейшей работе...
-- Что касается вопроса об авторстве, который здесь муссировался, и, по-моему, напрасно, то этот вопрос вообще тонкий. Работая в коллективе, люди проникаются идеями друг друга, начинают жить как один организм. Успех одного есть в то же время успех коллектива. Взаимной зависти тут не место. Я, например, счастлив, что на моей кафедре работают такие талантливые молодые специалисты, как Карпухин и другие. Когда придет их время защищать диссертации, я первый подам им руку помощи... -- Тут он прямо посмотрел на меня. Его кошачья морда хитро осклабилась, усы привстали. -- Товарищи, я подвергся резкой критике со стороны Нины Игнатьевны Асташовой. Но критика должна сопровождаться и самокритикой. Позволено ли мне будет спросить Нину Игнатьевну: каковы были ее научные взаимоотношения с покойным профессором Завалишиным? Может ли она по совести сказать, что ее кандидатская диссертация сделана самостоятельно?