-- Ради грязных делишек вы отняли у человечества, у многих миллионов больных возможность быстрого и верного излечения.
-- Вполне возможно.
-- Как же так... -- начала было Флоранс.
Квота обернулся к ней.
-- Я ездил в Мехико по просьбе здешних врачей.
-- Да? Значит, они считают, что средство небезвредно? -- спросила Флоранс.
-- Оно совершенно безвредно, -- отрезал профессор.
-- Правильно, -- согласился Квота. -- Но если мы пустим его в продажу, вы представляете, какая произойдет катастрофа?
-- Катастрофа? -- удивилась Флоранс. -- Катастрофа для кого?
-- Но я же только что вам сказал... -- Квота загадочно улыбнулся, -... для врачей.
Флоранс широко открыла глаза и уставилась на профессора, чьи голубые глаза тоже расширились от удивления.
-- Неужели вы не понимаете, -- продолжал Квота. -- Если это средство поступит в продажу, все болезни, Флоранс, или почти все будут побеждены. При помощи обыкновенного штепселя. Вечером человек болен, а наутро -- здоров. Терапия, доступная даже детям, даже неграмотным. А значит, если я не ошибаюсь, медицина больше не нужна. А тем более -- не нужны врачи...
И, резко повернувшись к посетителю, Квота спросил:
-- Сколько врачей, по вашему мнению, сеньор профессор, насчитывается хотя бы только в Мексике и Тагуальпе?
-- Я не... по памяти я не могу привести точную цифру.
-- Сто шестьдесят пять тысяч. А во всем мире? Больше шести миллионов! Не считая миллиона студентов, которые уже связали свою жизнь с медициной. Об этом вы подумали, профессор?
Ученый открыл было рот, но промолчал.
-- А о двенадцати или пятнадцати миллионах младшего медперсонала, мужчин и женщин, о санитарах, работающих в клиниках и больницах, о двадцати миллионах фармакологов и аптекарей, о лаборантах, химиках, об огромной промышленности патентованных средств, в которую, не отрицаю, вложены и наши средства, о фабрикантах, выпускающих тюбики, пузырьки, коробочки, и о тысячах санитарных машин, миллионах кроватей, миллиардах простыней, резиновых изделий, вате, стеклянной и фарфоровой посуде, о линолеуме, об огромной армии, об океане рабочих и работниц фабрик и заводов, изготовляющих все это -- пусть, я опять же не отрицаю, некоторые из них принадлежат нам, -- об издателях брошюр, касающихся аллергии и старческого катара дыхательных путей, -- об этом вы подумали, профессор?
-- По правде говоря... признаться, -- пробормотал ученый, моргая глазами, -- ...не отрицаю...
-- Шестьдесят или сто миллионов населения земного шара живут за счет больных, и вот в один прекрасный день все они окажутся на улице... О чем вы пришли просить меня, профессор? Дать вам возможность продолжить вашу работу? Вы берете на себя огромнейшую ответственность, но вы, конечно, готовы ее на себя взять.
-- То есть... -- беззвучным голосом прошептал ученый.
-- Вы не принадлежите к породе малодушных, которые отступают, боясь ответственности за последствия своих действий.
-- Конечно, но...
-- Даже несмотря на то, что вы точно знаете теперь, скольких мужчин и женщин ваш трехфазеин убьет гораздо более верным способом, нежели болезни или врачи...
-- Сеньор президент...
-- И скольких он сожжет на медленном огне, ибо они погибнут от нужды, холода, голода... Но раз вы так уж настаиваете, профессор, пожалуйста. Выполняйте свой долг. Ставьте на ноги больных и уничтожайте здоровых.
-- Не надо меня... Не надо нас...
-- Я согласен. И не будем больше говорить об этом. Завтра же я отправляюсь в Мехико...
-- Послушайте...
-- Сегодня же вечером я объявлю прессе о принятом решении.
-- Сеньор президент!
-- Как только лабораторные работы закончатся, мы начнем выпускать трехфазеин здесь, у нас. Меньше чем за месяц страна будет им обеспечена. Весь земной шар -- меньше чем за девяносто дней.
-- Сеньор президент! Сеньор Квота!
Профессор уже чуть ли не кричал.
-- Да, я слушаю, в чем дело? -- спросил Квота.
-- Подождите, подождите. -- Профессор даже задохнулся от волнения. -Не будем рубить с плеча... У нас еще есть время... да... И потом я ведь не один. У меня есть коллеги... я должен дать им отчет... Мы не подумали...
Он вздрогнул.
-- О той разрухе, об ужасающей безработице... Нет, нет... Может, надо повременить...
-- ...пока нынешнее поколение врачей и аптекарей перемрет своей естественной смертью? -- подсказал Квота.
-- Вот именно, -- быстро согласился ученый и, тут же спохватившись, быстро добавил: -- Нет, я хочу сказать... что можно бы подождать... ну, хотя бы некоторое время...
Флоранс, не удержавшись, вмешалась:
-- Да что вы, сеньор профессор, Квота! Ведь сейчас тысячи несчастных умирают от рака! В мучениях и отчаянии!
Профессор побледнел.
-- Спокойно, спокойно! -- Квота пожал плечами. -- Вы же понимаете, мы думали и об этом. Но раз уж так устроен мир, из двух зол надо выбирать наименьшее.
Повернувшись к сбитому с толку ученому, Квота продолжал:
-- Кстати, профессор, ваша растерянность делает вам честь, но вы не считаетесь с реальностью. Даже с точки зрения самых высоких идеалов не опасно ли одним махом ликвидировать все болезни? Давайте отбросим излишнюю сентиментальность и подумаем о том, что мы теряем, если не будет физических страданий: искупление грехов мученичеством! Чудесный пример святого Венсана де Поля! А всю эту самоотверженность, и братские чувства, и героизм в годины мора. Неужели мы имеем право выкинуть за борт все эти добродетели?
-- Нет. Я не согласна... -- возбужденно проговорила Флоранс. -- В ваших рассуждениях есть что-то... если все это так... есть что-то порочное...
-- Ну, ну, ну, -- прервал ее Квота, -- не надо горячиться! В современном мире все взаимосвязано. Экономика -- сложнейший механизм, и, если из него вынуть хотя бы самое ничтожное колесико, все рухнет. И вот эта прискорбная история -- яркий пример тому.
-- Хорошо, а как все-таки быть с болезнями? -- настаивала Флоранс.