Песик, возбужденный передавшейся ему от меня радостью, жалобно заскулил от невозможности догнать мою стремительно удаляющуюся фигуру...
И вот теперь я ехал в Мещерский край к славной девочке Прасковье. Сборы были недолги. Прихватив с собой лишь малость сменной одежонки да предметы гигиены, я вполне обошелся лишь одной небольшой походной сумочкой. Место в ней еще оставалось, и я заполнил эту пустоту десятком шоколадных батончиков и черной книжкой в толстой кожаной обложке - «Жития святых», с которой и начался прошлым летом наш незапланированный круиз по горам, лесам да болотам. Я даже не взял мазь от комаров, считая, что Мещера вовсе не такая уж дремучая глухомань, как таежные дебри и, наивно полагая, что и местные биргаши[1] куда более «гостеприимней» уральских.
- Горячие пирожки, свежие сосиски и булочки, картошечка по-домашнему, чаек-кофеек! - в вагоне возник полный, краснощекий, уже сильно лысеющий мужчина в белом халате, кативший перед собой небольшую тележку с коробкой, наполненной всякими вкусностями. Следом за ним шла бойкая худенькая девушка с большим бордовым термосом, висевшим на боку.
- Чипсы, сухарики, минералочка, пицца с сыром по-итальянски, грибочки... - точно запрограммированный робот повторял предприимчивый торговец, обращаясь к немногочисленным пассажирам. Люди, утомленные довольно продолжительной поездкой, брали фаст-фуд[2] охотно, чтобы подкрепиться и за едой скоротать время. Мужчина то и дело запускал руку в коробку и извлекал оттуда то хрустящие пакеты, то потные пластиковые бутылочки, то бумажные сверточки, раздавая их налево и направо. Делал он это так ловко и заученно, что я вновь подумал о его принадлежности к умным машинам. Полными пальцами продавец принимал деньги, без задержки давал сдачу и в паузах, при передаче мелочи, умудрялся вновь громко предложить:
- Булочки, сосиски, домашнее пирожное, лимонад, шоколадочки...
Девушка же отвечала лишь за то, чтобы напоить пассажиров кофе или чаем. Как оказалось, у нее за спиной был закреплен еще один термос, а на поясе висела солидная гирлянда одноразовых стаканчиков. Эх, что и говорить, я не удержался и, поддавшись зову живота, положил на 179 страницу книжки закладку в виде календарика с изображением святой Параскевы Пятницы и сунул «Жития» в походную сумку, так как мужчина с коляской уже добрался и до меня.
- Что будем кушать, молодой человек? - добродушно спросил торговец.
И я, грешный, дал волю своему главному соблазну и купил: два хот-дога, пиццу, чипсы, литровый пакет виноградного сока, большое пирожное и шесть пирожков с капустой, рисом и печенкой. Рассчитавшись с довольным, хотя и несколько удивленным от такого большого заказа, продавцом, я сложил все приобретенное на расстеленную на сидении газетку и с нескрываемым удовольствием приступил к «уничтожению» этих продуктов быстрого питания.
- Ничего, - думал я, - пребывание в трудовом лагере не позволит мне накопить лишний жирок, а уж Прасковья-то и тем паче не даст мне бить баклуши, с такой девчонкой не соскучишься... Я снова стал думать о Пашке и от этого, увы, аппетит мой еще более разыгрывался. Сидевший на соседнем диванчике пацанчик лет 6-7, который путешествовал с двумя бабушками и которому те купили лишь чипсы, забыв о своих хрустящих пластиночках, с раскрытым ртом наблюдал за тем, как я ловко и умело, со знанием дела, расправляюсь с истекающими кетчупом хот-догами, с парящими пирожками, с трепещущей в моих руках пиццей. Управившись с чипсами в 2-3 захода, я высыпал остатки пакета прямо себе в рот и все это запил доброй порцией сока. Перед тем, как приложиться к оставшемуся десерту - пирожному, - я с удовольствием икнул и грузно вздохнул, стряхивая с тенниски крошки. Осторожно подняв пирожное, я несколько секунд полюбовался им, как бы прикидывая, с какого конца лучше впиться в него зубами. Потом взглянул на пацанчика: он так и сидел, точно завороженный, с раскрытым ртом и распечатанным пакетиком чипсов, и таращил на меня восхищенно-удивленные глаза. Я подмигнул ему и, улыбнувшись, протянул мальчугану пирожное:
- Угощайся!
Тот смутился, покосился на бабулек, потом, забросив обратно в пакет зажатый в пальцах чипс, тщательно обтер ладошку о свою нарядную футболку и бережно, с нескрываемой радостью, принял бесценный дар из рук знатока и «великого поглотителя» вкусной пищи. Допив сок, я сложил все остатки своей быстрой трапезы на середину газеты и завернул все в один большой комок. Я взглянул на мальчишку и невольно улыбнулся, видя, как он, пытаясь подражать мне, разделывается с пирожным. Это у него, надо признать, получалось плохо и поэтому и нос, и щеки мальца стали густо украшать кремовые хлопья, точно он не ел, а собирался бриться.
- Ой, батюшки, да что ж это такое!? - всплеснула руками одна из старушек, когда взглянула на своего внучка. - Да где же ты это взял-то, окаянный? - она стала быстро шарить по сумкам, отыскивая что-нибудь подходящее, чтобы утереть личико мальчика, а тот, с набитым до отказа ртом, откинулся на спинку сиденья и, закрыв глаза, наслаждался, медленно пережевывая остатки вкуснятины. В это время электричка остановилась. Я выбежал на перрон, чтобы пристроить куда-нибудь мусор и, увидев неподалеку урну, ловким движением, точно баскетболист в кольцо, закинул в нее испачканный газетный шар. Уже возвращаясь обратно, я натолкнулся на женщину, которая везла на тележке букеты цветов, завернутые в яркую подарочную пленку. И я, вспомнив, что еду к Пашке без подарка, кинулся к продавщице. Остановив ее, я дотронулся до роскошного букета белых лилий.
- Пожалуйста, лилии можно?
- Да, конечно, берите! Очень красивый букет! - и женщина выдернула букет из общей массы цветов.
- Сколько с меня? - спросил я и полез в карман за деньгами.
Женщина назвала цену. Хоть было и дорого, но сердито: белые лилии в начале лета - это круто!
Однако в кармане я нашел лишь горсть мелочи, которой, пожалуй, хватило бы лишь на сверкающую обертку букета. И тут я вспомнил, что оставил крупные деньги в сумке, в бумажнике.
- Кому берешь-то, подружке? - спросила торговка, улыбаясь.
- Более, чем! Фее! - отозвался я и кинулся к вагону. - Извините, я сейчас, мигом! Деньги в поезде оставил! Подождите, пожалуйста!
Но уже объявили об отправке.
- Ой, сынок, да ты же не успеешь! - крикнула женщина мне вслед.
Пулей влетел я в вагон и подскочил к сумке, раскрыл ее и выхватил из тряпок бумажник.
- Погодите, я уже иду! - крикнул я через открытое окошко ожидавшей меня продавщице.
Еще через пару секунд я уже был в тамбуре, но тут дверцы предательски захлопнулись прямо у меня перед носом, и поезд сразу же резво тронулся.
- О, нет! - простонал я, безнадежно ударяя ладонями по толстому стеклу с надписью «Не прислоняться!».
- Что, опоздал? - спросила меня вышедшая из другого вагона высокая женщина с чемоданом в руке. - Сорви «стоп-кран», пока еще слабый ход!
- Да ладно, все в порядке... Чего людей зря пугать... - выдохнул я и медленно поплелся вслед за пассажиркой. - Значит, не судьба...
От такого, почти спецназовского, броска в вагон и обратно сердце мое учащенно колотилось. Однако, когда я вернулся на свое место, моторчик мой ахнул и почти остановился от удивления: прямо на сидении, где еще несколько минут тому назад, точно «скатерть-самобранка», покоилась газета с кушаньями, лежал теперь... так и не купленный мною букет белых лилий! Это так поразило меня, что я покрылся испариной и во рту у меня пересохло. Я огляделся. За мною по-прежнему восхищенно наблюдал только пацанчик, который теперь, видимо, усваивал уроки того, как должна действовать группа захвата. И я подумал, что опоздал с деньгами лишь по своей рассеянности и от того, что все же отяжелел, очистив «скатерть-самобранку» самым непозволительным образом. Я нежно взял букет и присел на скамью. Поднес цветы к лицу. Свежие, яркие, сочные, шелковистые, как щечки моей феи, они источали дивные ароматы.
- О, Господи, да откуда же они тут взялись!? - подумал я и почувствовал, как в животе у меня недовольно заурчала потревоженная пища и даже погрозила небольшим спазмом. Малыш, которого кое-как утерли бабуси, протянул мне теплую бутылочку с минералкой и заговорщически подмигнул. Я тоже моргнул ему глазом и, взяв «баклажку», немного промочил горло. Возвращая бутылку, шепотом спросил у мальца, кивая на цветы:
- Откуда это?
- Тетенька в окошко забросила! - отозвался он также тихо и покосился на старушек.
- Понятно, - сказал я. - Спасибо за информацию! - и снова отодвинулся к своей сумке.
- Да хранит вас Господь, добрая-добрая тетенька! - сказал я про себя, глядя в окошко. Я был так растроган поступком цветочницы, что не мог больше говорить. Немного успокоившись, поглядел на часы. Ну вот и все - следующая остановка минут через двадцать, и там меня ждет Прасковья... Я улыбнулся, вздохнул и, понюхав цветы, стал думать о нашей встрече. Колеса по-прежнему считали стыки на рельсах, а вагон-подлодка, качаясь, мчал меня по бушующему зеленому морю лета.
«ЗЁРНЫШКИ»
Я увидел Пашку почти сразу же, едва только спрыгнул на серый пыльный бетон перрона. Правда, пассажиров, сошедших на этой станции и встречающих их родственников, было немного, но все равно я узнал бы эту девчонку и в тысячной толпе. Такая легкая, светлая, до боли знакомая, она стояла недалеко от здания вокзала и напряженно глядела на выходивших из вагонов людей. На ней было голубое в белый горошек платье, а пестрая косынка спадала на плечи. На ногах были синие полукеды и нежно-розовые носочки. Русые косички по-прежнему озорно резвились на девичьей груди. Увидев меня, Прасковья махнула рукой и, заулыбавшись, быстрым шагом направилась ко мне, ловко лавируя средь переходящих ей дорогу пассажиров электропоезда. Через несколько секунд мы уже были рядом друг с другом. И тут я невольно обнаружил, что Пашка за эти 10 месяцев разлуки заметно похорошела и повзрослела. Красота ее стала еще более яркой и трогательной, так что я на миг даже растерялся и почувствовал, как чьи-то невидимые холодные пальцы пробежались по моему позвоночнику. Я не знал, как же мне лучше поприветствовать свою долгожданную подружку. Хотя, скажу честно, хотелось лишь одного: обнять ее крепко-крепко и, смеясь, закружить по перрону. Но я на такое так и не решился. К счастью, все устроилось как-то само собой.
- Жорка, привет! Ну, наконец-то! - произнесла Пашка, обнимая меня за шею.
- Здравствуй, Пятница! - отозвался я, и мы, не сговариваясь, трижды по-христиански расцеловались.
- Вот, это тебе! - я вручил девчонке чудесный благоухающий букет.
- О, Господи! Какая прелесть! Это мне?!
- Ага, - кивнул я.
- Спасибо! - и она еще раз чмокнула меня в щечку. Потом Прасковья взяла меня за руку и потащила с перрона:
- Жор, знаешь, как же я рада тебя видеть! Пошли, пошли скорее...
- Уж думал и не увидимся больше! Соскучился страшно... - отозвался я, поправляя сумку на плече.
- Ну что ты, Жор, да быть такого не может, чтобы мы больше не встретились-то! Ведь не для этого Господь нас познакомил, верно?
- Конечно! Эх, Пятница ты моя, вот чудо-то - мы опять вместе! Просто не верится! - радостно воскликнул я и обнял девчонку, прижимая ее к себе. В ответ она только весело рассмеялась.
За зданием вокзала нас поджидала повозка на резиновом ходу, запряженная темно-рыжей кобылкой. За вожжами сидел мальчуган лет 12. Всю одежду его составляли лишь короткие, изрядно потертые джинсы, да желто-зеленая кепка-бейсболка, повернутая козырьком назад. Загар у пацана был уже почти африканский.
- Вот, это наше лесное такси! - улыбнулась Пашка. - Ты не против?
- Еще бы! - согласился я. - Я на такой тачке еще ни разу в жизни не ездил! Если, конечно, не считать прогулки по парку на пони... лет так... дцать тому назад.
Когда мы подошли к телеге, Паша представила мне возницу: