С О Н
Ласковому, непоседливому, с шилом в штанишках созданию на протяжении нескольких лет снилась зловещая, всклокоченная черная птица. Когда этот болезненный мальчик впервые начал связно и полузагадочно говорить, не спящие родители услыхали среди скрипов качелей и ночных воплей первое из отчеканенных слов: птица. Будить в тот момент, даже пальцем трогать его (очевидно) было нельзя. А утром он сам все околично рассказал. Как вначале купался до синих губ. Потом - сидел на солнцеватом, колючем для ног холме и плел для мамы венок. Как мгновенно промахнула слепящая тень огромного, в полнеба крыла. Он бросился вниз по склону, под защиту знакомых ветвей: "Мамочка! Я умру, умру, как только эта тень снова догонит и накроет меня всего. Спаси и укрой меня, мама"... И вот через годы в одну из торопливых июльских ночей липкий сон повторился. А тот мальчик не смог убежать. И умер. Ему было тогда одиннадцать лет.
*
ТРАВА ЗАБВЕНИЯ
Горько и больно осознавать, что наибольшие унижения для человека падают на его "беззаботное" детство. Когда нет возможности полноценно дать сдачи или как следует возразить. Каждая война унижает и приговаривает к смерти не в последнюю очередь массу детей, стариков и других фактически беззащитных. Ведь все оружие у мужчин, а они - далеко. Так же и скоропостижно умершая любовь, хотя и теплится еще в одном из сердец, но порождает лишь несчастливое чадо. Унижения безответной любви заставляют бросаться в поиск новых и новых "любовей". В надежде позабыть или выбить клин клином, хоть это порой не сбывается. Но и возможно ли это без желчной горечи и трещин в душе? Вот в чем вопрос. Огромное спасительное покрывало "вытеснения" объединяет всех униженных и неудачников, запнувшихся на жизненной тропе. Все плохое, кроме шрамов и ссадин на сердце, неспешно и неотвратимо зарастает травою забвения.
*
ОЧИ НОЧИ
Когда ж падучая звезда По небу темному летела...
Приветствую тебя, желанная, непроглядная Ночь. Ты недолго таилась у Вечера за плечом. Навалилась упругой и теплой грудкой, зажмурила мне глаза своими теплыми ладонями. И таинственно запричитала шорохами, вскриками птиц, цокотом торопливых и жадных шагов. Скоро - явление нового Дня. Будешь ему повивальною бабкой. Отсечешь пуповину колким месяцем. Обожаю нежные и теплые объятия твоих гибких рук. И то, как верно и мудро подталкиваешь к постели. Дыханием тяжелишь мои веки, и снимаешь усталость со лба единственным взмахом плаща. Мерно качаешься между Завтра и Вчера, словно полстакана воды в чуть дрожащей руке. Сквозь сон не хочу, чтобы хоть чуточку поспешала навстречу легкомысленному, суматошному и туманному, юному Дню. Зато страстно хочу, чтобы у моей любимой были такие же роскошные и желанные очи, как у глубокой Ночи.
*
Б У К А Ш К А
Одна букашка жила в огромном городе на берегу парка. Это был очень деловой и крайне занятый с утра до позднего вечера экземпляр. Она постоянно куда-то торопилась и всегда немного опаздывала. Но при этом до такой степени боялась в жизни своей что-нибудь пропустить, что каждую былинку, встречавшуюся на ее довольно прямой пути, обегала по периметру, вбирая ногами буквально все ее зеленые клеточки. Поэтому лучшее лето жизни ушло у нее на то, чтобы добраться от одного края парковой лужайки, покрытой густой и жесткой травой, до другого.
*
СКАЗКИ-ПОБАСКИ
В душе, словно саднящие занозы, - сказочки, состоящие из одних только названий. Сказка о черноморском попугае Консенсусе, пытавшемся неимоверно углубить мышление и пострадавшем за слово плюрализм. Сказка о свирепой и хмельной полусонной мухе, огромной, как дирижабль, которая беспрерывно жужжала над микрофоном, пока ее не ударило током. Сказка о лобзике, любившем втихую подпиливать по одной ножке у каждого из стульев для гостей. Сказка о комарихе, которая знала, кого кусать потому, что дружила с блохами собаки большого начальника. И другие.
*
Н О В О Г О Д Н Е Е
В новогоднюю ночь приветствую вас, близкие-дальние звезды. Ваше эхо ловлю - в нем и радость, и боль, и прощанье. Вы над жизнью моей - словно вешки и словно друзья. Перебрасывая мостики к дальним сознаниям, населяющим ваши планеты, разговариваю с невидимыми братьями, с не рожденным Будущим. Улавливаю неуловимое. Каждый момент жизни освещает (мерцая то вблизи, то вдали) звезда моего незримого друга. Поэтому знаю, что даже умирая, друзья не уходят. Просто смещаются на небосклоне, становясь за плечами и чуть над головой, чтобы можно было изредка к ним обернуться. Их души недосягаемо рядом.
*
ПИСЬМО НИКУДА
Снова пишу неизвестно кому, неизвестно куда, неизвестно зачем. У меня непонятное, выворачивающее наизнанку, чувство человека, стоящего перед снежным нетронутым полем. И одновременно - чувство собаки, которой мальчишки подцепили консервную банку на хвост. Мелодии, образы м слова неотступно звучат внутри, куда бы ни шел. Куда бы ни шел, волоча понуро свой хвост по грязи дорог и буден. Только что видел в зеркале человека, получившего огромное наследство, и щедрый поток этого чуда еще не иссяк в глубинах души. Потом ощущал себя трудягою-псом, прожившим негаданно больше, чем мог ожидать. Мечтающим, что проживет еще хоть немного с не протекающей крышей над головой и мозговой косточкой в зубах. Но, вскрыв одну из оберток, увидел, что пакет ценных бумаг и денег полит кровью. А пса среди ночи пугающий вой призывает на похороны сразу всех его друзей-дворняг. Вот поэтому снова и снова пишу неизвестно кому, неизвестно куда, неизвестно зачем...
*
В Е Р Ш И Н А
Встань! Победи томленье, нет побед, Запретных духу, если он не вянет, Как эта плоть, которой он одет!
Человеческая душа во времена внутреннего одиночества м внешней смуты устремляется на поиск отзвука в ином сердце, карабкается по холодным утесам равнодушия. Она барахтается в каменных осыпях мелочей и вдруг вылетает на "бараньи лбы" катастрофического непонимания самыми близкими людьми. Но все ближе сияющая вершина, скрытая туманным покрывалом надежды. Шаг, еще шаг. Вот она - для тебя. До этого никого не любившего, всегда только учившегося любить. Дух перехватывает и невыносимо отчетливо и гулко стучит в висках. Покоренные пики никогда не исчезают из нашей памяти, лишь подергиваются занавесью забвения, напоминающей зыбкий мираж. Ведь несравненно труднее разлюбить, уже полюбив (прикоснувшись к душе), как и однажды побывав на вершине - все это забыть.
*
Н Е З Н А К О М К А
Где ты? Кажется, что совсем тебя не знаю, что Колумбова радость первой встречи еще впереди. Быть может от этого так тревожно, светло и обжигающе-свежо в комнате? Ты ли - эта уютная женщина, сидящая великолепной спиною и уже слегка повернувшаяся намеком белоснежного, роскошного плеча. Душа возвращается с внешнего холода, словно иссеченный штормами, весь в ракушках чужих морей, корабль. Но ты - словно недосягаемый и постоянно ускользаемый от меня мираж. Будто сытная для глубинного корня животворная влага, которую всю свою жизнь безутешно и слегка возмущенно ждал. Которую зверски хотят выпить мои иссохшие и постанывающие в одинокой ночи губы. Только до подушки - и сразу душу пронизывает холодный и тяжкий сон. Мираж сменяется миражом, сюжет - сюжетом, видение - видением. И ты, все поняв, ты обняла уверенным движением (поджав теплым коленом) и извлекла мою растрепанную душу из запекшегося небытия сновидения. Словно с лучезарной улыбкой наконец-то сказала : "Здравствуй, это я".
*
Р У Б Е Ж
Дорогой мой братишка, что мы с тобою сможем сказать себе самим, прожив пятьдесят? По-моему, на каждом отрезке беспрестанно вихляющего пути, через каждые десять лет стоит подводить финишную черту и считать осенних цыплят. В этом - мощный трамплин во все более горьковатое и фантастически быстро меняющееся Будущее. Грустно слышать от смертельно уставшего человека, словно единственный жизненный итог: "Полвека я все-таки прожил"...
*
С А Д
Дай мне руку, вечно припаздывающее, но всегда неожиданное Грядущее. Ночами по-кошачьи незримо проникаешь в заспанные дома и утверждаешься, словно гром среди ливня. Никогда не буду бы заискивать перед тобою. Ведь признаешь только одно действие - утверждение в разлитом вокруг Настоящем. И все же знаю, как приподнять твою пелену. Можно говорить с кем-то, выглядывающим из-за угла, разговаривая с детьми. Они - тайные послы постепенно входящего в силу Грядущего. Судят сурово и великодушно. Их надо любить, но обязательно делать прививки из Прошлого. Тогда взращиваемый сад - плодоносен.
* * *
ГЕНИЙ ДЕТСТВА
Эвакуированы мы из Детства навсегда...
Малыш, который явился в розовый для него мир, не ожидает каких-либо враждебных его проявлений. Всех тех капканов и петель, что поджидают его на неблизком пути. С методического разрушения взрослыми домика, принадлежащего гению детства, начинается сокрушение нежных твердынь доверчивой прежде души. Постепенно взрослея, он усваивает урок и начинает пробовать собственные силы, обращая созидательные действия в разрушительные. И даже преуспевает в этом. В детстве наши природные чувства обострены, не зашлакованы и первозданны. Мы в значительной степени - звери, зверьки. Проявление истинной, хищной природы порою спасает неокрепшую жизнь. Помогает в "охоте" за наиболее вкусной пищей и простейшими удовольствиями. Изощренность обретается позже. Ближе к юности обостряется другой природный инстинкт - половой. Следом появляется сопутствующее ему стремление к подавлению, "истреблению" вокруг себя всех тех, кто способен помешать реализации неукротимого зова рода. И только на излете жизни человек, понимая истинные мотивы и сущность борьбы и сознательно отказываясь от ее диктата, обращается к предкам. Если же посчастливилось понять это несколько раньше, в расцвете сил, то он поднимает взор в вышину, устремляясь в иные вселенные.
*
БЕЛЫЙ ОСТРОВ
Малыш, который явился в розовый для него мир, не ожидает каких-либо враждебных его проявлений. Всех тех капканов и петель, что поджидают его на неблизком пути. С методического разрушения В ребенке поразительно проявляется справедливость: в том, то он отнюдь не считает себя первым среди животных себялюбивым "венцом творения", а обращается со всеми на равных. Пожалуй, прежде всего он замечает у них отсутствие речи и заговаривает, пытаясь научить с его точки зрения самому интересному человеческому языку. Постепенно малыш начинает осознавать, что оттачивающийся со временем ум может проявляться в виде своеобразной пародии - хитрости, которая является одним из средств борьбы за существование. Ум же есть в первую очередь способность знать общие причины борьбы в беспокойном и опасном мире. Кротость здесь зачастую воспринимается в качестве глупости, а неуемная энергия находит воплощение в агрессивности и жестокости. Шагнув во взрослое пространство, юные могут оказаться без твердой почвы - так сильны и необычно новы их ощущения. Но звериные навыки будут лишь "цветочками" по сравнению с теми приемами противоборства, которые им еще предстоит освоить. Сохранится ли в течение жизни первозданное чувство справедливости? Сумеет ли человек сберечь в душе "белый остров" счастливого и пугливого детства?
*
КРАСОТА МИЛОСЕРДИЯ
По-видимому, ребенок, который еще не испорчен поверхностным, саркастически едким, навязанным развращенными взрослыми мнением обо всем в этой жизни, инстинктивно устремлен к единению с окружающим миром, к естественной гармонии с ним. Лишь потом его души, возможно, коснется ржавь цинизма, и повод к враждебности станет важнее, чем готовность к раскаянию в неловкости или ошибке - восприятию всем сердцем очищающего чувства вины. В неизбежных случайных утратах (сломал ли игрушку, раздавил насекомое, с которым играл, обидел ли старика или лучшего друга) и упущенных счастливых возможностях юный человек на деле чувствует и узнает, что в этом большом и запутанном мире приносит радость. Чего нужно опасаться, а что может вызвать и смерть. Постепенно крепнет его снаряжение к будущей жизни в "джунглях" взрослых. Но главное - это способность сопереживания - порыв самому перенести боль, причиненную другому. Ему - плохо и больно, а мне не так больно и даже хорошо. Значит я - виноват, то есть я в этом (что без боли) не прав. Позже он, конечно, поймет, что острый укол - сознание своей не-правости - и есть совесть. Отсюда берет истоки бескорыстная жертвенность: отдать потерявшему то, что есть у тебя лишнего, а порой даже самое дорогое и необходимое. Здесь же раскрывается и красота милосердия. Детское сердечко обязано пройти горнило чужих болей и смертей, чтобы развиться, стать чутким и отзывчивым. Только так сохранится домик гения детства.
* * *
К О Щ Е Й
Мы будем спать, минутные поэты; я, в частности, прекрасно буду спать, в бою случайном ангелом задетый в родимый прах вернувшийся опять.
Человеческая смертность есть "сумма суммарум" всех бед, постепенно и неуклонно отравляющих жизнь с первого восхода солнца. Но смерть - это и закономерный итог цепи мельчайших и крупных ошибок, своеобразный "жизненный якорь". Одновременно смерть есть и вершина жизни. Во взаимоотношениях каждого человека с другими к нему постепенно приходит осознание, насколько устойчивость его конкретной жизни зависит от окружающих, особенно в утробном и розовом периодах. Человек безвременно умер - значит его недостаточно (или вовсе НЕ) любили, было мало внимания, забот семьи и всего общества о поддержании огонька данной жизни. Финал - детская смерть или одряхление до срока. В отношениях с миром природы жизненная стабильность зависит главным образом от прочности заложенного еще до рождения фундамента (исток и резерв жизненной энергии) и сплетения случайностей. Кроме того - от силы, могущество которой мы чувствуем в грозах и бурях, пожарах, землетрясениях, катастрофах, в зное и стуже, а также - в связанных с ними лишениях и болезнях.
*