Константинополь. Российское посольство.
— Действия в отношении армянского народа осуществлены. Армянского вопроса больше не существует!
Зиновьев оторвался от чтения, чтобы бросить взгляд на вошедшего Лущева.
— Этими словами Талаат паша открыл заседание правительства, — продолжал диктовать Зиновьев, телеграфисту, — на заседание присутствовали представители германской дипломатической миссии. Как стало известно, специально созданный отдел по депортации армян вёл строгий учёт предпринимаемых мер. Одна из которых предусматривала приём данных от всех начальников конвоев. Каждые две недели, — продолжал диктовать Зиновьев, — начальники конвоев должны были отсылать сводки о количестве погибших армян. И это правило неукоснительно соблюдалось. Приведены цифры об общем количестве умерщвлённых в результате действий правительства в вилайетах: Ван, Себастия, Эрзерум, Диарбекир, Харберд, Киликия, Западной Анатолии, а так же…некоторых других областей Османской империи. Жертвами политики младотурецкого правительства стали 1.000.000 армян. Как заявляет Талаат паша: «В ближайшие месяцы оставшиеся в живых армяне будут депортированы в пустыню, где созданы для этой цели концлагеря».
Продиктовав телеграмму, Зиновьев взял папку с документами под мышку и пожал руку Лущеву.
— Давно приехали, Лущев? — спросил он, выходя вместе с ним из комнаты.
— Утром! — ответил Лущев. — Я на несколько часов. Снова уезжаю. Поеду в Алеппо. Там возникли некоторые вопросы, требующие моего присутствия.
— Жаль. Мне признаться, не хватает вашего общества, — откровенно признался Зиновьев.
Лущев улыбнулся.
— Мне тоже!
— И что ж, прямо сейчас уезжаете? Может чаю перед дорогой?
— С удовольствием!
— Тогда пойдёмте!
Зиновьев проводил Лущева в свой кабинет, а чуть позже появился и чай с пряниками. Прежде, чем приступить к чаепитию, Лущев положил на стол Зиновьева связку бумаг и попросил:
— Сохраните до моего приезда!
— Что это?
— Заметки. Некоторые документы. Свидетельства людей, с которыми мне довелось беседовать за эти несколько месяцев.
— Взглянуть можно будет?
— Почему же нет? Мне нечего от вас скрывать!
— Благодарю вас!
— Не стоит, милостивый государь. Да и подумайте, прежде чем читать эти документы, — посоветовал Лущев, — это не каждому под силу.
— Что вы имеете в виду, Лущев?
— Содержимое, господин Зиновьев. Там описываются события, которые, поверьте, далеко не каждому под силу не то чтобы осмыслить, а просто прочитать. Поэтому, подумайте, прежде чем откроете хотя бы один из этих документов.
— Вот уж не думал, что вы такого мнения обо мне. Я не робкого десятка, господин Лущев. Смею вас уверить в этом.
— Я знаю. Иначе посоветовал бы вам вообще не притрагиваться к этим документам.
— Вот как?
Зиновьев неизвестно отчего, слегка побледнел. Последние минуты встречи прошли в полном молчании. Выпив чай, Лущев попрощался с Зиновьевым и уже собирался уходить, как что-то вспомнил и полез в карман костюма. Вытащив оттуда не запечатанное письмо, он передал его Зиновьеву.
— Просили передать в личные руки министра иностранных дел!
Зиновьев взял письмо и положил сверху на документы, полученные от Лущева.
После его ухода, Зиновьев не раз поглядывал на стопку принесённых бумаг, но так и не решался открыть. Потом появились дела, и он отвлёкся от этих мыслей. Ближе к вечеру, когда со временем стало посвободней, он снова начал посматривать на документы. Потом, видимо, приняв решение, передвинул их в центр стола перед собой…а затем открыл незапечатанное письмо, предназначенное для министра иностранных дел и начал просматривать его.
Из письма доктора Завриева министру иностранных дел Сазонову
Вашему высокопревосходительству известно в общих чертах о невыносимом положении, какое создалось для армян в Турции.
Получаемые постепенно подробности выясняют нам глубоко мрачную картину:
1. В течение весны и лета этого года почти во всей турецкой армии особыми приемами, частично, но без послабления, вырезаны почти все армяне, забранные в солдаты. Погибло таким образом много десятков тысяч мужчин в лучшем возрасте.
2. Почти из всей Киликии, Зейтуна и Сиваса изгнано поголовно все армянское население. Из него была выделена большая часть более молодых мужчин, которых куда-то угнали. О судьбе их нет сведений, и их, без сомнения, убили. Все остальные без исключения были погнаны пешком, без какого-либо имущества, в Месопотамию. Огромная масса женщин и детей падала от изнурения, тонула, переходя реки, и погибала от голода и жажды. Отстающих безжалостно убивали. Молодых девушек куда-то уводили. В Месопотамии их хотят будто бы расселить между кочевниками. Весьма большое число их уже приняло ислам.
3. Западная часть Эрзерумского вилайета и часть Харпутского и Диарбекирского пока еще мало пострадали, но очередь, вероятно, дойдет и до них.
4. Город Муш и вся роскошная Мушская долина превращены в развалины: сожжены большинство домов и все церкви и монастыри. Население вырезано, кроме тех, которые успели бежать в горы Сасуна. Весь Сасун пока уцелел, но он окружен курдами и войсками. Люди мужественно держатся, но у них уже не хватает патронов. Провизия тоже на исходе. Таким образом, гордый Сасун скоро падет, если не подоспеет помощь.
5. Около 200 тысяч армян хлынули в Закавказье и Эриванскую губернию.
Очевидцы, посылающие оттуда телеграммы, не могут без слез описывать всего, что творится в этой голодной, нестройной человеческой массе, оставшейся без врачебной помощи и нуждающейся решительно во всем.
Холера и другие эпидемии уносят ежедневно более трехсот человек. Телеграфируют, что сотни трупов остаются непогребенными за неимением ни материальных средств, ни нужной организации. Гибель этих несчастных людей неизбежно рождает угрозу разноса эпидемии по всему Кавказу, по мере распределения беженцев по деревням…
Армянский народ в Турции обрекается на погибель.
Вашему высокопревосходительству известно, кто является вдохновителем и руководителем всего происходящего и за что против этого народа так разъярились германо-турки. По счастью, пока еще не всюду им удалось осуществить свой злой умысел.
У армянского народа нет иного защитника, который мог бы что-либо сделать, кроме России…
В тревожном сомнении и в положении человека, лишающегося последних душевных сил и веры в святость руководившей им идеи, я обращаюсь к Вам, ища опору в Вашей человечности и Вашем сознании государственного интереса России, связанного с сохранением армянского народа…
Зиновьев сложил письмо и сунул его в ящик с документами, подлежащими немедленной отправке. А после этого, не раздумывая, решительно разорвал тесёмки связывающие стопку документов, принесённых Лущевым. Зиновьев включил настольную лампу. Свет падал на стол. Он разложил перед собой документы и погрузился в чтение.
Из рассказа двух сестер милосердия, служивших в германской военной миссии в Эрзруме
В марте 1915 г. мы узнали от одного врача-армянина, который позднее умер от тифа, что турецкое правительство готовится к проведению резни армян в широком масштабе. Он просил нас узнать у генерала Пассельта, правилен ли этот слух. После этого нам сообщили, что генерал (один из блестящих офицеров) также имел опасения по этому поводу и по этой причине просил освободить его от занимаемого поста… Мы заболели тифом и вследствие некоторых изменений в обслуживающем персонале госпиталя были вынуждены покинуть Эрзрум.
Благодаря любезной услуге германского консула в Эрзруме, который пользовался у армян уважением, мы были приняты на работу в Красный Крест в Ерзнка и работали там семь недель.
В начале июня глава миссии Красного Креста в Ерзнка хирург А. рассказал нам, что в Ване восстали армяне, и против них были приняты меры, которые могут вылиться во всеобщее истребление армян, а также, что все армянское население Ерзнка и окрестностей будет отправлено в Месопотамию, где они уже не составят большинства, как это было здесь. Однако никакой резни не предполагается, и должны быть приняты меры для питания высланных и обеспечения их личной безопасности с помощью военного эскорта. Он сказал, что, как сообщают, в Ерзнка были обнаружены вагоны, груженные оружием и бомбами, и что многие будут арестованы. Персоналу Красного Креста запрещено иметь какое-либо касательство к высланным, а также совершать любые экскурсии пешком или верхом за пределы определенного радиуса.