Ничего так не укрепляет организм, как сон на свежем воздухе. При условии, конечно, что у тебя нет хронических заболеваний и ты обладаешь умением это делать, ибо шутки со своим собственным здоровьем в таких случаях неуместны. Особенно на Севере и особенно в сентябре, самом паскудном из всех месяцев года, когда зима готовится вступить в свои права. Пока лишь ночью, но и этого достаточно для неженок и слюнтяев, избалованных благоустроенными квартирами с центральным отоплением, чтобы получить двухстороннее воспаление лёгких или простудить поясницу. Время от времени надо подбрасывать хворост в костёр и спать в полглаза, держа нос по ветру, который в эту пору года имеет желание менять направление несколько раз за ночь, что, в свою очередь, грозит ожогом. Кто не прошёл такой школы, рискует встать утром с распухшими от дыма глазами, с чугунной головой и, в лучшем случае, с насморком. Жух, как хороший хозяин, проинструктировал всех перед ночёвкой, объяснив, что можно и что нельзя, как класть дрова, если есть желание это сделать, как лежать. Проделывал он это с особой тщательностью, так, как поручил ему Сашка. Ночь прошла без происшествий и приключений. Все держались стойко. Проснулись одновременно, но поднимались неохотно. Вылезать из тёплого спальника на утренний морозец – не очень приятная вещь. Максим, поднявшийся первым, бесцеремонно всех толкал, не смотря на ранги.
– Александр,- обратился к Сашке Гунько, встав рядом с ним у воды, чтобы умыться.- У вас нет подозрений на этого китайца?
– У меня нет, но если вы сомневаетесь, то говорите.
– Он запросто может быть агентом любой из спецслужб.
– Факты, Юрий Ефимович, где факты?
– А экипировка?
– Что экипировка?- переспросил Сашка.
– Армейская.
– Конечно, он ведь служил на авиабазе на Аляске, вот и прихватил. На его форме есть знаки принадлежности имущества северному авиационному крылу стратегической воздушной армии США. И потом, кто станет снаряжать агента имуществом? Побойтесь Бога, Юрий Ефимович!
– Там хитрые бестии сидят, всё могут.
– Наши в этих местах поймали двоих янки, и оба в советское одеты так, что отличить их от местных мог только местный житель, знающий всех в лицо. Кроме того, они русский язык знали лучше нас с вами.
– Этот тоже может знать, только скрывает,- вытирая лицо полотенцем, сказал Гунько.
– В каждом, кто въезжает в страну, вы видите агента? Мне казалось, что это Василия Павловича профессия, его хлеб.
– Ну вас, Александр,- отмахнулся Гунько.- Вам не доказать.
– А этого и не надо. Зачем? Я в этих местах тоже инкогнито и тоже агент, только сам от себя. Что с того?
– Вы – другое дело.
– Такое же самое. Пусть человек роет землю, добывает золото, от страны Советов не убудет. Я сам отсюда столько упёр – миллион раз к высшей мере можно приговорить. Бросьте вы сомнения. Это чистый человек и, как его дед, авантюрист до мозга костей. Смогли бы вы такой путь, как он, через Европу сделать, да за такой короткий период?
– Это и вызывает сомнения.
– У меня нет документа даже о начальном образовании, не то что высшем, а ему нужен был очень, и он его добыл. В Германии сделать это, да ещё эмигранту – задача непосильная. Кроме того, ему не только документ и не столько он сам, сколько знания были нужны, знания геологические. Чтобы окончательно вас успокоить, скажу, что запрос на проверку мы послали. Выясним.
– Ничуть не сомневался, что вы это сделаете,- лицо Гунько просветлело.
– Эй, мужики,- позвал их Жух.- Это вам не баня с парной, хватит плескаться, застудитесь. Идите кушать.
После завтрака Максим со всеми попрощался и вместе с китайцем ушёл. Жух остался, хоть Сашка и предлагал ему отбыть.
– Вы тут балакайте, я мешать не стану. Пойду на остров для базы косых ловить, что время терять. Жаль, пса нет, с ним бы сподручней было и веселее. Они в этом году расплодились, мать их в дышло, как саранча,- он смачно выматерился и, уложив сетку в мешок, исчез, шурша опавшей листвой.
Солнце поднялось над горизонтом, но греть в такую рань не хотело. Евстефеев, верный своим привычкам, пошёл ловить рыбу, предпочитая теплу костра утреннюю прохладу. Остальные разместились с подветренной стороны костра, чтобы дым не попадал в глаза. Беседу начал Сашка.
– Хитрые вы мужики, привели с собой специалиста великолепного, выдали его за психолога и помалкиваете.
– А как догадались?- развеселился почему-то Гунько.
– Я его только увидел, сразу понял, что, скорее всего, он нашими патронами занимался,- Сашка кинул веточку, которую крутил в руках, в костёр.
– Геннадий,- представился мужчина.- Курский,- и чуть погодя, пожимая Сашке руку, добавил:- Это фамилия.
– Мы подвоха не предусматривали,- сказал Гунько, обиженно скривя губы.- Он действительно учёный, доктор химических и технических наук. Феноменами занимается – вы правильно подметили, Александр – из личного любопытства. Более того, он не военный, абсолютно гражданский человек и работает не в закрытом НИИ и не в почтовом ящике, преподаёт в самом обычном вузе.
– Обидчивый вы, Ефимович,- упрекнул Сашка Гунько.- Я и без вашего объяснения вижу, что он не военный. Глаза мои пока при мне,- и обращаясь к Курскому, спросил:- Разобрали?
– Один рванули на полигоне под Горьким,- стал отвечать Гунько, на что Курский прореагировал своеобразно: он закрыл глаза и стал втягивать воздух ноздрями, но промолчал.- Два танка поставили рядом и саданули,- продолжал Гунько, не обращая внимания на Геннадия.- Чуть на тот свет не сыграли. Вы хоть предупредили, что надо подальше находиться, но мы не поверили. Оглохли все, у меня часа три в голове шумело. А второй доверили Геннадию разобрать и не прогадали,- Гунько хохотнул.
– О механизме подрыва говорить не надо, он прост. Как вам, Геннадий Фёдорович, сама взрывчатка?- Сашка обернулся в сторону Курского, тот сидел сбоку и в сторонке.
– Я не знаю, что вам ответить,- Курский благодарно посмотрел Сашке в глаза за то, что он прервал Гунько и назвал его по имени и отчеству.- Я давно работаю с высокомолекулярными соединениями, но такого подбора не встречал даже в теоретических работах. Нобелевская по химии,- Курский потёр руки.- Тому, кто варил эту смесь, нет цены. Только мне в этом веществе интересно другое. Сразу оговорюсь: в нынешних условиях его сделать невозможно, таких технологий нет, чтобы из короткоживущих обрывков собирать стабильную массу. У меня один единственный к вам вопрос: "Вы, вообще-то, понимаете, что "это" есть?"
– Мои познания в химии в достаточной мере обширны, чтобы представлять последствия полученной взрывчатки. В общих чертах, конечно,- ответил Сашка.
– В общих чертах! Боже мой!- вскричал Курский, встал и начал ходить вокруг костра, нервно хрустя костяшками своих длинных, как у скрипача, пальцев.- Вы не представляете, что у вас в руках. Если у вас есть технология получения такого сублимата, вы в шаге от невозможного,- он остановился.- Хотя о чём это я? Может вы уже и получили "это"?
– Представьте себе – да. Давно уже,- невозмутимо ответил Сашка. Курский при этих словах замер окончательно, перестав моргать, от чего стало заметно, как у него расширяются зрачки. Заметив это, Сашка продолжил, боясь, что у того остановиться сердце:- Но, увы, полученное стабильности не имело. Характеристики уникальные. Полученные два вещества прожили два с половиной месяца и разложились, превратившись в грязную, противно пахнущую лужу.
– Теоретически такого быть не могло,- уверенно произнёс Курский, не собираясь верить Сашке на слово. Не сбивайте меня с толка.
– Зачем мне вас обманывать. Вы, кстати, выездной?
– Я бываю за рубежом часто. Симпозиумы, конгрессы, коллоквиумы. Выездной. А что?
– Я вам организую показ, но там, за границей, с соответствующими мерами предосторожности,- пообещал Сашка.- И сделаю это в момент, когда имеющиеся сейчас образцы будут разваливаться, чтобы вы убедились окончательно. – Хотел бы увидеть хоть краем глаза,- Курский присел. После сказанных Сашкой слов он как-то сгорбился и обмяк, будто у него отняли родное дитя или последнюю надежду.- Вы выяснили, почему теряется стабильность?
– Этого я не знаю. Лично не принимаю участия в разработках. Там специалисты у нас работают великолепные, но, насколько я знаю, причин пока не обнаружено.
– Если вы не лукавите и то, что они распались – правда, мне искренне жаль. Надеюсь, ваши химики не из тех, кто опускает руки при неудачах?
– Нет, не из тех. В предстадии получения взрывчатки получено топливо, как у нас говорят: один на десять, то есть на тонну топлива можно толкнуть на орбиту десять тонн полезного груза. Я реалист, и мне это более важно, чем заоблачное далёко.
– Вы не правы! Топливо – ерунда. Можно и многокомпонентным пока обойтись, не велика нужда. А вот ваши успехи в технологии – это да… Вам памятник надо до небес ставить,- Курский произнёс это серьёзно.
– Мне ни при жизни, ни после смерти не надо памятников. Я в этот мир пришёл из ниоткуда и в никуда сойду, когда придёт срок. Тем, кто делает большую химию, им может и надо памятники при жизни, но они все, как на грех, волнуются за дело, понятия славы и всеобщего признания им неведомы. Они не за оклады и премии работают.
– Эх, нам бы такой подход, сколько бы могли полезного сделать, а то сплошные обрезания в финансировании,- Курский встал.- Извините, что я так разгорячился вначале. Если вы не против, я пройдусь. Как глупо мир устроен, как глупо,- и он пошёл вдоль берега, какой-то потерянный и разочарованный.
– Левко, иди походи возле него, а то сильно человек расстроился. Только не мешай ему,- попросил Сашка.- В сторонке побудь.
– Не надо объяснять, не маленький,- огрызнулся Левко и лихо взлетел на береговой обрыв.
После его ухода Панфилов сказал:
– Он у вас злой.
– И правильно,- ответил Сашка, доставая бутылку.
– Давайте по сто грамм врежем, а то вы погрустнели тоже,- Сашка стал разливать водку в кружки, достал чашку с нарезанным вареным мясом и положенными сверху очищенными луковицами и дольками чеснока.- Без хлеба, надеюсь, обойдёмся?
– Мяса хватит,- поддержал Потапов Сашку.
– Александр, много средств вы вкладываете в науку?- спросил Гунько.
– Мы не так богаты, чтобы позволить растить серость.
– Ну, всё-таки,- настаивал Гунько.
– У нас бюджета нет, мы дебет и кредит не сводим. Много,- Сашка выпил и захрустел луковицей.
– В трубу не вылетите?- задал вопрос Панфилов, которому тоже было интересно, сколько они в науку средств вкладывают.
– Мне считать незачем. Обучение в школе до восьми лет стоит почти двести тысяч в год на каждую головку. Это в среднем. Потом – ещё больше, растут детишки – растут и расходы.
– Двести в год?- переспросил Панфилов.
– Да, в год,- коротко ответил Сашка.
– Не загибаете?- таких цифр Панфилов предположить не мог, уж очень они были огромны.
– Что, много?- Сашка сжал кулак.- А мы считаем, что мало и надо больше вкладывать.
– Выходит, вы в год не очень много готовите,- сказал Гунько, и в его голосе были слышны нотки разочарования. Он считал, что где-то в недрах тайного этого общества проходят обучение тысячи человек, но сумма, названная Сашкой, развеяла, как дым, домысел.
– Вы думали, что мы легионы готовим?- Сашка стал смеяться.- Нет, это накладно очень. Нам прибыли не позволяют. В том году был самый большой приход: восемь стрелков. По узким специализациям – сорок человек. В этом году в стрелки попадут двое-трое, не больше. Учить долго и сложно.
– Я думал, что вы по несколько сотен в год выводите,- честно признался Гунько.
– Я вам и раньше сказал, что мы к большим делам не готовимся. Нас очень мало. Так будет долго. Схлестнуться мы готовы с кем угодно и малым числом хоть сейчас, да дело разве в этом. Это глупцы считают, что вот мол, придем к власти и всё в момент переделаем. В нашей стране отработать любую систему управления почти невозможно, создать за короткий срок – тоже. Рушить систему бывшего Госплана – это смерть. Долгая и мучительная. Мы готовим не только элитные кадры, Левко – это элита, Максим тоже элита и Жух. Они – стрелки, в них заложено сверх упорядоченное понимание, расписанное по пунктам до буковок. Демократия – это дисциплина поведения и действия, где принятие решения обязано пройти долгий путь подсчёта и взвешивания, анализа возможных ситуаций на большой промежуток времени, а уже потом оно воплощается в реальность с помощью механизма, именуемого в народе властью. Это экономисты-утописты – такие, как Егор Гайдар и его команда,- считают, что стоит только объявить рынок и ввести свободное ценообразование, как по мановению волшебной палочки всё упорядочится и само собой наладится. Дудки. Для будущего мы готовим специалистов по отдельным программам. В такие группы набираем всех желающих, но при условии сдачи вступительных экзаменов, которые очень сложны. Это обучение бесплатное и с полным пансионом. Такие колледжи закрытые пользуются большой популярностью во всех странах мира. Окончившему мы гарантируем место в престижных концернах, кампаниях, банках. За деньги в обучение не берём, нам богатые и бестолковые не нужны. Среди способных выбираем талантливых и устраиваем их у себя в системе, но не посвящаем их в подробности того, кто мы. Бывает, поступают к нам и из богатых и знатных семей дети. Недавно закончил экономический колледж один из сыновей короля Саудовской Аравии, у него их много, кстати. Очень талантливый парень и очень трудолюбивый. Он сейчас входит в правление нескольких крупных арабских банков, но организовал свой и быстро набирает вес. Да, обучать дорого, но лучше сейчас вложить, чем потом с котомкой золотых слитков за плечами тащиться по миру. А по поводу вложений в науку одно могу сказать: много, очень много.
– Далеко идущие планы,- констатировал Панфилов.
– Я сам – винтик в механизме. Кручусь, как белка в колесе. Расходы растут, доход надо уметь создать, а это не всем дано в этом мире,- Сашка потянулся.- Если не хватает средств, добираем с миру по нитке. Чаще всего бомбим по криминалу.
– Система, однако, отлажена оригинально. Вроде и уголовная, а то же время вроде нет. Удивительно,- произнёс в конец раздосадованный Гунько.
– Я и сам уже теперь не вижу, что я уголовник. Стал академиком по добыванию средств из воздуха. То, что мы в одиночку учим работать, гарантия того, что нас никто не достанет. Ведь сам "вор в законе" не полезет на нас, опасно, пошлёт свою пехоту, но надо знать куда, а нас нет, иди сыщи одного человека в огромной стране. Мы же всех их знаем в лицо. Да что их знать, они, как павлины, хвосты распустили, вокруг шакальё стаей трётся, для опытного бандита они и дела их, как на ладони. Хочешь – убей, хочешь – удави. Это у власти нет против мафии средств борьбы, потому что мафия и есть власть, а мы в неё не входим, стоим в сторонке для того, чтобы лучше были видны её действия. Тот, кто у власти сидит, кто с ней слился в одно целое, слепнет.
– Александр, вы отбираете на свой манер, под свою систему ценностей, значит кто-то, не проходящий по тем или иным показателям, выбывает. Но они плохи для вас, а кому-то – впору,- Потапов был неоднократно в шкуре отбирающего, правда, по поручению страны и военного руководства.
– Мне понятно ваше беспокойство в этом вопросе. Вот вы – сотрудники разных подразделений армейской разведки. Это я для примера. Вас выбирали весьма тщательно, и по каким критериям – вы знаете. Не хочу вас обидеть, но, пробиваясь в разведку, вы загубили в себе талант учителя, врача или ещё кого-то нужного и важного. Вы сейчас хорошие профессионалы, иначе я бы не стал с вами встречаться, только вы сильны, когда вместе. Индивидуально никто из вас ничего не весит. Ещё раз извините, но может вы кому-то загородили дорогу, кто на вашем месте сделал бы эту работу качественней и лучше,- Сашка поднял руку в вопросительном жесте.-Я точно знаю истину, которую вам не дано понять, но скажу вам её: человек не бывает талантлив только в одном чём-то, он многогранен, как бесконечность. Я стал бандитом от желания и условий. Желание сделать хоть что-то полезное ввергло меня на эту стезю, а условия были самые подходящие, я ведь в "клане" родился. Однако, талант мой не в том, что я делал, собирая своё хозяйство, хоть в этом я и преуспел, но мой козырь в этой жизни – геология, горное дело. В этом мне равных нет, говорю вам это без хвастовства. Если всё в стране наладится, я уйду и стану рядовым горняком. А вы куда пойдёте?
– Да…- промолвил Гунько.
– Значит, гребёте всех подряд в свои ряды,- с сомнением сказал Потапов, по-своему поняв сказанное Сашкой.
– Я не в вакууме вырос. Таких, как я, моих сверстников, было много. Сколько? Допустим, сотня, а в "семью" попало только четверо. Каждый двадцать пятый. Остальные живут обычной жизнью. Из четырёх лишь я один стал стрелком, остальные по разным причинам не подошли под эту категорию. Нет, скажу так: я был принят в стрелки, но горбатил в постоянных штрафах. Не вписывался в рамки принятых в "клане" норм. Контрастировал с имевшимися представлениями. Мне доставалось за мои чудачества порядком, но больше всего – за упрямство моё ослиное. Вся причина была в том, что за дисциплинарные рамки выходить нельзя, сообщество не позволяет. Если кто-то один нарушает принятый порядок, всё, закона больше нет. Итак, трое не стали стрелками, но стали прекрасными в своей узкой полосе специалистами. У каждого из них я черпал для себя, а они отдавали мне свои знания, и все остальные окружающие -тоже. "Семья" моя, в которой я вырос и от которой отпочковался когда-то, меня из списков не исключила, степень веры, как и в любого другого стрелка, высокая была уже тогда. Так вот, они, когда увидели моих стрелков, ахнули. Что это значит? Только одно: я в нише жуткой вырос, звёзды с неба хватал, всем не давал покоя, был, как вулкан. Во всём, за что не возьмусь, мне всё мало было, а они считали, что это много для одного человека. Увидев моих стрелков, они поняли, что не зря я всё впитывал, как губка, порой без разбора, ибо мной скопленное, а стало быть и ими, в долгих муках может воплощаться в человека и хорошо при этом выглядеть. Это – новая ступень в развитии, ступень гарантий высшей безопасности в таком небольшом государстве, княжестве, если хотите, как "клан". Кто-то собрался на "охоту", под охотой понимайте дело, никто не решает – идти ему или нет. Ни совет, ни съезд, ни парламент, ни политбюро. Отсутствует общее тупое голосование. Просто все знают: вот он пошёл на "охоту", там он может погибнуть, но законов внутренних он не нарушит и не предаст, спасая свою шкуру.
– Конечно, если готовить с пелёнок, да на хорошем уровне, это, возможно, и выход. Пусть они даже в какой-то, ну, клановой или семейной, среде – зомби,- согласился Потапов.
– Валерий,- Сашка назвал Потапова по имени. Назвал специально, чтобы увидеть реакцию Гунько и Панфилова после его вчерашней отлучки с ним, которая закончилась шухером. Оба пропустили это мимо ушей.- Если мои ученики – зомби, ну хоть на малую долю ноготка мизинца, то весь остальной мир – стая безмозглых макак, до сих пор сидящих на ветках деревьев.
– Да вы не обижайтесь, я суть хочу уловить,- Потапов посмотрел Сашке в глаза.- Без умысла про зомби сказал, если обидел.
– Баш на баш, как говорится. Вот вы партии служили, только не спорьте. Вообще-то, народу, но под бдительным руководством партии. Так?
– Так,- кивнул Потапов.
– Вы хоть одну работу вождя мирового пролетариата помните?
– Нет,- сознался Потапов.
– Себя выставлять не хочу, Левко придёт – его пытайте. Он не защищал партию и ей не служил, но всю писанину Ульянова может вам процитировать дословно. Так кто из нас зомби? Вы или он?- Сашка хлопнул Потапова по ноге.- Ему, между, прочим никто изучать не навязывал. Он меня спрашивает – надо мол или нет. Я ему отвечаю, что для общего уровня – да, для будущего – нет. Отмирающий материал. И знаете, что он мне ответил?
– Догадываюсь. Раз умрёт – надо прочесть,- сказал наугад Потапов.
– Признайтесь, что тыкали пальцем в небо и для ответа выбрали логическую подходящую модель ответа,- Сашка улыбался, он любил такие игры.
– Точно,- признал Потапов.
– Нет. Он сказал так: "Надо освоить из-за принципа. Мёртвое может в истории воскрешаться, но в более страшных формах".
– Всё,- Потапов поднял руки вверх.- Сдаюсь. Убили наповал.
– Не-е-е-е, Валерий,- Гунько погрозил Потапову пальцем, как учитель непослушному ученику.- Выставляй банку. Подцепили тебя отлично.
– Профессионально,- оценил Панфилов ход Сашкиного выверта.- Да и пьётся в такую погоду. Люблю осень.
Потапов достал из рюкзака литровую бутылку водки "Золотое Кольцо" в подарочном варианте.
– Ага!- радостно хлопнул в ладони Гунько.- Раскололи.
– И всё равно не верю, что нет у ваших людей слабых мест,- разливая водку в кружки, сказал Потапов.
– Есть, есть,- успокоил его Сашка, выпил залпом по старой привычке и, закусывая, произнёс:- Мы не роботы, живые люди.
– Какая слабость – секрет?- спросил Гунько.
– Да нет,- сказал Сашка.- У вас тоже эта проблема есть на повестке дня: женщины.
– С чего не начни – всё ими заканчивается,- Потапов сощурился и нахально спросил у Сашки:- А где вы их в тайге берёте, баб?
– Выписываем по почте,- парировал его вопрос Сашка.- Я не в смысле секса, хоть и это нам не чуждо, природа ведь не даёт забыть кто мы есть. Я про другое. Семья, дети, дом. У вас плоскость, правда, иная, чем у нас, а вывод один: вашим плохо с семьями, а нашим – без них.
– Что-то я не улавливаю,- прервал Сашку Гунько.- Водка, что ль, у тебя, Валерий, с подпоем? Ударила.
– Ваши имеют семьи,- стал объяснять Сашка.- Это ведь заботы, теперь вот – совсем огромные. Квартиру надо? Да. Детей одеть? Да. Чтоб сыты были они? Да. Жену одеть? Да. Мебель и всё прочее для нормального быта? Да. Работа у вас не из лёгких, чтобы в форме быть – надо попотеть не мало, иначе ты дерьмо, а не оперативный сотрудник. Как в форме быть при таком обилии "да"? Голова другим забита совсем. Согласны?- все трое кивнули.- Теперь у нас. Мы таких проблем не имеем, и у нашего стрелка тяжёлый груз земных житейских проблем отсутствует, а его тянет в них, как магнитом. Хочется прийти в дом, где тебя ждёт любимая женщина, сынишку на руки взять или дочь, а он этого лишён. Давит это сильно, не меньше, чем наличие этих проблем у вас. И накапливается с возрастом. Мы боремся, как можем, но пока плохо получается.
– С семьёй, выходит, тяжело и без неё не сладко,- вздохнул сочувственно Панфилов.
– А давит, действительно, сильно,- сказал Потапов, наливая повторно.- Вон моя, который уж месяц мне долбит, что дочь без сапог на зиму остаётся, а девка большая, ей по моде подай, а моей зарплаты хватает только на один сапог. И босиком не выпустишь – не в Африке живём.
– Это точно! Наши с Ефимычем детки хоть и выросли, а внуки и внучки у дедов просят,- Панфилов ткнул Гунько в бок, они сидели рядом.- Что молчишь, просят?- рявкнул он прямо в ухо, отрешённо сидящему Гунько.
– Каждый месяц подбрасываю. Наши ведь, куда денешься,- ответил Гунько, боднув головой.- У меня финансами мать заведует. До истерик доходит. Даже не знаю в кого они жадные такие, завидущие. Взяли Витьке с родителями его жены в складчину – у той отец тоже военный, полковник – мягкую часть. Что дальше было – лучше не вспоминать. Прилетела Зинка, растрёпанная, красная от ярости, от злости трясётся и орёт: "Почему Витьке купили, а не мне? Знаете ведь, что у меня мягкой части уже десять лет, старая и давно пора менять". Вот и меняй, отвечаю ей, что припёрлась, тут холопов – на кого-то горбатить – нет, на старой посидишь – не королева. Она год потом не приходила. Сущий ад – эти бабы, бывают, демоны.
– Но и без них хреново. Я пока не женился, ух, маялся,- признался Панфилов.- Приволокёшься из части в свою берлогу и шаришь по бараку в поисках куска хлеба, стирка, опять же. Нет, с женщиной, как не крути, служить лучше.
– Александр, ваши все холостые?- спросил Гунько.
– Стрелки – да. Монахи. Остальным – можно, у них работа не связана с риском для жизни своей и семьи. Если баба из своих, то без разрешения, а если со стороны, то надо ждать, пока проверим претендентку со всех сторон под микроскопом. Для стрелка женитьба – табу. Связи можешь иметь, запрета нет. Детей могёшь клепать налево и направо, но заводить семью не имеешь права.
– И никто ещё не нарушил?- Гунько был удивлён.
– Мы, Ефимович, своим на хвост проверок не сажаем. Может, кто-то и решился на такой шаг отчаянный, не знаю, но памятуя, что это чревато для родных и близких – всякое случается – думаю, что никто из наших на это не пойдёт. Разумное начало не даст. Один уход такой был. Легализовался, открыл фирму, но из стрелков выбыл окончательно. Подумывали ценз ввести, но пока не решили со скольки лет. Малый имеем выход из школ стрелков, замену трудно готовить, а если все в легал попрут, кто же работать станет. Оставили этот вопрос в проекте.
– Жуткие вы люди, Александр, "клан" имею в виду,- сказал Панфилов.- Подготовка ваших людей действительно восхищает.
– Нам бояться некого. Ваш оперативный сотрудник, готовясь к операции, нет-нет, но о будущем семьи вспоминает. Мы все умные, знаем, что погибни он, его семья пойдёт по миру с жалкой пенсией по потере кормильца, и он это прекрасно понимает, не в пустом месте живёт, видит, как тащит воз жена погибшего товарища. Ведь так? А от этого его функциональная готовность снижается, и никакая благая идея помочь не сможет, даже великий лозунг о защите отечества греть его не будет. Какое отечество ему защищать, на смерть идя? То, которое его детей потом без куска хлеба оставит? Да он в гробу хотел видеть отечество или власть, это уже как вам угодно, которому он своё драгоценное и дорогое доверить не может. Наш стрелок умрёт, если придётся, не за народ, не за Родину, не за идею. Он умрёт за торжество закона, того, к которому с детства приучен,- Сашка поднялся, подложил в костёр сушняка, помешал в казанах, висящих над огнём, варево и присел. Стал быстро чистить картошку, предусмотрительно оставленную Пешковым.
– Конечно, при наличии гарантий легче жить. Но как всё это охватить, как обмерить?- Гунько пристроился рядом и принялся помогать Сашке, достав перочинный нож.
– Не пойму, о каких гарантиях вы говорите,- произнёс, насупившись, Панфилов.- Я пять лет назад попал в военный госпиталь в Крыму, для инвалидов Великой Отечественной войны. Вот тех самых, кто оказался брошенным близкими и родными и у кого их нет попросту. Они, как правило, без рук и ног, страшная картина. Про условия, в которых они там существуют, говорить не буду, слов нет таких, чтобы объяснить. Мы тем, кому до земли поклониться должны за их подвиг, долги не отдали за столько-то лет, полвека уж минуло почти, а вы о гарантиях сегодняшнего дня речь завели. Вместо того, чтобы всем, кто Родину защищал и спас её в лихую годину, воздать в полной мере и обеспечить всем, райкомы и обкомы из мрамора строили, памятники из бронзы отливали вождям, дачи генсекам возводили, ёб их мать. Чтобы госпиталь этот в Крыму отремонтировать – денег не нашлось, а на Форосскую виллу для Мишани сыскали, сучьи дети. Да только за это нас всех, кто при власти в эти годы был, в расход надо пускать. Сколькие погибшие в той войне до сих пор не захоронены, вон под Псковом целые армии лежат, смотрят пустыми глазницами на нас. Последний долг и тот отдать не смогли. За это горько и стыдно,- Панфилов тронул Потапова за рукав.- Дай сигарету. Бросил курить, но, чувствую, не смогу отказаться,- Валерий протянул ему пачку и зажигалку. Панфилов закурил и продолжил:- И если у них в "клане" есть закон гарантий, то я обеими руками за них только за это. Потому что по-другому быть не должно.
– Александр, а вы как к гарантиям относитесь?- спросил Сашку Потапов.
– С трепетом. К любым. Хороший уровень образования – это тоже гарантия, от совершения ошибок, которые могут стать смертельными. Если дело двигают люди не компетентные, исход всегда без гарантий,- Сашка воткнул нож в ствол дерева.- Хватит, Ефимович, а то обожрёмся.
– Имеете в виду ответ сидящего во властном кресле товарища: "Я вас туда не посылал"?- привёл пример Потапов.
– И это тоже. Куда не ткни, везде в этой стране без гарантий. Купил билет на поезд ли, самолёт ли, на котором указана дата и время вылета, дата и время прибытия, а гарантии, что доберётесь – нет. Мелочь вроде, но ставшая постоянной в нашей жизни. Про личную безопасность граждан даже не вспоминаю, её нет. Средство обеспечить её есть только одно, но обязательное для всех.
– Какое интересно?- спросил Гунько, вытирая руки о штаны.
– Отменить всю охрану, начиная с президента и заканчивая самым маленьким чинушей. Пусть они в своей стране посидят в шкуре простого гражданина. Когда по роже им треснут раз-другой, тогда они от слов к делу и перейдут. То, что МВД, КГБ, Суд, Прокуратура, Армия стоят на защите человека – ложь. Они защищают власть имущих от посягательств, и вполне справедливых, народа. Двойная философия действует в стране. Вот вместо того, чтобы купить новые автомашины скорой помощи для столицы – парк совсем плохой – чиновники закупили под свои попы "Мерседесы" и "Вольво". Это уже не хамство, это казнокрадство чистой воды, причём, украдено от гарантий для народа,- пояснил Сашка.
– С этим я не соглашусь,- сказал Гунько, имевший своё мнение на этот счёт.
– Давайте спорить,- предложил Сашка.
– Давайте,- принял вызов Гунько.
– Начнём с самой простой гарантии, которую власть обязана дать человеку. Это гарантия труда. Посмотрим на отношения гражданина и государства с этой колокольни. Вы желаете открыть собственное дело, пусть это будет кооператив, в котором вы будете изготавливать табуретки. У вас есть компаньоны, проект устава, личные сбережения, которые вы готовы вложить. Вам надо идти в исполком при Совете народных депутатов, чтобы получить разрешение и зарегистрироваться. Подмечаю: в исполком при Совете народных депутатов. И ещё раз: при Совете. Исполком не сам по себе, а при Совете. Есть закон о частном предпринимательстве и кооперации, где чёрным по белому записано: "Органы власти обязаны всемерно содействовать развитию инициативы граждан, направленной на создание предприятий всех форм собственности, если их деятельность направлена на производство продукции любого назначения". А что реально в жизни вы имеете? Год будете ходить, но черта-с два откроете своё дело. Надо либо в лапу дать, либо иметь связи. При том, что есть закон, гарантирующий вам возможность организовать свой бизнес, наличие оного никого не волнует. Интересно другое, что наличие этого закона меньше всего волнует вас. Вы в реальной жизни прибегните к взятке или связи и откроете что надо, так как это гарантия меньших хлопот. Где бы вы ни жили, в любой точке страны, вы столкнётесь с одним и тем же. Согласны?
– С этим, да,- ответил Гунько.
– Вы зарегистрировались и приступили к работе. С этого момента вы вступаете в невидимую систему, которая вне закона изначально потому, что путь ваш криминален от первых шагов. Вам придётся платить всем, кто придёт. Санинспекция – плати. Пожарка – плати. Госэнэрго – плати. Таких "плати" много, и все они в этой уголовно-криминальной схеме в своей нише сидят. Платить же вам надо, не выдавая им квитанций, значит, вы обязаны как-то эти средства сделать, подпольно, опять же. Участковый пришёл – плати. Рэкет пришёл – тоже дай, а то спалят. Можете горбатить на всех круглые сутки, но уверяю вас, что богатым и процветающим вы не станете, их много, а вы один, и прокормить всю эту братию вы, извините,- усеретесь. Согласны?
– Соглашусь,- кивнул Гунько.
– Так зачем вам регистрироваться с властью в законном браке, если чиновник от неё вас же и обирает бесстыдно? И в самом деле – не надо. Ты направляешься к "авторитету", которого в твоей местности найти не сложно, и подаёшь ему проект, прибыль по договорённости, и всё без регистрации. Платить станешь только одному, ну, или делиться, как хотите. Что выгоднее? Всем давать, а на эту ораву не напасёшься, или одному, от которого ты, ко всему прочему, получишь и гарантии во всём, по всем пунктам. Вот такая петрушка выходит: лучше одному подпольно, но с гарантией, чем всей орде без гарантий. Государство тебе гарантий дать не желает, хоть бумага чиновника и обязывает это сделать, а уголовный авторитет – даёт. В мире подпольного производства люди с головой, умеющие наладить производственный поток любого товара, бесценны. Их охраняют лучше, чем президента страны, ибо они – кормильцы. Вся группировка сядет в лагерь, на мокрое пойдут, а этому кормильцу упасть за решётку не дадут. Это гарантия?
– Допустим да, а вывод?- упрямился Гунько.
– Зачем вам вывод, Ефимович? Достаточно понимать, что закон есть, но его нет, ибо он не исполняется. Бал правит тот, кто на закон какать хотел сто лет подряд, и, к тому же, всем это выгодно,- Саня сплюнул.- Вот в такой системе я и сижу, за своё дело держусь, оно меня кормит. Разница между моим "кланом" и остальным уголовно-государственным образованием только в одном: все структуры в этой стране платят налоги продажной власти, а я этого не делаю, за что дважды вне закона. Поэтому власть нас и не любит, мы делиться с ней доходами не желаем своими. Вот попробуйте организовать дело своё и так, чтобы ей, сучке, не платить – она вас съест с потрохами. Вот и весь вывод. Теперь о гарантиях. Власть принадлежит или находится в руках сильного, имеющего голову, средства давления, то есть силовые министерства, деньги, которые никто не отменял. При наличии всего перечисленного могут сожрать кого угодно, потому что вступает в силу закон превосходства в тактике и стратегии. То бишь побеждает тот, кто лучше владеет информацией, правильно строит прогнозы и умеет пользоваться механизмом влияния на события. Ещё умение применять оружие играет роль некого аванпоста. К примеру: мафия, как и власть, готовы нас уничтожить, но не могут. Отсутствие информации и умения пользоваться оружием не даёт им такой возможности. Ведь договориться со мной они не смогут, я даже встречаться с ними не буду, ибо мне разговаривать с ними не о чем, разные у нас на будущее виды. Вот оружие и есть наша гарантия, большая, чем принимаемые законы, которые не исполняются, и чем исполняемые законы в мире криминальном.
– Конечно, с такой подготовкой вам на государство писать только и осталось. А простым смертным как быть? Где им взять эти гарантии?- спросил Гунько.
– Я рецептов никому не даю. За всех думать мне ни с руки. Если государство в лице власти чиновников не хочет давать гарантий, давайте не будем платить налоги. Вот их власть и перестанет существовать. Как с церковью: перестанет народ подавать им свои гроши – и сядут они на свои харчи, и умрёт православная вера на нашей земле русской окончательно, и никто не будет винить кого-то в гонениях и геноцидах.
– Анархия – мать порядка!- съязвил Гунько.
– Зря вы, Юрий Ефимович, зря. Не обижайтесь, но советую вам прочитать, лучше в подлинниках, труды идеологов анархии: Штирнера, Прудона, Бакунина, Кропоткина, мемуары батьки Махно, в конце концов. Поверьте, вы найдёте в них в тысячу раз более приемлемые варианты для жизни, чем предлагаемые марксистами. Славяне в душе своей не терпят любую форму власти. Это наше историческое наследие. Пусть она будет золотой, всё равно хаять станут. Сергей Петрович правильно вам рассказывал про до сих пор непогребённых защитников отечества. На Куликовом поле всех погибших счислили и в братской могиле с почестями схоронили, вместе и князя, и рядового ополченца. Бородинское поле оставили после сражения, но всё равно воины, павшие в сечи той, обрели земной покой. Мне лично тоже больно и стыдно, что погибшие во Второй мировой до наших дней без могил, а пропавших без вести не счесть. Власть эта потому и приказала долго жить, что она паскудна в морали своей по отношению к простому человеку,- Сашка стал нарезать картофель кубиками, отстранив потянувшегося помогать Гунько словами:- Это я сам делаю, тут особый рецепт.
– В такой глуши достать вас сложно,- произнёс Панфилов.- И окопались вы умно.
– Мы чувствуем себя хорошо где угодно. Это касается любого государства планеты Земля,- ссыпая в казан нарезанный картофель, ответил Сашка.- Я Москву не люблю. Ненавижу патологически с момента первого своего появления в ней. Да и ей меня не очень видеть хочется. Столица вынесла мне семь смертных приговоров за мои деяния там. Выносившие приговоры, большей частью, в могилах по престижным московским кладбищам лежат, ну, а я доселе жив.
– Третировали мафию?- Гунько хитро улыбнулся.
– Да, сильно. Впрочем, не только в столице, но и по Союзу отметился прилично,- Сашка обернулся и стал хохотать.
Все повернули головы и тоже стали ржать. Подходил Евстефеев, держа удилище перед собой, на леске вместо рыбы болталась запутавшаяся птица.
– Что, Павлович, клёв не тот?- спросил Сашка, смеясь.
– Это, я так понимаю, нырок,- Евстефеев опустил удочку к Сашкиным ногам.- Всё вокруг крутилась, я её гнал, но бестолку.
Сашка наклонился к уточке, взял её, быстро распутал леску и стал осматривать.
– Где-то сломала крыло. Умрёт зимой, когда лёд сковает водную поверхность, лететь в тёплые края ей не суждено,- вынес он вердикт, скрутив ей голову.
– Не жалко?- глядя на то, что сделал Сашка, спросил Гунько.
– Чувства жалости во мне нет, я живу реальностью. В данном случае, я избавил её от мук по чисто гуманным соображениям, ну, может не так, как надо было. Вас, наверное, способ умерщвления, применённый мной, смутил?
– Нет, не способ,- ответил Гунько.- А с убогими как быть?
– Людьми?- переспросил Сашка.
– Да!- Гунько кивнул.
– Разделим ваш вопрос на два. Во-первых, кого вы считаете убогими? Во-вторых, как с ними поступить? Это будет точнее. Если под убогим понимать человека, ставшего инвалидом в силу каких-то причин: болезнь ли это; травма ли это на производстве, которая лишила его руки, ноги, возможности передвигаться; война ли стала тем злом для него; авария; отравление; родовая ли то травма; природная плохая наследственность, доставшаяся от родителей, это одно. Я перечисленную категорию людей в убогие не зачисляю, общество наше их произвело в убогие и калеки. Для меня они – нормальные люди. Под убогими я понимаю тех, кто лишён разума и не способен сам себя обслужить и попросить об этом. Инвалидам надо создавать условия для нормальной жизни и труда, это не так дорого для страны, как кажется. Для убогих создавать приюты, мы не в праве отбирать у них жизнь за то, что они лишены разума, ибо вина в том не их. Но если вы имели в виду принцип, существовавший у спартанцев, когда убивали слабых и немощных, то я вам отвечу прямо: я ни за, ни против. Мне об этом думать не приходилось. То, что касается раненого зверя, птицы, то тут действует закон разумной помощи.
– Интересная философия,- произнёс Панфилов.
– Для меня это жёсткий закон, идущий от практики. В мире зла больше, чем добра,- Сашка задвинул чайник в огонь.- Только не надо меня переубеждать. Хотели ведь?
– Хотел,- Панфилов поднялся,- но передумал.
– Так,- пробасил Евстефеев, который всё ещё стоял рядом.- Я вижу, ухи не будет?- и вопросительно посмотрел на Сашку.
– Почему?- Сашка ткнул в казан.- Вот, через десять минут надо закладывать, если поймали.
– Мать твою… Конечно поймал,- выматерился Евстефеев и метнулся к месту, где ловил.
– Александр,- обратился Панфилов.- Куда по большому счёту направиться?
– Где приглянётся,- ответил Сашка.- Но пистолет возьмите, вон, под курткой моей. На поражение не надо стрелять, рядом можно. И далеко не ходите, а то мы добежать не успееем.
– А могут напасть? Мне Ефимович все уши про ручного медведя прожужжал,- сказал Панфилов и, не дожидаясь ответа, полез на обрыв.
– Ну-ну, смотри не сильно пе…, а беду на свою задницу,- крикнул ему вдогонку Гунько, но Панфилов отмахнулся.
– Помните, стало быть, июльские знакомства?!- подзадорил Сашка Гунько.- Медведь – зверь серьёзный, но побирушка ещё тот. И кровь на своей территории за тридцать километров чует. Там, где вчера лося разделывали, он уже подхарчился, глину ему жрать ещё рановато.
– Глина на пробку?- спросил Гунько.
– Да, как без неё?- Сашка улыбнулся.- Весной, когда встаёт из берлоги, снег по косогорам ещё лежит, он по нему задом елозит – выбивает. Орёт при этом благим матом. Картина, которую надо видеть.
– А медведица в спячке приносит потомство?- продолжил задавать вопросы Гунько.
– Просыпается на короткое время для родов,- ответил Сашка.
– Вот природа, столько времени не жрать, а на то, чтобы вскормить, есть и на своё существование хватает,- Гунько присел у костра, стараясь прикурить от головешки; ветер подул в его сторону, забросав пеплом и искрами. Он отскочил.
– Ефимович, от штанины прикуривай, пока горит,- крикнул ему Потапов, лежащий в сторонке и наблюдавший картину.
– Еб…, копать, колотить!- заорал Гунько и побежал к реке.
– Природа,- подколол его Потапов.- Против ветра не писай.
– Не плюй,- сказал Гунько, возвращаясь с промоченной на колене штаниной.- Облило в танкетке бензином, я думал выдохся, а он, смотри, как пыхнул, чёрт.
– Помогите, Ефимович, снять казаны,- сказал Сашка.- А то картошка разварится,- они подхватили перекладину, на которой висели котелки, каждый со своей стороны, и отставили от костра подальше.- Павлович!- крикнул Сашка копошащемуся вдалеке Евстефееву,- время.
Евстефеев взмахнул руками, сложив их крестом – мол, всё уже готово. Далеко, выше по течению реки, появились фигурки людей.
– Кого это там несёт?- вглядываясь, спросил Гунько.
Сашка, не глядя, ответил:
– Наши, наши. Жух, Левко и Геннадий Фёдорович.
– Так все трое вниз по течению пошли, я же это хорошо помню,- Гунько свёл брови и стал оглядываться, пытаясь сообразить, как могло такое произойти.
– Они крюк дали,- пояснил Сашка.- Река петляет. Чуток срезали и выходят сверху. Да вы не сомневайтесь, Ефимович, это не обман зрения.
– Я, человек городской, для меня тайга, тайна. Как вы тут ориентируетесь?! Заблудиться, что два пальца обоссать,- растерянно произнёс Гунько.
– Иногда и местные плутают,- сказал Сашка.- Выйдет из посёлка по грибы или ягоды, медведь спугнёт, пробежится малость и не знает, в какую сторону идти. Сопки все – одна в одну, похожи, что тебе близнецы. У меня был такой случай, но не в этих местах, много южнее,- стал рассказывать Сашка.- Иду и думаю, что за бестолочь бродит – след петляет, как у хитрой лисы. Чтобы собирал что-то – не видно. Драга в трёх километрах гремит. Догоняю, предо мной мужик лет сорока. Грязный, не бритый, с рюкзачишком и ведром. Меня увидел, бросился ко мне в объятия, ревёт, слова вымолвить не может. Успокоил я его, расспрашиваю, он мне и поведал историю, пока я его до драги провожал. Приехал он подзаработать – дом ставить надо, деньги нужны, устроился в артель, сварщик сам. По договорённости между комбинатом и председателем артели их бросили в прорыв на драгу, нужен был какой-то срочный ремонт. Так поступают все, помогая друг другу чем могут. Всё сделали. Начальник драги сказал им, что машина в четыре часа дня придёт. Дело утром, чем заняться? А он мужик работящий, сельский такой, из породы тех, кто сложа руки сидеть не может, пошёл в лесок ягоду подсобрать. Сам родом с Прикарпатья, Ивано-Франковской области. И потерялся. Местность такая же вот, как у нас. Дело к осени, от красок в глазах рябит, трое суток он бродит между трёх бугров, а выйти на драгу не может, слышит, но звук пятерит. Хорошо, что она гремит круглосуточно, а остановись – хрен бы его потом сыскали, если бы забрёл куда, от тех мест тысячу вёрст до китайской границы ни одного населённого пункта. Как говорят в народе: бес попутал.
– Так его, что, не искали?- спросил Гунько.
– Людей в ремонты бросают из разных артелей, разных участков, к тому же, они выходили в разные смены, драга – огромная же махина; одним словом, друг друга, приехавшие помогать, не знали. Пришла машина и всех, кто сел, увезла, их и не считал никто. Тебе сказано: в четыре часа будь у авто, не поспел – топай пешком на трассу, там не заблудишься, а когда в артель свою вернёшься – тебя должно волновать. Вывел я мужичка к драге, фамилию записал, чтобы председателю сообщить, что человек не виноват, а то строго было, уволили бы за прогул. В артели на одно рабочее место в те годы, как в МГИМО, сто пятьдесят человек претендовало.
– Председатели, что, у вас в шестёрках были?- поинтересовался Гунько, понявший, что речь идёт об Алданском районе.
– Всё-то вы знать, Ефимович, хотите,- упрекнул его Сашка.- И путаете меня всё время с кем-то. Силком в дело я никогда не тащил никого. Отстреливать – да, приходилось. На подпольных промыслах давали добытчикам по трёшке за грамм, а стоил грамм на чёрном рынке тридцать. Грабёж средь белого дня. Я приглашал сдавать мне, платил за грамм четвертной билет, плюс харчи, плюс безопасность, плюс чистые бумаги, плюс гарантии в приобретении жилья и автомашин. Добытчики согласились без промедления, но те, кто их раньше надувал, взъелись. Упрямые. Вот я их и убрал с дороги, чтобы много крови не лить. Народ ко мне пошёл, а они стали козни чинить, и не убей я их наглые рожи – столкнулись бы работяги и власть, что неминуемо привело бы к большому кровопролитию. Местной власти я потом свечку вставил, чтобы не совались не в свои дела. Так берут ситуацию под контроль в местах наших северных. Более того, когда хозяева окрысились, мужики мне прямо сказали: говори, кого стрелять, мы готовы на всё. Там народу скопилось до тысячи и все при стволах, контингент тёртый в передрягах, битый, а в районе девяносто человек ментов и ни одной воинской части. Представляете, что бы было, не сдержи я эту толпу. Они к городу уже стали выдвигаться, сливаясь по пути в отряды. Ещё еле уговорил, слава Богу, язык у меня подвешен речи толкать. Но про это не буду, а то долго рассказывать.
– С каких же вы четвертной платили, да ещё столько услуг предоставили?- не поверил Гунько.
– Математика – наука точная. Металл на месте плавили в изделия – и за кордон, где толкали по двадцать долларов за грамм. Курс доллара на нашем рынке 1 к 2,5 р. Получается сорок или пятьдесят с грамма. Десятка – мне чистого навара. Вот и всё. А про председателей артелей я вам так скажу: это люди в северных краях авторитетные и уважаемые, у них вес. Они кормильцы и работодатели. Народ за них горой встанет, на них давить не моги, ведь со всем народом хлестаться не сможешь. Самый большой авторитет в уголовном мире против председателя золотодобывающей артели – какашка. С ними можно только мирно договориться, на хороших условиях. Подмять их под себя нельзя. Они все – мужики с характерами крепкими, как алмаз. Такие никогда не отступают, только смерть может их отвести от борьбы. Поскольку дерьмовый человечек на таком посту никогда не усидит, особенно, в те годы. Кто же станет убивать такого трудягу? Им не сладко было при партийной опеке, коммунисты посасывали частенько от их труда,- Сашка перестал говорить, так как подошли Жух, Левко, Курский обвешанные сеточными мешками с освежёванными зайцами, и стал помогать им разгрузиться.
Вернувшийся из похода Панфилов, увидев мешки с тушками, свистнул и спросил:
– И сколько же вы за четыре часа набили?
– Сорок три,- ответил Жух.- Организовали поток. Я ловил косых, а Геннадий и Левко свежевали. Сто кило мяса.- Он обратился к Сашке:- Там надо ещё сотни две выкосить, расплодились сильно в этом году. Пока я с обходом ходил, аж шесть штук лис приметил. В засадах лежат в ожидании.
– А ловили как?- Панфилов взял верхнюю тушку за ноги.- Пожалуй, до трёх кило.
– Да нет,- разуверил его Жух.- Два, но все один в одного. А ловил обычно, за уши и башкой о бревно. Я ведь не дед Мазай.
– Пешков рад будет, наверняка,- предположил Панфилов.
– Ну, радости он, положим, не выразит особой,- Сашка водрузил на огонь казан под уху, Евстефеев притащил рыбу.- Но сухо поблагодарит.
– На муку сменяем,- заверил Жух.- Фунтов сто возьмём с него. Мясо мясом, а без хлеба, труба. Сделка выгодная обоюдно.
– Бартер,- подвёл итог Сашка.- Всё, мужики, готово. Мойте грабалки и садимся обедать, ждать некого.
По окончании обеда Панфилов спросил:
– Что сейчас делать?
– Имеете предложения?- вопросом ответил Сашка.
– Нет, но что-то вы, наверное, делаете?- в Панфилове проснулся дух деятельности, но Сашка его разочаровал.
– В этом вопросе мы не отличаемся от мужской части населения земли. Как все, спим. Придаёмся лени, для хорошего усвоения пищи,- и стал устраиваться.- Хозяйские полномочия сдал. Кто ужин готовит?
– Я берусь,- поднял руку Жух.- Картошка ещё есть?
– Есть,- ответил Сашка.- В ящике.
– Два вида зайчатины,- предупредил Жух присутствующих.
– Значит, говорите пройтись лучше перед ужином, для аппетита,- пробормотал Панфилов и стал располагаться.
– Не просто пройтись. Дровишки подсобрать для ночного костра,- сказал Левко.
– Это само собой,- кивнул понимающе Панфилов.- Разве это работа?