Однако хозяин нас уже, похоже, раскусил. Он улыбнулся и изрек, расправляя усы:
- Ну-ка, внучатки вы мои, расскажите-ка мне, старику, что же вы нашли в Никольском храме? Кажется, я начинаю понимать, что за нелегкая занесла вас в леса дремучие!
Мы решили, что дедушке Семе вполне можно довериться во всем и не стали скрывать тайны Никольской церкви, потому что найденное в ней нам уже больше не принадлежало...
Мы, сменяя друг друга, как смогли, поведали доброму хозяину обо всем, что случилось с нами с того момента, как я, спасаясь от грозы, влетел в заброшенный храм, и по тот день, как мы набрели на ржавый указатель, приведший нас в лесничество, упустив в своем рассказе лишь сцену с «ползучим пыреем». Дедушка Сема слушал нас с большим интересом, нервно теребя то усы, то бороду. Лицо его стало светлеть и озаряться какой-то загадочной улыбкой, а сам он часто вздыхал и покачивал головой.
Когда мы выговорились, хозяин сочувственно крякнул и, отпив кваску, поманил нас к себе:
- А ну-ка, ребяточки, идите-ка сюда ко мне поближе!
Мы перебрались к дедушке Семе и сели около него: я - справа, Паша - слева. Он обнял нас и прижал к себе.
- Ах, деточки вы мои, не печальтесь! Господь наш Всемилостивый устроил все лучшим образом. Досталось вам, конечно, бедненькие вы мои, но не беда, все ведь обошлось... Господь никогда не оставит в беде тех, кто Ему верно служит и кто любит Его... Надо было немного претерпеть, чтобы достичь лучшего и большего.
- Дедушка, а клад-то все-таки бандитам достался! - вздохнула Пашка.
- Шиш им достался! - вдруг весело произнес хозяин и покрепче прижал нас к себе. - Они хотели батюшку Иоанна перехитрить, да ничего из того не вышло! Многие хотели кладом завладеть, а для чего? Только для своей выгоды и наживы! Но Господь не допустил разграбления! Вы, ребятки, принесли мне благую весть о том, что храм возрождается, и теперь, значит, уже недолго остается ждать, когда сокровища вновь украсят его, и мы сможем сказать: «Слава величию Твоему, Господи!»
- Вы думаете, что бандитов найдут и клад будет возвращен? - снова спросила Прасковья.
- Конечно, воров обязательно найдут (может, уже и нашли), им не уйти от Господней кары! И этот ваш Никольский клад тоже вернется к людям!
- Что значит «этот»? - насторожился я. - А разве существует еще и другой?
- Вот что, ребятишки, кажется, пришло время и мне поведать вам свою тайну! - улыбнулся дедушка Сема.
И он начал свой, немало подививший нас, рассказ:
- Отца Иоанна в нашем районе все очень любили и уважали. Он был силен и в слове, и в деле. И службы вел, как подобает, и проповеди его приезжали послушать даже из соседних городов. Бедных и нищих батюшка не забывал, помогал всем нуждающимся и обремененным. Я помню его уже плохо, маленький тогда совсем был... Иногда казалось, что он и есть сам Бог-Отец! (дедушка Сема усмехнулся в усы). Родители мои по большим праздникам обязательно ездили в храм и меня с собой тоже брали. Нам, конечно, ближе-то было в Никольскую церковь, но отец настаивал на посещении непременно Преображенского храма, где служил батюшка Иоанн. Власти боялись отца Иоанна, зато и уважали. Поэтому, когда начались гонения на духовенство и стали закрываться церкви, Преображенский храм долго не трогали. К концу 30-х в районе остались всего два действующих храма: Преображенский и Никольский. В Никольском служил отец Николай, он был лучшим другом батюшки Иоанна. В 37-м отца Николая арестовали по ложному доносу, хотели упрятать в лагеря на 10 лет, но друг вмешался в ход следствия и с Божьей помощью спас его от заключения. Больше того, отец Николай вновь стал служить в своем приходе, и арестовали его уже после войны, когда отца Иоанна уже сгноили в заточении. Батюшка Иоанн был для властей, как кость в горле: он смело обличал указы чиновников, призывал людей сплотиться возле Православной церкви, даже не переставал в колокола звонить, хотя это и было строго запрещено. В чем только его не обвиняли! В конце концов нашлись иуды и на отца Иоанна. В область полетели доносы. Власти готовились расправиться с неугодным батюшкой. Дело шло к аресту. Сам я тогда малец еще был, где-то девятый годок только шел, это я вам со слов отца своего все рассказал. Среди местных чиновников было немало тех, кто уважал отца Иоанна. Они тайно исповедовались у него, крестили детей, соборовали больных родственников, отпевали усопших, сами старались причаститься. Батюшка никому не отказывал, ездил на лошадке и в город, и в отдаленные деревушки, и на хутора. И у нас на кордоне был, когда тайно окрестил мою младшую сестренку. Отец говорил, что друзья успели предупредить батюшку о предстоящем аресте и закрытии храма. Но он не думал о том, чтобы уйти самому, а позаботился только о сохранении церковного убранства, ибо знал, что злые люди все растащат по своим углам.
И вот, за несколько дней до ареста, батюшка Иоанн внезапно приехал к нам в лес. Была ночь. Лунная и ветреная, изредка моросил холодный дождичек. Поздняя осень стояла, а то и начало декабря, точно не помню... Все происходящее в ту ночь так и стоит у меня перед глазами. Отец Иоанн сильно волновался. Мне он представляется высоким, статным таким, с вьющимися черными волосами и пышною бородкою. Поверх рясы была надета тулупная телогрейка, а на голове красовался монашеский клобук. Батюшка долго о чем-то говорил с моим отцом. Они стояли в тени раскидистых елей, а я наблюдал за ними с сеновала, где обычно любил ночевать, вплоть до первого снега. Отец был с непокрытой головой. Он внимательно слушал батюшку и часто клал на себя крестные знамения. Потом поклонился ночному гостю в ноги и взял у него благословение. После этого они стали разгружать две тяжело нагруженные подводы, на которых и прибыли отец Иоанн и дьякон Петр. Таскали в сараи какие-то тюки, ящики, мешки, рулоны. Я не выдержал, спустился вниз и тоже присоединился к работе. Отец заругался на меня, хотел прогнать (видно очень боялся лишних глаз), но батюшка Иоанн заступился, сказав: «Оставь мальчонку, Михаил, пусть потрудится во славу Божию! Ведь все это мы ему и его деткам оставляем!» Отец тогда отстал от меня, а я, приняв из рук дьякона несколько свертков, бережно перенес их в укрытие. Я тогда догадался, что мы носили церковную утварь: иконы, подсвечники, оклады, книги и все такое... Помню, когда все было кончено, в лесу раздался близкий вой волка.
- Вот нечисть! - произнес отец, пугливо оглядываясь и крестясь. - Давно уже к жилью-то не захаживали... Батюшка, может, ружьишко прихватите, мало ли что...
- Нет, Михаил, не надо оружия. Ты не беспокойся, это он меня оплакивает...
Отец Иоанн вздохнул и снова оживленно добавил:
- Ну, брат мой любезный, сделаешь ли все так, как я сказал? Не дрогнешь ли, коли что?
- Ну что вы, батюшка! - развел отец руками. - Все сделаю, как вы велели. Можете на меня положиться. Да я лучше душу свою положу, чем отдам все это на поругание нехристям! Вы только молитесь о мне, грешном...
- Спаси тебя Бог, добрый человек! - и батюшка благословил моего отца и осенил крестом и его, и весь хутор.
- Пора, батюшка, надо возвращаться! - окликнул отца Иоанна дьякон Петр, выводя подводы на дорогу.
- Да-да, надо ехать! - согласился батюшка, но прежде, чем сесть на свою телегу, он подошел ко мне и весело так сказал, хлопая меня по плечу: - Ну-с, братец Симеон, не умрешь ты, пока не увидишь клад сей возвратившимся к людям! Береги его и храни, как зеницу ока, хорошо?
- Ага, - согласился я и спросил: - Батюшка, а когда вы за ним вернетесь?
- Я не вернусь! - вздохнул отец Иоанн, но бодро добавил: - Но придут к тебе два ангелочка с благой вестью, и знай, что это - от меня! Значит, сбылось пророчество, и клад наш скоро засияет во всем своем великолепии! На радость людям православным! Верь мне, сынок, все так и будет... Ты только жди, несмотря ни на что... И все исполнится.
- А как я их узнаю, ангелочков-то? - спросил я. - Они с крылышками будут, как у вас в храме нарисовано, да?
- Узнаешь! Придет время, когда, увидев их, ты сможешь наконец воскликнуть: «Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с миром...»
Я вспомнил, что такие слова есть в Евангелии и усмехнулся. Батюшка тоже улыбнулся и, обняв меня, поцеловал в макушку:
- Ну-с, бывай, брат Симеон! Не печальтесь, я вернусь к вам вместе с кладом своим! Ждите, и Господа нашего не забывайте! Он все устроит...
Потом отец Иоанн сел на подводу и растворился в холодной ночи. И еще помню, как опять совсем близко зычно завыл волк, а где-то за кордоном злобно ахнул и рассмеялся филин. Я подбежал к отцу и прижался к нему. Он обнял меня и тихо произнес:
- Ну вот, сынок, нету у нас больше батюшки Иоанна...
Мне показалось, что у него на щеках заблестели слезы.
- А куда они поехали? - спросил я непонимающе. - Разве они больше не будут у нас служить?
Отец ничего не ответил и повел меня в дом. А утром мы всей семьей взялись за дело. Вырыли в сарае яму, обложили ее хворостом и соломой, спустили в нее весь груз батюшки Иоанна, сверху прикрыли досками и все опять тщательно замаскировали сеном, соломой, сельским инвентарем. Когда дело было сделано, отец, помню, вытирая пот со лба, сказал:
- Вот смотрите теперь: если кто проболтается, тот хуже Иуды будет!
- Да не будет этого! - отозвалась мама, а мы с сестренкой повторили за ней эти слова.
Через несколько дней до нас дошла весть о том, что отца Иоанна арестовали, а Преображенский храм закрыли. Суд над батюшкой был скорым и неправедным. И больше никто ничего о нем не слышал. Дьякон Петр вернулся из лагерей больным и сломленным. Поселился в Никольском, при местном храме. Стал часто выпивать. Сказывали, что именно он поведал местным мальчишкам о кладе отца Иоанна. И его с тех пор долго и упорно искали. А нашли-то лишь какие-то мелочи... А вот поди ж ты, оказывается, отец Петр нас все же не выдал! А пустил злой народ по ложному следу, до конца, значит, остался верным отцу Иоанну. Впрочем, так же, как и все мы...
А меня вот с тех пор родители стали в шутку, но с гордостью, называть Симеоном Богоприимцем, похоже, верили словам батюшки о том, что именно мне предстоит передать клад людям. Потом была война. Отец ушел на фронт. Вернулся домой с полной грудью орденов да медалей и все говорил, что прошел этот ад без единого серьезного ранения и уцелел благодаря лишь вере и молитвам отца Иоанна, который просил Господа о спасении верного стража церковных сокровищ. Отец мой, он до самой своей смерти верил в то, что батюшка Иоанн жив, что рано или поздно вернется в свой храм. Даже тогда верил, когда Преображенский развалили, а в Никольском устроили склад удобрений, когда имя Божье стало «притчей во языцех», когда «аминь» да «аллилуйя» стали считаться словами скверными, ругательными... Отец мой всегда верил, что обязательно возродится православная вера на Руси. И эту любовь к Богу и эту свою чистую веру он предал и нам, своим детям, вместе с кладом отца Иоанна. Когда отец умирал, то подозвал меня и просил лишь об одном, чтобы я не посрамил его перед Богом и батюшкой Иоанном. Чтобы, когда они пришлют гонцов за кладом, я смог бы с гордостью передать им все сохраненное. Я пообещал отцу, что обязательно дождусь обещанных отцом Иоанном ангелов! Признаюсь вам, ребяточки, трудно, ой, как трудно, было ждать! Годы летели, безбожие только усиливалось, сама вера в Бога превратилась в повод для помещения в психушку! Я вырос, женился... Потом родился сынок Мишка. Кордон наш пришел в негодность, и нас перевели на другое место. Нам пришлось ночью, как некогда отцу Иоанну, перевозить сокровища в новое убежище. Опять выли волки, кричали совы, свистел ветер... Только теперь мне уже помогали мои сынки: 12-летний Миша, названный в честь отца, и 9-летний Ванька, которого я нарек в честь батюшки Иоанна. А своего самого младшенького сыночка, очень на меня похожего, я нарек Семкой и очень благодарен Господу, что он дал мне его. Семен унаследовал мое дело лесничего, остался на кордоне, и я во всем могу полностью положиться на него. Он знает о кладе все и полностью подстраховывает меня в деле его сохранности. Эх, как же долго все мы ждали, как долго... Порой уже и не верилось, что все это кому-то еще понадобится... И отчаяние охватывало, и страх, и тоска... Эх, да что там говорить! Господь все видит, все знает. Все, что мы пережили. Кордона мы оставить не могли, и я тоже стал лесничим, как и отец. Теперь вот и Семка всем тут заправляет. И внучок мой, Колька, лесотехнический техникум заканчивает. Да, прошло время, пролетела жизнь... И вот пришел день, когда на кордоне появились вы, мои славные ангелочки, и принесли благую весть о том, что храм Преображения Господня снова возрождается, и это значит, что людям скоро понадобятся сокровища отца Иоанна. И я теперь вправе сказать с радостью и гордостью: «Ныне отпущаеши...».
Дедушка Сема замолчал, и на его усах и бороде заблестели слезы. Пашка обняла его и припала к груди.
- Как все хорошо! - прошептала она.
Какое-то время мы сидели молча. В горнице было тихо и светло, а за окнами уже воцарилась сумеречная июньская ночь. Где-то лениво щелкал соловей, устало тявкала собака. Из соседней комнаты доносился монотонный стук часов.
- Вот видите теперь, ребятушки, как вы меня сегодня обрадовали! - сказал хозяин.
- Дедушка Сема, а как же вы-то нас теперь порадовали! - воскликнул я. - Если я все правильно понял из вашего рассказа, выходит, что клад отца Иоанна на самом деле так и хранится у вас здесь, на кордоне!
- Да, все так и выходит!
- А что же тогда мы нашли в Никольском?!
- Я, знаете, и сам не предполагал, что существует еще один клад. Теперь я, кажется, понимаю, что батюшка Иоанн пошел на это, чтобы окончательно запутать следы основного захоронения. Он знал, что злые люди не остановятся, пока что-то не найдут. И искать будут прежде всего в храмах и домах священников. Вот они с отцом Николаем, видать, и устроили несколько охронов в Никольском, чтобы успокоить кладоискателей, но в то же время не отдать им ничего из самого ценного! И записку написали, как ключ к этим малым сокровищам.
- Выходит, мы нашли копию клада отца Иоанна? - предположил я.