«Интересно», — весело подумал Ваня, — «Что будет, если этого чекиста с ходу треснуть по голове?» И тут же сам себе ответил: — «Банальный звук: Бам!». При этом в душе парень ощущал настоящий «Павловский накал» — ненависть, идущую от сердца.
Итак, взору Саблина предстал маленький и обшарпанный кабинет на двоих, стены покрашены казенной желтой краской. Кровавых брызг на стенах не видно. Зато, теперь, когда белизной у нас в СССР сияет только лишь снег на вершинах гор, а не честь мундиров гэбешников, эта краска давно стала грязно-желтой, пятнистой, будто в этой комнате помочился безумный великан.
На стенах висели портреты кумиров — Дзержинского и Андропова. Два стола впритык. Два сейфа. По паре стульев для посетителей у стен. Вешалка у двери. Кухонный столик у стенки с электрическим чайником и графином с водой — отрада участковых. По коню и стойло. Комфорт, ептыть…
Судя по уверенному тону, приоткрытому сейфу и верхней одежде на вешалке, гость обосновался здесь основательно и надолго. Об этом же говорила и кружка с чаем на столе. Похоже, что участковые просто временно выселены.
«Так вот ты какой — тыгыдымский конь!» — подумал Ваня, изучив сидящего за столом, в ожидании приглашения сесть. Перед ним явно был человек, пыжившийся выглядеть эдаким биг-боссом местного разлива. Ворона в павлиньих перьях.
В ответ парень, так и не дождавшийся разрешение садиться, ощутил на себе пытливый взгляд чекиста. Тяжелый, уверенный, будто пронизывающий насквозь. Взгляд-рентген с опасным налетом злобы, до самой души, до самых пяток! Этот комитетчик выглядел настолько холодным и жестким, что казалось, будто у него не лицо, а какая-то маска Смерти. А подобные бесцветные глаза больше бы подошли какому-нибудь пресмыкающемуся, а не человеку.
«И чего уставился? На мне любезный никаких узоров нету и цветы не растут», — снова весело подумал Саблин, имевший приобретенный в прошлой жизни иммунитет. — «А практиковаться можешь на кошках! Не надувайся, лопнешь.»
Сказать, что атмосфера была несколько натянутой, значит ничего не сказать. Иван твердо решил оставаться на плаву во время самых сильных бурь, что погубят немало людей.
Саблин так и остался стоять, когда гебэшник, дрожа от вожделения, начал свою заготовленную речь.
Он, представившись капитаном Ярыгиным, просто-таки горел желанием найти неизвестного пока иностранного шпиона и очень хотел видеть в качестве его связного именно Саблина — по понятным каждому посвященному причинам.
— Признаваться будем? Не отвертишься. На тебя все материалы собраны!
Охренеть! Какие именно? А вот такие. Расклад следующий. Во-первых, имелось заявление гражданина Тер-Ваграмяна: «…каковой малшик продал до мена импортны Выски за дэнги в сумме… Для чего нескалка раз в мой тарговай павилен…». Ну и дальше что просит принять меры к этому негодяю, что Ваня позорит честное имя советского комсомольца, что таким, как он, не место в дружных рядах и т. д.
Тяжелый случай! Неприятно удивил один момент: заявление было написано с дичайшими грамматическими ошибками, что совсем не странно, учитывая происхождение заявителя, а вот стиль, если убрать все ошибки, — обыденно суконно-ментовской, будто некто, продиктовавший сотни, тысячи подобных заявлений, коряво надиктовал, что он хочет, чтобы было в этом документе.
Аналогичное заявление, только почти без ошибок, было и от гражданина Синицына, работающего барменом в Интуристе, что он неоднократно получал от Саблина импортные пилюли для хорошего запаха. Да уж! «Не делай людям добра, не получишь говна!»
Пока что заявлений было собрано всего два, но чекист искренне полагал, что и этого материала ему хватит с головой. Уже достаточно выявлено смертных грехов для простого школьника! Ведь в этой Системе мальчишка никто и звать его никак. Просто корм для людей наподобие Ярыгина.
Ох, как пафосно! Как страшно! Что же ты, красавец, тогда до сих пор Горбачева и Ельцина не арестовал? Кишка тонка? Молодец против овец? Что же, к чему-то подобному Иван уже давно готовился. Млять… Рано или поздно этим должно было закончиться… Всякое сотрудничество с властями отправляется в пешее порнографическое путешествие. Начали!
Ну-ка… Пену изо рта Саблин, как в приступе эпилепсии, пока пускать не научился, но он затрясся, упал на стул и стал пускать слюни. И орать как резанный:
— Да как Вы смеете! Да я полгода назад головой ударился, чуть не умер. Да я у врачей наблюдаюсь! Да у меня справок целая куча! А Вы мне такие обвинения бросаете. Ох, помираю! — и Саблин начал сползать со стула вниз.
Чекист не знал, спектакль это или действительно приступ, но стандартно в таких случаях стакан воды набрал, в знак, так сказать, «добрых» намерений:
— Пей и успокойся. Ты мне не нужен, мне нужен твой куратор.
Ваня сделал глоток воды и потом выплеснул содержимое стакана на пол.
— Я сырую воду не пью. Налью себе из чайника и потом все вам расскажу, как на духу. А вы посмотрите в столе у Перцова валерианку, пустырник, карвалол или нитроглицерин. Какие там вообще лекарства есть, а то приступ начнется и меня надо будет срочно в больницу везти.
И пока чекист Ярыгин шарил в ящиках стола в поисках каких-либо таблеток, Ваня, пошатываясь подошел к столику и стал наливать себе воды из чайника. В кармане у него лежала в качестве сувенира детская резиновая лягушка. Она, полая внутри, выполняла роль маленькой клизмы и внутри был один интересный препарат. По ходу дела Саблин уже отцепил кусочек изоленты, которым была заклеена дырочка в пузике земноводного и отколупал оконную замазку, обеспечивающую изоляцию.
И, наливая воду себе в стакан воду вытащил в кулаке лягушонка из кармана и выдул пудрообразный порошок в носик заварочного чайника, стоявшего так же на столе. Ибо эпоха чайных пакетиков пока не наступила. Часть частиц, не попав по назначению, белой пылью легла на столе. Но Ваня сделал вид, что рука у него дрогнула, пролил немного воды мимо стакана и вытер ее вместе с частицами препарата, тряпочкой, которая тут предназначалась для уборки крошек. Все, дело сделано!
Чекиста надо было обязательно сразу кончать, не затягивая. А то назначат Саблина козлом отпущения в угоду какой-нибудь политической ситуации и даже не поморщатся.
Вернувшись за стол, Ваня не глядя проглотил предложенную таблетку (организм переварит даже цианистый калий) и запил ее водой. И принялся писать повинную, шариковой ручкой на чистом листе.
— А что писать?
— Все и желательно поподробней, — подбодрил парня повеселевший конторский работник. — Тебе за явку с повинной — сразу срок скостят на суде!
Ага! Вот тебе возьми и все расскажи…
Когда Ваня писал свой опус, то он мысленно представлял, как здорово было бы положить чекисту руку на затылок, и несколько раз ударить его тупой черепушкой об стол. Чтобы у этого клинического остолопа мозги встряхнулись и заработали. Может тогда бы тот сразу сообразил, что Хоттабыча прессовать — вредно для здоровья. Но, поразмыслив, Саблин сообразил, что мозги Ярыгина давно уже высохли и сморщились до размеров грецкого ореха, поэтому, если стучать его головой об стол, они будут только биться о стенки черепа изнутри, как шарики в детской погремушке, без какого-либо пользы. Дурака учить, что мертвого лечить. Так что пока подобные действия пришлось временно отложить до лучших времен.
Когда Саблин отдал свою объяснительную, то чекист принялся ее внимательно изучать. Забавно было наблюдать, как его радостное лицо вначале приняло недоуменное выражение, а потом покрылось красными пятнами гнева.
А как ты хотел? Надавить на школьника авторитетом и потом наслаждаться, предвкушая, как он сейчас начнет плакать, каяться и валяться в ногах, выпрашивая прощение? Может быть, такая ставка и сыграла бы, будь Ваня обычным школьником. Но его за прошлую жизнь всевозможные органы так проверками задолбали, что он мог уже читать лекции, как лучше оставить обвинителей с носом. Внутри Саблина сидит почти пятидесятилетний тертый жизнью мужик и он давно уже был не «дух бесплотный», чтобы вестись на такую изумительную хрень.
Даже если ему будут показывать черное, тыкать пальцем и требовать, чтобы он подтвердил, что это именно черное, — он скажет, что это белое. Или серое. Или зеленое. Или вообще серо-буро-малиновое. Потому что идти на поводу у органов — самый верный способ надеть на себя железные браслеты. И тогда ты загремишь под фанфары белым соколом! Глупость несусветная!
Это же стандартные приемчики. Старая, добрая и, даже в такой тупо примитивной манере подачи, эффективная тактика запугивания. Запугать и запутать собеседника, завести его в дебри разговора, поймать на несоответствии показаний, обмануть, пообещав, что ему ничего не будет, — стандартный набор правоохранительной системы, пускающейся во все тяжкие ради достижения необходимого результата. Где лишнее себе говорить — себе вредить. Плавали знаем. Жизнь, она, знаете ли, многому научить в состоянии…
«Довожу до Вашего сведения, что гражданин Тер-Ваграмян знает меня, потому что хотя этот рынок не расположен в нашем районе, но все равно я бываю там, так как летом помогал по хозяйству своей престарелой родственнице», — оторопело читал капитан Ярыгин. — «С гражданином Тер-Ваграмяном у меня на этом рынке произошел конфликт, так как я не мог сдержать смех, увидев, как сильно он смахивает на обезьяну. От моего веселья Тер-Ваграмян пришел в ярость, обещая отловить и отодрать мне уши, или же написать на меня несколько доносов в правоохранительные органы, чтобы скомпрометировать мою, насквозь положительную личность. Прошу, так как Тер-Ваграмян сам признался в спекуляциях, наказать его по всей строгости советского закона. Так же прошу, за попытку оговора прожженного спекулянта Тер-Ваграмяна приговорить к высшей мере социальной справедливости…» — у чекиста глаза полезли на лоб, но он упорно продолжал читать, в тщетной надежде что дальше-то пойдет нужная ему информация.
В общем, читал он эту филькину грамоту, и лицо делалось все более кислым, таким кислым, как мутные прошлогодние бочковые огурцы, положишь в рот — глаза вылезают от кислоты и тухлости. Ага! Как навалился, так и свалился! Мы тоже не лаптем щи хлебаем! Ваня же скользкий, как угорь! Все предъявленное — наглый поклеп вообще-то.
«С гражданином Синицыным, барменом Интуриста, я знаком плохо, так как он проживает не в нашем районе.» — продолжал гебэшник мучить бумагу, держа ее так, как будто это было что-то ядовитое, вроде жабы, из которой индейцы добывают яд кураре. — «Но я немного знаю его племянника по кличке „Слон“ (не помню его настоящую фамилию). Я признаю, что совершенно случайно, еще летом, плюнул на штанину Синицына, от чего он пришел в ярость и долго гнался за мной, выкрикивая различные угрозы в мой адрес. Так как Синицын признался, что распространял препараты и лживо обвинил меня в качестве продавца, прошу наказать его в соответствии с нормами советского уголовного кодекса…»
— Что это за хрень? Ты что совсем с дубу рухнул такое писать? — Ярыгин прочитал почти до конца и понял, что вытянул дубль-пусто.
На войне нет плохих средств. Есть средства, ведущие к победе и не ведущие к победе, и только так. Ваня едва удержался от смеха, чуть не захохотал, глядя в изумленно-сердитую рожу комитетчика. Уж если сеешь зло — так жди кровавой жатвы. И сейчас грозный Ярыгин напоминал маленькую блоху, пытающуюся напугать волка и угрожающую ему своими укусами. Забавно! Давно не было повода так посмеяться — радостно, весело, будто освобождаясь от какого-то груза в душе. Но задавив смех в душе, Саблин лишь медленно и четко сказал:
— Дядя, ты что, дурак? Ты на меня посмотри! Я тебе что Джеймс Бонд? Или же лох деревенский? Ты кого тут раскручиваешь⁈ Кусок идиота! Я в школе учусь, в 8 классе, а ты такой индюком пришел и говоришь: «давай пиши явку с повинной». Ты просто смешон! Что у тебя есть? Заявление этого урода? Хачика? Ты вдруг поверил преступнику, участнику этнической преступной группировки? Или заявление валютного спекулянта? Да у них грешков как блох на барбоске! Прихватили их на горячем, а они тебе в обмен на снисхождение кого угодно заляпают и оговорят. Короче, в туалет можешь со своими бумагами сходить!
— Да как ты смеешь, дерьмо сраное! — Рожа у ретивого комитетчика теперь была кислая, слегка ошеломленная, насмешливая улыбка слетела, не ожидал такого отпора.
— Да как ты смеешь! — Вернул ему Ваня. — Ты, милый с какого дерева слез? Ты обязан был меня опрашивать в присутствии родителей или учителей, а сам меня обманом заманил в укромное место. А вдруг ты сексуально озабоченный маньяк? И вся эта липа лишь повод меня изнасиловать. Или морально надавить, чтобы я выполнял твои сексуальные фантазии?
— Да я советский офицер!
У него глаза вылезают, как у рака, что ли? Нет, не вылезают. Как же хочется вырвать кадык этому уродцу, но нельзя… Твою же кобылу в дышло…
— Кусок дерьма ты, а не офицер! Боров некастрированный! Гомик! — Нетерпеливо и властно Саблин прервал поток философских рассуждений противника. — Только не стреляйте в потолок, это лишнее.
Еще чего? Выслушивать его дебильные монологи нет уж, увольте!
— Короче, уверенно продолжал Иван, некогда мне с тобой сейчас рассиживать. Имеешь полномочия — вызывай по закону, повесткой. Приду с родителями. А если ты просто маньяк, то только попробуй меня тронуть, я не только закричу «Помогите! Насилуют!», но и сам тебе, мерзавцу, нос откушу и все лицо обглодаю! А потом отцу расскажу, что ты меня попытался изнасиловать, так он тебя поймает, яйца оторвет и сожрать заставит. У нас район «Воруй-город» простой, пусть за такое батяня пару лет отсидит, зато его все уважать будут, что их детей от маньяка защитил. Говоря так, Саблин шел к двери. Ярыгин было дернулся ему помешать, но потом понял, что желание вступить в борьбу со школьником его не красит. Баллов к карме ему не прибавит. Нет веселья без похмелья. Не трогай, так и не завоняет. Дашь крысенышу в рожу, так еще удостоверение положишь. Расследование могут учинить, а начальство всегда не любит, когда подчиненные косячат.
К тому же он помнил, что Саблин действительно несколько месяцев назад сильно ударился головой, чуть было не погиб. Такое не могло пройти без последствий. А поведение парня явно было неадекватным, не типичным для школьника. Мутный он до предела. И эта резкая смена настроения, и импульсивность в речах тоже настораживала. Нервы! Может у парня действительно с черепушкой не все в порядке? И он пребывает в мире иллюзий, где искренне верит, что может выписать чек на миллион долларов или дать рекомендации для приема у английской королевы. Все может быть. Жизнь — сложная штука, запутанный клубок…
Короче, Ярыгин просто решил вызвать парня завтра повесткой. Сегодня тот явно не адекватен и конструктивного разговора не получится. А вот в присутствии родителей в спокойной обстановке, чувствуя себя в безопасности, может и раскрыться, поведав необходимую информацию. Не всегда хитрые интриги приводят к заветной цели. Чем проще механизм, тем реже он портится. А уж если это не поможет, то всегда можно вернуться к старому проверенному варианту «паяльник в задницу». Не в собесе, чай Ярыгин служит. И тогда любой сознается, что копал тоннель от Бомбея до Лондона и что убийца президента Кеннеди он и есть.
Так что Ярыгин погасил гнев, и как профессионал стал размышлять, как лучше устроить встречу. Хорошо смеется тот, кто смеется последним. В комитет школьника тащить не хотелось. Коллеги будут смеяться, что он развел детский сад, скоро за ясельников возьмётся. Каждый старается друг друга мордой в дерьмо макнуть. Обычное дело. Опорный пункт не подошел. Слишком много сюда является местных сумасшедших с жалобами, что их облучают соседи или инопланетяне, а это выглядит несерьезным. Придется явиться в местное РОВД и, используя корочку, попросить выделить для себя кабинет. И, значит, повестку вечером отнесет милиционер, когда будет известен номер кабинета.
И перед выходом на зимнюю улицу Ярыгин выпил чашку чая. От горячего напитка лицо чекиста чуть порозовело, выдавая хорошее самочувствие и прекрасный жизненный тонус. Но, как говорил Наполеон Бонапарт: «У глупца всегда преимущество перед умным, он всегда доволен собой». Тропин уже впитался в слизистую оболочку рта и стенки желудка. Ярыгин был обречен. Через два дня принятый препарат загустит кровь, и оторвавшийся тромб закупорит какую-нибудь важную сердечную или мозговую артерию.
А Саблин поспешил сразу домой, в надежде выиграть время. Там он собрал все подозрительное, с точки зрения обыска, и оттащил себе в гараж. Теперь он как советский пионер — всегда готов! Вечером, когда пришли родители, никто им повестку не принес. Таков неспешный ход местной жизни. Ярыгину не по чину повестки разносить, а остальные не торопятся свои курьерские обязанности выполнять. Кому-то же надо и дедков опрашивать, по поводу кражи стиранного белья с веревок на балконе. А ночью никто никаких курьеров не ждет — люди спят. А Ваня родителям в чаек сильного снотворного добавил, чтобы ему они не помешали.
Руки чесались! Куй железо пока горячо. Отвечай ударом на удар. Чтобы выжить, он тоже должен быть безжалостным и решительным. Надо спалить напрочь этот опорный пункт, чтобы отбить охоту туда детей таскать! Гадость какая! Пора выгнать эту чекисткую птичку из уютного гнездышка. В начале одиннадцатого, Саблин выскользнул из квартиры и, никем не замеченный, рванул в гараж. Зимой по ночам не очень много людей бродит и к тому же темнота — друг молодежи.
В гараже у Ивана все давно уже было готово на такой пожарный случай. Он выменял за магарыч у соседей по гаражам рабочую одежду: вязанную шапочку, фуфайку и ватные штаны — все на выброс. И приобрел маленькую канистру бензина. А дальше дело техники. Наскоблил мыла, развел бензин в емкости с этой стружкой до загустения — получил кустарный напалм. Три пустые стеклянные бутылки здесь были — этого хватит.
«Коктейль Молотова». Грубое, но весьма эффективное оружие, изобретенное фашистами во время гражданской волны в Испании и названное так финнами, воевавшими с Красной армией в 1939 году, в насмешку над советским министром иностранных дел Вячеславом Молотовым, требовавшим уступить спорные территории. «Никогда бы не подумал, что танк может так долго гореть», — вспоминал в мемуарах один финский ветеран.
Парень наполнил бутылки жидкостью, тряпками заткнул, сложил в лоскутную сумку. Спички с собой взял. Переоделся. Грим, камуфляж, зрительная перцепция…
Была у Вани неудачная попытка трансформировать советскую косметику во что-то полезное — и не вышла. Нечего там трансформировать в этих нефтяных отходах. А вот сейчас такая пудра пригодилась. Если ей напудрится, то получался или же покойник на прогулке, или же актер театра Кабуки. Это потому, что мертвенно белый цвет был явно с оттенком желтизны, поэтому казалось, что набелили азиата. Или больного желтухой. Сюрреализм какой-то.
Оба варианта Саблина вполне устраивали. Вот вам и характерные приметы, отвлекающие внимание. По тому же принципу Ваня изобразил себе на кончике носа из смолы родинку. Ее уж каждый свидетель запомнит. Соорудил на самом видном месте, научно говоря, «гомогенное пятно маркера». Человеческим языком — отвлекающий фактор. Пусть потом ищут. Так что парень загримировался до неузнаваемости. Да еще и шапочку низко натянул, а шарф, закрывающий нижнюю половину лица, напротив, поднял. Лицом вообще светить сверх меры не рекомендуется, вредно для здоровья. Кто идет? А бог его знает…
Захватил с собой сумку с тремя бутылками «коктейля Молотова» и в бой! Время уже за полночь. Улицы давно стихли, к этому времени зимой тишь да гладь — тут же не центр, это там местный «Арбат» не спит, всю ночь шараепится. Здесь если проскочит редкий шальной таксер, выпучив глаза по своим таксистским делам — то на этом и все. Если не считать «Скорой помощи», которую уже как-то и не замечают.
Добрался до места без приключений. Зима же! Небольшой морозец, ветерок. Нет сейчас на улицах шантрапы гуляющей. Молодняк в эту пору уже не вандалит. Гопстопить некому. Опорный пункт, как и следовало ожидать, был давно закрыт. Стальные решетки на окнах, запор изнутри, дежурный несет службу подремывая на диване. Никого вокруг не было. Лепота…
Пора. Каленым железом пора здесь все выжечь, понимаешь ли! Нашел, где кабинетик Ярыгина располагался, примерился. Свет уличного фонаря в это место почти не добивал. Выложил бутылки на асфальт, приготовился, сумку скомкал в карман. Пока что все шло по плану. Видеокамер сейчас нет, свидетели ничего из окон не разберут. В темноте все кошки серы.
А впрочем — свидетели обычно такая аморфная, бессмысленная масса, что рассчитывать на их правдивые показания милиции никак не приходится. Одного и того же человека три разных свидетеля могут совершенно по-разному. Все зависит от ракурса наблюдения и точки зрения. Для одного наблюдаемый субъект — низенький, для другого — высокий, третьему показалось — толстый и круглый. Да и нет здесь пока ничего интересного, чтобы очи напрягать, в темноту вглядываясь. Так что Иван бодро и деловито чиркнул спичкой — та потухла. Чиркнул второй- тоже самое. Холодно, мля!
Наконец, с третьего раза получилось. Поджег тряпку и засандалил бутылку через стекло в кабинет. Бах! Звон! Сыплются осколки! И что-то загорелось. Горючая смесь вылилась и начала гореть ясно, бурно — как и полагается славным коктейлям Молотова. А за первой бутылкой, не снижая темпа, последовала сразу вторая. Извините, ребятки. Третью, Ваня так даже и поджигать не стал, видно же, что там все загорелось. И так полыхнет. О-о-о… Да… Ка-ак… грохнуло! Волна огня из окна выдавила осколки стекла наружу! Такой густой, мощный «ПУФФФ!». И густо задымило. Впечатляющее зрелище. Саблин мысленно поднял бокал в честь товарища Молотова.
Дело сделано. Порядок наведен. Полминуты и все улики в сейфе превратятся в кучку пепла. А восстанавливать их некому, считай Ярыгин уже покойник. Он им стал, когда еще начал под Ваню копать. Спишут в расход, делов-то. Если каждый неадекватный комитетчик повадится ходить и собирать заявления на волшебника — это жизни никакой не будет! Душить гада! Сами комитетчики пускай свое дерьмо хоть тазиками жрут, только в Ванину сторону пускай не дышат!
Разве, что в папочке с собой у чекиста главные кляузы сохранились. Так с заявителями Ваня тоже решил поработать. Повторно они свои показания не подтвердят. Это была так… тренировка. Но все самое важное всегда держат в сейфе. А то вдруг враг прознает, какие у нас преступления совершает тот, кто иногда честно жить не хочет? Вдруг разнесет это по всему городу, подрывая моральный дух строителя коммунизма⁈ А без бумажки мы кто? Ну да, букашки.
И Саблин быстро удалялся в ночь, с целеустремленностью ракеты. Растворился в темноте, в тенях от домов. Главное не бежать, а то сразу все обратят внимание. Никогда не следует спешить без крайней необходимости. Суетиться же вообще вредно для здоровья. Оглянувшись за плечо, Саблин увидел, что из опорного пункта вывалился ошалевший дежурный участковый. Бодр и «весел»! Так что все обошлось.
Со свету его глаза пока не приспособились к мраку ночи, так что Ваня поспешил юркнуть за угол. Кажется, все получилось, как надо. Легко! Участковые — жирные, бегать не умеют, стрелять не умеют, преступника задержать не могут, даже если он сам к ним придет и сдастся. Такому «чуду природы» только можно поручить зоопарк охранять чтобы черепахи не разбежались. А теперь попробуй разыщи Ивана среди миллиона обычных горожан.
Саблина всего трясло — отходняк. Да и холодно было. Обратно до гаража дворами, напрямик, добрался удачно. Тихо, спокойно, буднично. Помыл руки и смыл грим с морды в ведре ледяной водой. Переоделся. Раскидал «рабочую» одежду по помойкам, частями, избавившись от основных улик. Туда же ушел и шарф, и сумка. Не жалко. Есть шарф мохеровый, индийский, а этот тряпочный был уже на выброс. Ваня стал осторожен, как параноик. Самая ничтожная ниточка может привести к самому хитрому преступнику, на секунду забывшему о том, что вокруг него есть достаточное количество людей не дурнее, чем он сам. И тогда спецы легко могут сложить два и два.
Вернулся домой. Трансформировал остаток шампуня «Яичный» в более эффективное моющее средство, тщательно вымылся целиком, благо горячая вода зимой не проблема. Все, теперь хоть экспертов вызывай, смывы с рук делай — все стерильно. А подошвы зимних ботинок тем же шампунем вымыл — теперь они такие чистые и свежие, что хоть языком их лижи. Вдруг на пыльцу или частицы будут проверять? А теперь все новое. Муха не сношалась! Все. Теперь его никак не прицепить к делу.
Улегся на кровать и тут же провалился в сон. Утром все проспали. Переборщил. Ване так то в школе особо не попадет, а вот родителям за опоздание на работу будут неприятности. Хотя пятнадцать минут не страшно. Все бегом, бегом… Зато повестку точно никто не вручил. Теперь ждать до вечера.
В школе Саблин параллельно учебе размышлял о том, что волей-неволей придется собирать свою команду. В покое его не оставят. А с любой системой может бороться только такая же система. Это действенно как в случае с государством, так и с криминалом. Другое дело, где эту команду брать? Выбор не велик.
Так, прикинем хрен к носу… Можно привлечь парней из качалки. Но только по мелочам. И не деньги тут главное. Сколько им не заплати, против организации они не попрут. Кишка тонка. Можно использовать этих парней только в темную, на подхвате.
Почему? Любая иерархическая система жестко структурирована. И может выступать как единое целое, повинуясь приказам. Кроме того, любая организация подобна мифической Гидре: на месте одной отрезанной головы неминуемо вырастает новая. Те же уголовники твердо знают, что рано или поздно они попадут в места заключения. И какой бы ты не был резкий и деловой, но там тебя либо придушат по-тихому, либо обеспечат сносное и комфортное существование. Воры в законе жестко держат все зоны. Поэтому, во избежание неприятностей, все хотят заранее подстелить соломки. Против своей системы никто не попрет. Все конфликты разрулят.
Учитывая, что кандидатов в свои ряды воры отбирают начиная с сопливых пацанов, найти что-то полезное для своей команды будет трудновато. Аналогично действует и государственная машина. Так что парни из качалки в случае любого серьезного кипиша постараются соскочить с темы. Сейчас же не святые девяностые, когда за деньги можно купить и власти, и криминал. Сейчас все больше в ходу понятия и связи.
Противоборствующие лагеря всегда смогут задавить как массой, так и классом бойцов. Ладно, философию оставим на потом, сейчас, гораздо приземленные моменты насущны.
А вечером курьер принес родителям повестку. Под роспись. На завтра. — Ну признавайся, что ты такого натворил, что тебя с родителями в милицию вызывают? — занервничал обычно грозный Тимофей Ильич.
— Ничего страшного, пап. Что-то там у них возле школы произошло, так что они свидетелей ищут, — безмятежно ответил Иван.
Даже если Ярыгин завтра во второй половине дня и будет жив, то не в том состоянии, чтобы вести допросы. Тому уже надо заботится о бронировании для себя катафалка.
— Да ты не волнуйся батя, — спокойно продолжал парень мы с мамой сами к 16−00 сходим. Я все равно ничего не видел и не знаю, так что это простая формальность под протокол.
И Тимофей Ильич успокоился. Ему и так попало сегодня за опоздание, чтобы еще и завтра с работы отпрашиваться. А пустяки есть пустяки. У милиции своя работа, а у него своя. Тут и так пашешь, пашешь… И что получаешь⁈
На следующий день, когда Инна Васильевна прибыла с сыном в местное РОВД к 16−00, в указанном кабинете никого не было. Подождав минут сорок, они узнали, что вызвавшего их человека сегодня не будет. Они могут быть свободны, если надо их пригласят. А сейчас и без них дел хватает. Тысячи бумаг затопили бедных ментов выше голов и буквально задушили правоохранительную систему на корню. Рутина, увы.
Отлично, отряд не заметил потери бойца! Еще один сгорел на работе! И небеса при этом не разверзлись.
— Вот видишь, мама, тараторил Ваня на пути домой. Будь что-то важное нас бы встретили. А то опрашивают всех подряд лишь бы свою работу показать в лучшем свете. Видно, уже набрали полную папку отписок, а мы уже лишние оказались!
Интересно, что про пожар в опорном пункте в ментовке никто не говорил. Полная тишина! Такие тут нравы. В СССР просто не может случиться ничего плохого. Летом, Иван, совершенно случайно, всего в паре остановок от своего дома, обнаружил на рельсах сгоревшую и искорёженную электричку. При чем, так как уже ничего не дымилось, эта электричка лежала здесь, разломанная, как минимум второй день. И никто ничего в округе об этом не знал и не слышал. Здесь действовал неписаный закон: пока ты о чем-то не говоришь, этого вроде и не существует.
Утренний подъем — жесть полная. Следующий день Саблину пришлось провести на стимуляторах. Витаминки три раза в день глушил. Потому что, совсем нетрудно спать в сутках всего четыре часа — трудно не спать оставшиеся двадцать. Все пошло по накатанной. Ночью усыпил родителей, выскользнул из дома, поспешил в гараж. Там опять синтезировал свой фирменный коктейль для слабоумия. Только еще более сильнодействующий и концентрированный.
Просто один КНК-вид (ксено-нуклииновая кислота) содержал генетический ключ, отпирающий бронированную вирусную оболочку «гомосапиенса». У каждой Марфушки — свои игрушки! Интересно, что немного измененный препарат, наоборот, лечил слабоумие, некоторые умственные расстройства и замедлял развитие болезни Альцгеймера. Весь вопрос в пропорциях. «Все есть яд, и все есть лекарство, все дело в дозе». Как говорил мудрый Авиценна.
Парень набрал препарат со знаком минус в шприц, вариант «Яд», вернулся домой, положил шприц в жестяную коробочку, которую закинул в школьный портфель. В такой надежный портфель можно было уложить даже десять бутылок водки, без того чтобы у него оторвалась ручка. Затем парню удалось немного поспать.
Утром выскочил пораньше, чтобы успеть заняться ябедниками. Которых мама в детстве не познакомила с жизненно важной доктриной: «Ябедничать не хорошо и опасно для здоровья». Как любят говорить в народе: «Доносчику — первый кнут!». Око — за око и глаз — за глаз! И только так! А если есть возможность взять еще лишку — пусть так и будет. Идиоты, не знающие с какой стороны нужно маслом мазать бутерброд, нашей стране не нужны. Комментарии, как говорится, вряд ли требуются.
С барменом Синицыным все получилось легко и просто. Операция прошла без сучка и задоринки. Делов-то. Личного автомобиля у этого утырка не имелось и зимой тот добирался на работу на общественном транспорте. А там толкотня, давка, можно весь автобус уколоть. Ваня, закутался поплотнее, пробрался поближе к Синицыну и прямо через одежду вколол тому шприц.
«Расслабься, говнюк…» — мысленно приказал Саблин, во время сего действия. Парень действовал по канонам нашей матушки природы. Коктейль был двухкомпонентным: наркотик (кетамин и валиум) плюс модификатор. Так комар, прежде чем сосать кровь, впрыскивает человеку специальное вещество, чтобы тот ничего не почувствовал. Так и наркотик замаскировал боль от укола. Ловкость рук и никакого мошенничества… Теперь Синицыну и недели в нормальном состоянии не проходить, интуристовский бармен-стукач будет успешно превращаться в слабоумного. Счастливого пути, дефективный! У тебя: «Уан вай ти-кет…» (билет в один конец).
Одной проблемой меньше. Пока занимался этим полезным делом — опоздал в школу на первый урок. За что получил втык от учительницы. Пришлось огребать. Не школа, а тюрьма какая-то. «От звоночка до звонка, да со сменочкой в руках…». После школы Иван пошел выцеплять гражданина Тер-Ваграмяна, а там облом. Обломище! Все плохо. Даже не плохо, а сплошное дерьмо. В толпу Армен, везунчик долбаный, не лезет, а ездит этот торгаш сугубо на личном автомобиле. Так что незаметно его не уколоть. Весело а? Хрень какая-то получается!
И опять бессонная ночь! Хорошо, хоть кобелирование Ваня резко прекратил, а то бы опозорился с женщинами. Но всякая любовь очень быстро проходит, когда появляется угроза собственной шкурке. Правда, такие нагрузки для организма возможны, только если у тебя есть сила исцеления. Остальные сразу бы загнулись. Иван решил, что с Арменом Хачатуровичем их пути навеки разошлись, а значит дружбы не видать и детей им не крестить. Можно работать смело и дерзко. Шпалер заиметь сложно, в силу малого официального возраста. Так что Саблин вернулся к старому варианту рогатки. Снова Ване придется изображать из себя заигравшегося мальчишку, что при его нынешней солидной комплекции уже выглядит просто смешно.
А поскольку все ходят в верхней одежде и открыто только лицо, то можно с наркотиком уже не заморачиваться, все равно попадание в лицо не скроешь. Поэтому и пульки парень на сей раз сделал почти в три раза больше чем обычно. Даже две штуки, заряженные исключительно генетическим модификатором. Вещества вполне хватит, чтобы недели за четыре сделать этого армянина олигофреном. И особо никто не поверит, что это случилось от пульки, так как всем известно, что псевдонаучная хрень в СССР не в чести.
Тер-Ваграмян до ночи на работе не сидел, но зимний день короток. В сумерках директор рынка, с лишенной радостного одухотворения рожей, собрался и вышел к машине. Красавец, лоснящийся от жира толстобрюхий гамадрил на прогулке! Ну все! Ваня спрятался за каким-то автомобилем, достал рогатку, прицелился, выстрелил. Делов-то… И не такие орешки раскалывали! Слабый ветерок дул навстречу — идеальные условия для охоты. И — мимо! Армянин, гнида подзаборная, стоял в профиль, и пулька ударила об крышу его машины и улетела дальше.
— Что за черт? — Армен Хачатурович развернулся в сторону стрелка и Иван сноровисто вторым снарядом угодил директору прямо в щеку.
— А-а-а-а! — заревел сын солнечной Армении, громко испортив воздух. Я сейчас кого-то на куски рвать буду!
Ваня рванул наутек. Как будто он был беглым негром, а за ним по пятам гнались орды куклуксклановцев. Хотя, все не так уж плохо. Подумаешь, поцарапал мужику толстую щеку до крови. Не будет же рукожоп-директор за ним гоняться. Иван спортсмен, а тому, чтобы бежать с его-то брюхом, надо эскалаторную дорожку строить. И даже если Армен его узнал, все равно уже не страшно. Конченный это человек. Вещества в зарядах хватило бы, чтобы обработать и носорога.
И пусть директор колхозного рынка будет Ивану навеки благодарен, что против него не применили смертельно опасной производной фосфорорганической кислоты, способной убить все живые организмы. Тогда бы Тер-Ваграмян быстро умер в жутких мучениях. Все, ускользнул. Ну и славно! Что и требовалось… Этот кирпич с плеч долой!
Так Иван обрубил хвосты. Теперь он может смело смеяться в ответ на показания этих граждан. Они же слабоумные в медицинском смысле этого слова! Вот так, твою ж мать!
Так что в следующие три ночи Иван просто блаженно отсыпался. По ночам лучше спать, а не приключения на свою пятую точку искать.