Он дождался, когда она выйдет из дома в Серебряном переулке, куда вошла три часа назад. Он стоял далеко, за перекрестком. Марина вышла из ворот дома и села в серый "вольво". Заметив Нестерова, она заволновалась. Секундой позже в машину забрался лощеный щеголь, и они проехали мимо. Нестеров увидел Марину, на ее плече лежала рука ее нового возлюбленного.
10
-- Да ну, не этот, -- ворчал следователь УВД Полковский на жену, -принеси тот, что в Москве покупали, розовый.
-- Чем тебе этот-то плох? Отличный галстук.
Полковский засопел.
Клава принесла другой. Дочь -- младшая Клава, наглаживала через тряпочку брюки в коридоре, утюг был тяжелый, бабушкин, от него шел особый запах раскаленного железа. Полковский натягивал накрахмаленную рубашку, вдевал в манжеты запонки в виде якоря, подаренные сослуживцами в память о службе на флоте, во время армейской молодости. Напевал:
Когда в море горит бирюза,
Опасайся шального поступка.
У нее голубые глаза
И дорожная серая юбка.
Увидавши ее на борту,
Капита-ан выходит из рубки,
И становится с трубкой во рту
Возле девушки в серенькой юбке...
Брось, моряк, не грусти.
Не зови ты на помощь норд-веста.
Эта мисс -- из богатой семьи.
И к тому же -- другого невеста.
А наутро в каюте нашли,
Капитанскую верную трубку.
И, при матовом свете свечи,
Всем знакомую серую юбку...
Сегодня он встал рано, раньше, чем зазвонил будильник, стал действовать по пунктам, намеченным с вечера: умылся, постриг ногти на ногах и руках, почистил уши, побрился, побрызгал себя из пульверизатора одеколоном. Отец Полковского был первым парикмахером, приехавшим в эти края. От него и досталась сыну в наследство эта в наше время очень опасная, допотопная бритва и пульверизатор с рыжей резиновой грушей, вправленной в продранную сетку, когда-то натянутую на грушу, чтобы та не слишком раздувалась.
Жена уже суетилась на кухне. Ей тоже предстоял нелегкий день. Полковский велел быть всем начеку, готовить праздничный обед, самим приодеться, а не ходить по квартире чувырлами в драных футболках и лосинах, обтягивающих мощный целлюлит: в любую минуту Полковский может вернуться с важным и дорогим гостем из Москвы.
-- А вдруг это его шанс? Москва -- это вам не Новый Угенгой. А тут целый генерал прилетает.
-- Саша, ты у меня настолько непробивной, что если кто и поедет в Москву, так Нахрапов какой-нибудь, а может, и твои собственные подчиненные, но только не ты, -- подначивала Клава, ставя на стол яичницу и черный кофе.
-- Вот увидишь, на этот раз все будет по-другому. Нахрапов -- дурак. Он думает, что дело уже им раскрыто, а сути так и не понял. Держит в СИЗО невиновного человека, как будто сам не понимает, что все шито белыми нитками.
-- Если белыми нитками шита белая простынь, это очень правильно, Саша.
-- Ты-то хоть не умничай! -- вскипел Полковский. -- Ну вот что вы тут обе маячите? Кто-нибудь погладил рубашку, брюки?!
И вот наконец, с чувством полного собственного совершенства, Полковский выбежал на улицу, где его ждала машина, выделенная начальником Управления для встречи Нестерова. Полковский подгонял водителя всю дорогу: необходимо было первым прибыть к самолету и увезти Нестерова на своей машине под носом у Нахрапова -- это был основной пункт плана следователя Полковского.
В том, кто быстрее зафрахтует эфэсбешника, состоял извечный спор милиции и прокуратуры. Стоило посостязаться.
Нахраповы эту ночь не спали: ругались. Еще с вечера Алексей Николаевич обнаружил, что жена завелась. Придя со службы, он столкнулся с молчанием Жанны Прокопьевны. Та ходила надутая, как боксерская перчатка, но никак не могла начать высказывать наболевшее.
-- Ужинать я буду сегодня? -- буркнул Алексей Николаевич, целых десять минут просидев на диване в гостиной, наблюдая, как жена протирает полки, отвернувшись от него.
-- Что ты, ребенок? Поди и приготовь себе.
-- Может быть, мне еще помойное ведро вынести? -- предложил Нахрапов невероятное.
-- А почему бы и нет?
Нахрапов схватил ведро, выскочил с ним во двор. У мусорного бака прохаживалась, ожидая очередную жертву, старуха общественница.
-- У тебя есть справка из РЭО, что ты здесь живешь и оплатил право пользование помойкой? А то ведь скоро таких судить будем.
Нахрапов рассвирепел:
-- Да я сам тебя сейчас посажу, старая калоша.
-- Меня-то за что? -- опешила общественница, по тону собеседника сообразив, что перед ней не простой смертный.
-- За незаконное присвоение функций должностного лица. -- С этими словами Нахрапов сунул под нос старухе свое служебное удостоверение. Он был доволен собой, наконец-то сегодня хоть в чем-то победил.
Домой он вернулся в приподнятом настроении.
-- Та-ак, -- протянул Нахрапов, -- что это ты бунтуешь, опять бзик на почве ревности?
-- Да к чему тут ревновать-то? -- парировала жена. -- Не позавидую я той дурочке, которой ты достанешься. -- И тут ее прорвало и понесло: -- Если я не работаю, ты считаешь, что ко мне можно относиться, как к мебели? Все выходные -- я одна, моя функция -- приготовить жратву, убраться, вынести мусор. Ты уже третий год обещаешь, что получишь перевод в Москву, а с места ничего не двигается. Скоро начну копейки считать: что лучше купить -- сыну тетрадки или зубную пасту. Надоело, понимаешь, никакого прогресса. Я устала. Когда мы были с тобой вместе в отпуске? Да что -- отпуск?! Когда ты выводил меня в люди? Тебя не бывает дома, я старею, а что я видела в этой жизни?
-- Тебе так плохо со мной? -- вставил Нахрапов. -- Я что, майор Пронин, чтоб влюбляться в иностранных разведчиц, или еще какая-нибудь свинья из романа Энтони Берджесса "Заводной апельсин".
Клава читала некоторые книги, которые приносил из элитарных сборищ Тюменского региона ее муж. Помягчела.
-- Да мне неплохо, я люблю тебя, но перестаю понимать, -- Жанна Прокопьевна не выдержала, лицо ее скривилось, в глазах появились слезы. -Зачем ты арестовал учительницу Володи? Весь город об этом судачит, на меня пальцем показывают.
-- Слушай, мать, вот сюда только свой нос не суй...