Прошло ровно два года с тех пор, как Сеньора де Анточа была взорвана на моих глазах. Я хорошо помнил, что сразу после взрыва над морем сгустились тучи и начался ужасный шторм, потопивший и выбросивший на берег десятки других кораблей.
Тогда я не знал, что я явился причиной этого шторма. Мой гнев вызвал его. Моё внутренний источник давал невероятное количество силы и энергии.
Позже я узнал, что дождь в декабре, потушивший пожар в доме Элайны, смерть барона Ван Туйля от удар молнией, шторм в день гибели «Сеньоры да Анточа» это все результат действия моего магического дара.
И мне предстояло научиться им пользоваться очень избирательно.
Я сидел за столом и занимался подсчетами. Получалось отлично. Теперь у меня достаточно ресурсов. Бизнес приносил баснословные барыши.
Ганзейцы не очень понимали, как торговать с русскими. Они все равно считали нас дикарями.
Им нужен был кто-то, кто объяснит, что наши бояре и князья не аборигены в пустыне. Мы уже семь веков как приняли христианство, строили свои города и расширяли государство со своими правилами и законом.
Европейские торгаши поначалу пытались привозить в Новгород самое барахло, и продавать его нам за золото и серебро. Хотели брать рабами и рабынями, но мы свободные люди. Не бывать этому.
Побывав там, в Европе, я знал, что нам нужны торговые отношения другого типа.
Я заявился в контору Ганзы в Новгороде и сообщил, что готов удесятерить их доходы от торговли и увеличить объем поставляемых товаров, если они возьмут меня в советники и будут действовать в соответствии с моим планом.
Поначалу представители Ганзы отнеслись к моему предложению скептически, и чуть было не прогнали меня, но жажда получить дополнительные тысячу процентов прибыли сделали свое дело.
Для начала я настоял на отмене оплаты твердым серебром или золотом.
Я доказал, что выгоднее отправлять обратно не пустые корабли, а заполнять трюмы российскими товарами: пушниной, воском, медом, кожей, рыбой, свечами.
На бартер я заказывал только то, что действительно имело ценность для нас.
Оружие, сукно, примитивные инструменты для кузен и литейных мастерских, небольших столярных цехов.
У нас пока не было своих пил, и наши мастера пользовались одними топорами.
Хоть они и делали это виртуозно, наша деревообработка пока сильно отставала от европейской.
Нам так же мешало отсутствие угля для печей, с углем было быстрее и проще обжигать глину для производства кирпича и посуды.
Собственного угля мы пока еще не добывали. Чего не скажешь о британцах.
В иной год, мы моги продавать свои излишки зерна за серебро, потому что в Европе всегда его не хватало.
Эта ситуация надоумила меня на постройку первой водяной мельницы на реке Верже.
В то время мельница в Новгороде были сплошь ручными, и мука добывалась тяжелым трудом. Очень частая смена налогов была обращена в первую очередь, на изъятие зерна в казну. Про муку же в царских грамотах ничего сказано не было. А хранить продавать муку всегда было намного выгоднее.
Но наша русская предприимчивость помогала выживать и развиваться, но большая территория и суровый климат мешали нам в развитии.
Имея сложные природные условия, русские искали способы заработать быстрее, а не больше. Это многое объясняло в характере нашего народа.
Чем лучше шли мои дела, тем глубже становилась черная дыра в душе, прожжённая предыдущими событиями.
Дела я вел опекаемый наместником Великого Князя Всея Руси в Новгороде — Василием Никитичем Таракановым.
Он очень любил меня и поддерживал во всех начинаниях. Я щедро делился с ним прибылью и помогал решать разные дела в городе.
Правда, Василий Никитич журил меня всегда за то, что я всякий раз отказывался от участия в пирах, свадьбах и в других увеселительных забавах.
Но получив неоднократный и твердый отказ, наместник Великого Князя оставил за мной право быть молчаливым, никогда не смеющимся боярином.
С моей подачи в городе появились освещение, каменные мостовые и училища для молодых подмастерий.
В окрестных деревнях и хуторах я налаживал фермы, производящие молочную еду. У нас бурно развивалось производство творога, сметаны, сливок, сыров.
Женщины научились прядильному делу, и теперь новгородские купцы продавали ткани и изделия по всей Руси.
В небольших селах я открывал кузни, которые самостоятельно производили подковы, топоры, ножи, дверные петли, корабельные скобы, гвозди.
Экономика Новгорода ожила и народ стал процветать.
Местная знать и духовенство так же старались поддерживать со мной дружбу.
Хоть я многих и не жаловал, но все же членам Новгородского Вече — совета бояр и Владыкам Новгородской Епархии, исправно заказывал и привозил из Европы предметы роскоши.
Мебель, тонкую фарфоровую посуду, изящное оружие, медные подсвечники, кувшины и подносы.
Все это добро шло для того, чтобы бояре и церковники благоволили мне и помогали в делах.
Я раскрутился и дело приобрело такой размах, что через два года усердной работы, мой капитал так вырос, что я мог позволить купить собственный торговый флот.
У меня было четыре собственных корабля с командами. Но поток товаров и перевозок все возрастал и мне, по-хорошему, нужен был еще с десяток кораблей
Но я пока не спешил с этим вопросом. Корпорация все расширялась и расширялась и мне уже нужно было позаботиться о ее безопасности.
Соседи из Твери, Владимира-Суздаля начали косо поглядывать на наших новгородских купцов и крестьян, выглядевших опрятно и богато.
Пока еще никто не покушался, но зная, тысячелетнюю привычку центра Руси прибирать к рукам то, что приносит доход, я должен был обезопасить корпорацию наперед.
Делал это где-то подкупом и выгодой, а где-то силой и жесткостью.
Сам-то Мартын Иванович Лютый, так теперь меня звали, мог постоять за себя.
И я не раз раздавал люлей местным портовым здоровякам забиякам.
Они боялись меня, как огня и уважительно здоровались, обходя стороной. Так же, как и стражники городской дружины знали, что Лютого лучше не трогать. Лучше с ним дружить.
Но одно дело боярин, другое дело его предприятие.
Работать без прикрытых тылов становилось не только опасно, но и глупо. На кон было поставлено очень многое!
Делать то, что я запланировал без собственной быстрой умелой и тайной дружины дальше было невозможно.
Нужно было возрождать свой клан.
Поэтому были у меня дела, о которых не знал никто из моего окружения.
И я вот уже месяц, как дожидался вестей из Ладожского порта.
В одно сентябрьское утро дверь в дверь моего роскошного кабинета уставленного европейской мебелью и устланного персидским коврами постучались:
— Барин, Мартын Иванович, к вам гости пожаловали— прохрипел в сенях своим сиповатым голосом Прохор, мой слуга и по совместительству оруженосец. Крепкий молодой мужик тридцати лет отроду, выкупленный мной из рабства на английском флете(тип корабля), доставившем меня из Европы в Ладогу.
— Кто такие? Заходи.
— Не могу знать, барин. Иностранец. По-русски не бельмеса, просил передать вам вот это, — Прохор протянул мне маленькую бумажную карточку наподобие визитки.
На ней был изображен ромб с полуприкрытым глазом.
— Он один?
— Один, Мартын Иванович.
— Зови. Вели накрывать стол в трапезной, — сказал я строго.
— А как накрывать по-повседневному или по-праздничному, с осетрами и икрой?
— Давай по-обычному.
— А пить, что изволите, водки? Медовухи с квасом? Или этого ихнего коньяку?
— Принеси красного вина.
— Будет исполнено, барин!
Прохор вышел из моего кабинета и отправился за гостем. Через некоторое время он вернулся отворил дверь и пытаясь выказать уважение, поклонился, пропустил человека в черном плаще вперед себя.
Я узнал его сразу. Мой спаситель из неспящих вновь стоял передо мной.
— Мартын Иванович Лютый! — громко представил меня Прохор, поведя в мою сторону ладонью, чем вызвал улыбку на лице гостя.
Мой оруженосец старался изо всех сил произвести на иностранца благостное впечатление обо мне и представить меня, как полагается.
Делал он это несколько неуклюже, артистично, но нужно отдать ему должное.
В осанке, мимике и жестах Прохора было столько достоинства, что ему могли бы позавидовать некоторые европейские дворяне.
Он бесцеремонно разглядывал гостя, ожидая восторженного отношения к своему хозяину.
Всем своим видом он показывал, что гостю оказали великою честь, пригласив его в кабинет к одному из влиятельнейших людей в городе, и Руси.
Несмотря на молодость и юность своего хозяина, меня, двадцатипятилетнего боярина, оруженосец считал вторым человеком во всей Русской Державе. После Великого Князя.
— Ступай, Прохор я тебя позову, если мне что-то потребуется. Оставь меня с этим господином наедине.
Я вышел из-за стола, подошел к гостю протянул ему руку для рукопожатия.
Он протянул руку на встречу.
Прохор, убедившись, что мне ничто не угрожает поклонился еще раз и вышел из комнаты.
В сводчатые окна моей горницы пробивался яркий солнечный свет, и я разглядывая его небритое лицо своего посетителя усадил его на диван.
— Маэстро, здравствуй. Как добрался? Насладился нашими красотами? — я старался придать своему холодному голосу хотя бы тень доброжелательности, но мне это плохо удавалось.
— Я тоже рад вас видеть. Добирался я сложно — с приключениями. Красотами насладится пока не успел. Но должен сказать, что перенос штаб квартиры клана в Новгород было отличной идеей.
— Что ты имеешь ввиду?
— Я впервые нахожусь в местах, где Папа Римский не имеет никакой власти. Абсолютно. Это вызывает приятную легкость, — он оглядел кабинет, — чувствуется размах. В Европе нет такой свободы. Я рад, что у вас дела пошли вверх.
Я промолчал, посмотрел в свои записи и захлопнул учетную книгу. Дела, действительно, шли как надо.
— Что за приключения были у тебя?
— Скорее не только у меня, но и у всех неспящих. Ищейки, нанятые маркизой де Альба разыскали наши здания в Риме. Вместе со швейцарскими гвардейцами, они проникли в них.
— Даже несмотря на то, что им пришлось столкнуться с лабиринтом?
— Да. Это их задержало на некоторое время. Но потом мы еле унесли ноги по тайному лазу. Двое наших братьев погибли, защищая наш отход. Пострадали семьи и близкие. Погибли невинные.
Он говорил без напряжения, спокойно. Будто бы смерти семей для него обыденны.
Вторая плохая новость состояла в том, что, имея огромное влияние и совместный бизнес, Папа заблокировал большую часть казны клана.
— Мы все теперь такие же как вы. На нас объявлена охота.
— Тебя это пугает? — я поднял голову от своих записей.
Маэстре скривился, демонстрируя свое пренебрежение к страху.
— Меня пугает только одно.
— Что именно?
— Те из нас, кто имеет родственников, и имел неосторожность общаться с ними уже понесли потери. Люди Папы устроили над родней массовые экзекуции. Под видом борьбы с еретиками были сожжены члены пятнадцати семей, — он отвернулся от моего прямого взгляда, — я боюсь не успеть отомстить за всех.
— Маэстро. Разве у неспящих есть семьи и близкие?
— При Гольяте все братья забыли о существовании семей. Но я совершил непростительный промах — разрешил встречаться с семьями раз в год. Это было катастрофической ошибкой. Их смерти на моей совести. За нами следили. Делали это очень искусно. Так, что мы не замечали. Такое впервые произошло с неспящими. Нас никто не мог выследить раньше.
— Нет! — я попробовал его успокоить, — даже не думай! Их смерть на совести тех, кто убил без причины этих мирных людей.
Он грустно кивнул, принимая сказанное
— За тобой тоже следили?
— Последнего следока я выкинул за борт еще в порту отплытия, предварительно допросив. Он мало что знал, но кое-что я все же выведал, — он встал с дивана и прошелся по комнате, остановившись у одного из окон, — Папа был в бешенстве от того, что вы как сквозь землю провалились. Обычно, Папская охота дает результаты на вторую неделю. А тут пошел третий год, они перевернули вверх дном всю Европу и Америку, а вас нигде нет.
— Думаешь, поэтому он дал команду убивать семьи?
— Я точно не знаю.
Было похоже, что он именно так и думает.
— Я вот, что тебе скажу. Даю тебе слово мы отомстим за всех наших.
— Звучит подбадривающе, но как мы это сделаем?
— Я разорву Папу. Ты привез карты, которые я просил?
Маэстро кивнул и вытащил из рукава свитки. Мои брови сдвинулись. А в душе снова заныла черная тоска. Увидев карту, я снова вспомнил, как взорвался корабль, на котором находились Элайна с Аартом.
— Спасибо. Подскажи, удалось ли узнать, кто именно приказал совершить подрыв «название корабля»? Это был Папа?
— После поединка, между вами и Гольятом маркиза сначала отправила всех ваших друзей на корабль, приказала ждать вашего возвращения. Затем покинула нашу цитадель, исповедовалась Папе подтвердила, что вы убили Августина и Голайна, сообщила местонахождение корабля Папе. Тот отдал приказ взорвать корабль. Хотя он знал, что вас на корабле не было.
— Она утаила это от Папы?
Он молча кивнул.
— Зачем?
— Не мне обяснять главе клана мстителей, как сладка месть.
— Деньги? — я спросил о том, что сделалось огромными ресурсами клана.
— Осталась десятая часть в тайниках. Я немного привез с собой. Думаю, было бы не плохо вложить их здесь в дело.
Я выглянул в коридор, чтобы убедиться, что нас никто не подслушивает. Вернувшись я продолжил:
— Я сломаю Папу, я сломаю его влияние. Больше не будет единой Церкви в Европе. Маркиза же…, — я промолчал. Я не придумал для нее наказания, — готовься. Именно для этого я вызвал тебя сюда, Маэстро.
— Я рад это слышать. Чтож внизу нас ждут трое братьев. Мы встанем в ромб, вы в центр, а далее мы проведем обряд инициации. Вы станете нашим новым главой клана. Полноправным вождем.
— Нет.
— Нет? — он удивленно развернулся ко мне, — разве не для этого вы меня пригласили, написав, что вы согласны?
— Нет. Мы сделаем главой клана неспящих тебя. И он войдет в мой новый клан, станет его важной частью.
— Новый клан?
— Клан Одержимого. В него войдут моя новая корпорация и клан неспящих.
— Я понял вас и принимаю ваше предложение. Мы можем провести инициацию прямо сейчас?
— Да, в клане одержимого все просто.
Я изложил ему правила. Рассказал про новый символ, в котором в нижней части ромба будет выделять латинская буква V, символизирующее объединение кланов мстителей и неспящих.
— Если тебя все устраивает поклянись мне в верности. Твоего слова и руки будет достаточно, чтобы закрепить клятву.
Маэстро поднял руку и произнес клятву верности.
— Теперь, если вы не возражаете, я посвящу вас в члены клана неспящих.
Я согласился. Он ушел и вернулся с остальными.
Среди них был Андреас, который прямо у порога встал на колени, склонил голову.
— Я виноват, Девитт. В твоей власти решить, что со мной будет дальше.
— Встань. Я знаю, ты не сделал мне и мои близким ничего дурного.
Я подошел протянул ему руку, и, когда он поднялся, обнял его.
После этого я поздоровался с каждым вновь вошедшим.
— Ну что? Начнем?
В моем кабинете был тайный ход в скрытое помещение, где я хранил свои бумаги, старую одежду и оружие Девитта, и где я иногда отдыхал, когда мне было нужно остаться совсем наедине.
Я пригласил неспящих в эту комнату для того чтобы провести обряд.
Четверо неспящих из совета командиров сначала посвятили в клан меня, для того чтобы я потом мог передать бразды правления Маэстро.
Сам ритуал инициации представлял из себя наложение шпаги на плечо, совершение небольшого надреза и прочтение текста клятвы клана.
Четверо становились ромбом. А того, кого посвящали ставили в середину.
Четыре шпаги ложились на шею того, кто проходил инициацию с разных сторон, так, что клинки могли отсечь ему голову.
После того как я зачитал клятву, мне сделали небольшой, едва заметный надрез на шее, и я поставил печать собственной кровью на пергаменте, закрепляющем меня равным среди братии клана неспящих.
— Мэстро, расскажи почему именно такой ритуал и символ клана?
— Когда мы были юнцами, мы сбились в небольшую команду, которая позволила нам выжить. Нас преследовали Долгое время мы жили в лесу среди диких животных. Ночью мы ложились спать, располагаясь ромбом, — он говорил это с серьезным выражением лица, что не оставляло симонией в том что они пережили немало потрясений — а один из нас оставался в центре.
— Почему?
— Зверь мог подкрасться в темноте, напасть и убить того, что стоял на страже. Ели часовой находился в центре он мог разбудить и спасти остальных. Но на самом деле никто не спал. Все боялись быть убитым зверем. Когда мы это поняли, мы назвали себя кланом неспящих.
— Кто-нибудь погиб в лесу?
Маэстро отрицательно покачал головой.
— Гольят выстроил такую систему, что мы все оставались целы и невредимы. Так было до того момента, как мы столкнулись с вашим сопротивлением в замке барона
— Ни один неспящий не погиб за десяток лет? — воскликнул я удивленно
— Все верно. Когда в замке от вашей руки погиб брат Яков, то я понял, что вы — Элитио.
Остальные поклонились, услышав это слово
— Отныне назначу тебя главой клана неспящих. Есть ли у господ командиров возражения?
Неспящие как один отрицательно замотали головами.
Маэстро приложил ладонь к груди в знак того, что принял обязанности главы клана.
— Понятно, — а теперь друзья мои я приглашаю вас на великолепный обед.
— Благодарим, вас сеньор. Но мы никогда не обедаем вместе из соображений безопасности. Мы сами разберемся с трапезой. Лучше отдайте нам распоряжения.
— Чтож меня это огорчает, но я не буду ломать ваши порядки. Нам нужно о многом поговорить и подготовиться к большой войне. Очень большой.
Я рассказал неспящим ту часть своего плана, которую им полагалось знать.
Я разделил их надвое. Двое отправлялась обратно в Европу, искать и готовить к войне моих новых союзников среди католических священников, недовольных Папой.
Я снабдил их подробными инструкциями, позволяющими работать и вербовать только лояльных и преданных нам пастырей
Двух я направил в стольный град — в Москву.
Там они должны были собирать информацию, заводить контакты при дворе в среде бояр. Подбирать лихих людей, оказавшихся не у дел, готовых стать со временем членами нашей новой семьи, вступить в братию клана Одержимого.
В столице эти двое, во главе с Маэстро, должны были найти моего человека Гришку Грека, который служил бы переводчиком и проводником.
Я знал, что Маэстро сможет держать мою новую «чвк» в ежовых рукавицах.
Из лучших, из железных людей, прошедших испытания, я собирался выковывать костяк своего будущего клана.
Проводив неспящих, я решил убрать карты и бумаги, привезенные Майстро в тайную комнату.
Это были карты с указанием морских путей испанского флота, который единолично владел морями у побережья Африки и обеих Америк. Я готовил моим врагам большой сюрприз.
Войдя в помещение, в котором меня еще недавно посвятили в неспящие, я услышал деревянный скрип.
Сорвав катану со стены, я подскочил к платяному шкафу и резко распахнул дверцы.