- Вот ответь мне, - произнес Седовласый, отфыркавшись. - Вот сам бы ты себя, будь на посту, - выпустил? Ну? Выпустил бы или нет?
Кузьма Егорович справедливо понурился.
- То-то же, - резюмировал Седовласый.
- Венчается раба Божия Юлия рабу Божьему Кузьме, - пел батюшка в небольшой церкви, нельзя сказать, чтобы переполненной.
Молодые стояли перед аналоем. Никита держал венец над отцом, Вероника - над матерью. Равиль в одеянии дьякона кадил ладаном.
- Согласен ли ты, - вопросил священник Кузьму Егоровича, - поять в жены рабу Божию Юлию?
- Согласен, - ответил Кузьма Егорович, краснея.
- Согласна ли ты поять в мужья раба Божьего Кузьму?
- Mais oui, - ответила Жюли игриво, с чисто французскою грацией. Certainement!
Народу в небольшом зальце кишело многие сотни. Над одной дверью была вывеска США, над другой - ИЗРАИЛЬ, над третьей - ФРАНЦИЯ, над четвертой - ПРОЧИЕ СТРАНЫ.
Кузьма Егорович растерянно озирался в гудящей толпе, потом, обнаружив дверь, ведущую во Францию, направился к ней, но тут же был остановлен:
- Куда, папаша?
- Да я! - встрепенулся было Кузьма Егорович, но тут же и осекся. Мне только спросить, - сказал таким тоном, словно приучался к нему всю жизнь.
- Всем только спросить! - понеслось из очереди.
- У всех дети!
- У всех через час самолет!
- А кто! - поинтересовался Кузьма Егорович. - Как это! Кто последний во Францию?
- Вон, папаша, - показали ему. - Видишь?
Кузьма Егорович подошел к длинному, на десяток листов, списку, проставил очередную цифру 946 и рядом дописал: Кропачев. Потом вернулся ко французскому хвосту, спросил у того, кто на список указывал:
- А у вас какой?
Тот раскрыл перед Кузьмой Егоровичем ладонь, на которой изображена была цифра 72:
- С позавчерашнего утра!..
Но я хочу быть с тобой!
Я хочу быть с тобой!
Я так хочу быть с тобой
и я буду с тобой!
Никита и его ансамбль на деревянном митинговом помосте рядом с ортом Шереметьево-2 лирическую песню, которую мы услышали впервые на нном зимнем пляже. Вероника стояла рядышком и дирижировала вниз, где ая толпа народу, в основном - людей молодых, слушала песню с должным ргом. То здесь, то там из толпы торчали плакаты: ТОЛЬКО НИКИТА ЧЕВ СПАСЕТ РОССИЮ!, РОК - ЭТО СВОБОДА!, ДОЛОЙ ШЕСТИДЕСЯТИЛЕТНИХ!, УЙТЕ ЗА РОК-ПАРТИЮ КРОПАЧЕВА-МЛАДШЕГО! - и несколько особенно тельных: ДО СВИДАНЬЯ, ПАПОЧКА! Самолеты, садясь и взлетая, перекрывали новенья песню гулом, но, когда не перекрывали, она доносилась и в й, суетящийся зал отлета!
Аглая издали глядела на очередь к таможне, включающую Кузьму Егоровича, Машеньку, Жюли. Туда-сюда таскал тележку с чемоданами носильщик Равиль.
- Но что я там буду делать?! - прямо-таки ужасался Кузьма Егорович, готовый, кажется, сбежать, как Подколесин.
- Скажи дедушке, - обратилась Жюли по-французски к Машеньке, - что многие истинные коммунисты продолжали борьбу в эмиграции.
- Бабушка говорит, - перевела Маша, - что многие истинные коммунисты!
Никита с товарищами пел, Вероника дирижировала, поклонники кричали, свистели, хлопали, махали плакатами и фотографиями ребенка-Никиты в матроске на коленях тридцатилетнего отца!
Аглая смотрела на Машеньку, Машенька - исподтишка - на мать взрослым печальным взглядом.
- На что жить, на что жить! - передразнила Жюли по-русски. - Спроси у деда, сколько он получал, пока его не выгнали.
- Дед, а сколько ты получал, пока тебя не выгнали?
- Полторы тысячи, - ответил Кузьма Егорович ностальгически.
- Сколько ж это выходит? - полувслух по-французски прикинула Жюли. Один к одному, что ли? Переведи дедушке, что самая средняя проститутка зарабатывает у нас больше за вечер.
- У нас, кажется, тоже, - вздохнул Кузьма Егорович, и тут их позвали за перегородку.
Никита влетел в зал.
- Эй, отец! - крикнул. - Жди в Париже в составе правительственной делегации. Вероника гарантирует! - и помахал прощально.
Вещи ползли сквозь рентген-аппарат. Таможенник выдернул большую сумку:
- Что у вас тут?
- Как что?! - возмутилась Жюли. - Белье, одежда!
- Нет, вот это! - и таможенник, запустив в сумку безошибочную руку, извлек склеенный из осколков бюст Ленина.
- Это! - засмущался Кузьма Егорович. - Это сувенир.
- Не положено к вывозу, - отрезал таможенник и бюст отставил.
- Как не положено?! - возмутился Кузьма Егорович. - Почему не положено?! Эта вещь не представляет художественной ценности. Вот - справка из Министерства культуры!
- Потому что! - не нашелся что ответить таможенник. - Потому!
Седовласый, наблюдая на мониторе прощальную сцену, раздраженно сказал: