Должен признать, оказавшись окружении воплощений тьмы и голода, акров мертвой плоти и частокола острых словно бритвы зубов, оскаленных в ожидании начала смертного пира. Никто не дрогнул, не заорал от страха и не побежал, в тщетной попытке спасти свою жизнь. Кем бы не были слуги ордена, и кем бы их не считали.
Трусами они точно не были.
Мужчины и женщины, они встали в круг, плечом к плечу, сжимая бесполезное оружие и закрывая своими телами магов, прекрасно осознавая, что сегодня многие не увидят рассвет. Но запели молитву Отцу. Закричал лишь Нестор, пылая в праведном, неистовом гневе. И в ночи вспыхнула сила солнца.
А вампир моргнул, спуская с поводка свою свору.
Они сорвались вперед шипя и скаля зубастые пасти, давили числом, полагаясь на клыки и чудовищную, нечестивую силу, они стремились высушить весь мир до костей и низвести его до праха. Мелькали окровавленные крестьянские тряпки, порванные камзолы костеродных, вытертые куртки путников и балахоны мертвых братьев ордена. Эта голодная свора накинулась из тьмы, шипя и выпростав когтистые руки.
Это гнилое, голодное войско накатило словно неумолимый прилив, накинувшись словно цунами. Но ударившись разбилось, как волны о камень. Пламя вспыхнуло до небес, освящая этот голодный рой: мертвые стеклянные глаза, алчущие пасти, когтистые скрюченные пальца.
Нестор явил дарованную отцом силу, беспощадно сжигая первые ряды, словно костер тонкий хворост. Да так, что и мне пришлось закрываться от нестерпимого жара руками. Ибо меня тоже опаляло, я ведь не был Его верующим.
— Смотри еретик, — сказала инквизиторша схватив своей железной хваткой меня за плечо и взгляд ее пылал фанатизмом, — Это то, что вас всех ожидает. Смотри и молись о прощении грехов своих.
А я смотрел, смотрел внимательно на все, как смотрела и Полночь. Не потому что мне так велела двинутая на пытках фанатичка. А потому что я никогда не видел, как сражается орден. Смотрел внимательно на Нестора, как он сжимает массы материи вокруг нас, пропуская их через себя и поджигая все, купаясь в силе своего бога. Как и смотрел на мертвецов, что словно марионетки на невидимых нитях у кукловода. Как и смотрел на самого кукловода.
Чудовище, чье прекрасное лицо превратилось в окровавленную маску улыбалось во всю зубастую пасть, стоя на границе тьмы и возвышаясь перед нами на фоне полыхающих тел. И Нестор, омываемый силой своего бога, гордо стоял перед ним, не ведая страха. И так они смотрели друг на друга, священник и вампир, пламя и тьма, и ни один другому не уступал.
— Падите же на колени и примите свою судьбу. — Громко сказал вампир, и на меня словно навалилась гора, давя все ниже к земле. Мозг словно замер скованный, а воля захлебнулась. Отпали все мысли и желания, все кроме одного: мне захотелось упасть на колени и протянуть к нему руки больше чем хотелось, чего либо в жизни.
Причем это ощущал не я один, многие не выдержали и упали нарушив строй.
— Услышь нас, Отец. Твой огонь — в нашем сердце. А свет твой — наша душа. Во славу твою мы стоим во тьме не ведая страха. Освяти наш путь, защити детей своих. — Синхронно запели вокруг и меня отпустило, я словно вынырнул из вязкого киселя.
— Нестор, — крикнул я, — снимите кандалы, я помогу!
— Чтобы отправить на суд Всевидящего этих нечестивых выродков мне не нужна ничья помощь, — ответил этот упрямец.
— Если этот еретик попытается снять кандалы или хотя бы просто дёрнется, убить. — Сказала словно отрезала сестра Элиз обращаясь к стоявшим неподалеку дамочкам из своей свиты, что прожигали меня ненавидящим взором всю дорогу. А сама пошла вперед встав рядом с Нестором.
Я лишь заскрипел зубами от злости и бессилия, они не понимают. Эти долбанные упрямцы не понимают, они положат всех. Сейчас я в полной мере ощущал, что чувствовали на той поляне, окруженной мертвецами. Видя беснующиеся волны мертвой плоти, эти оскаленные пасти, скрюченные пальцы с острыми когтями, что были прочнее стали. Только сейчас у нас не было осадного щита, что оделял бы нас от этого мертвого прилива. Кому как не мне знать, как тонка грань, что отделяет нас от порождений бездны, жаждущий плоти и свежей крови.
— Склонись нечестивый еретик перед силой праведной. — Выкрикнула инквизиторша выбрасывая руки в направлении парочки вампиров, что так и стояли позади волны мертвецов. И из ее рук вырвалась струя пламени с ш-ш-шипением врезавшись в полусферу соткавшуюся с окружавшего нас тумана и черной, клубящейся мглы. Растекаясь словно вода по стеклу.
Чудовище в облике девочки выставила перед собой раскрытую пятерню, отпуская руку своего ужасного братца. Сдерживая поток бушующего пламени.
— Глупцы, нет у вашего бога над нами власти. Сегодня падете вы, а следом падут и остальные. И дом наш будет править до скончания времен на землях этих. — С усмешкой на окровавленных губах отвела тонким голоском она.
— Действуйте, — скомандовал Флавио обнажая свою шпагу остальным бледным теням, что стояли неподвижно наблюдая за атакой мертвого мяса, — Убейте этих глупцов, и пируйте вдоволь.
И мертвецы сорвались вперед с новой силой. Этот бурлящий когтистый поток голодного мертвого мяса хлынул вперед — злобные, бездушные и быстрые. Что было странно, они боялись огня Нестора. От заклинаний Валуа и Мориса мои мертвецы просто плавились, как плавится плоть под огнем, не более, но уж точно не страшились его. А эти сгорали, корчась в агонии, словно вспомнив, что такое боль. Но им на замену сыпались другие, тараща мертвые глаза и раззявив голодные рты, и вот они перевалили ту незримую пленку. Что отделяла мертвых от живых. Вступив в неравную схватку с бойцами ордена Искупления.
Их было десять.
Десять существ, чье существование обмануло само время. Десять тварей, чье существование раздражало богов. Даже Мать была зла. Хоть все и считают Налиру прародительницей всего самого ужасного. Олицетворением зла. Мать в первую очередь Мать, она дала жизнь, она же ее и забирает, принимая в свои мягкие объятия, отправляя души на перерождение. Но она была зла на тех, кто обманом взял ее силу, исказил до неузнаваемости, вообразив, что равны богам, отказавшись от самого дорого, что есть у каждого — души. С помощью древних, могущественных заклятий они получили вечную жизнь и молодость, незаслуженно пользуясь краденной силой.
Я чувствовал ярость Отца исходящую от Нестора, этот кипучий гнев. Но так же ощущал злость матери, ее разочарование, как физически чувствовал до этого разочарование во взгляде Нестора несколькими днями ранее. Чувствовал ее глаз над нами, сокрытый поволокой туч. Сквозь всю эту мглу, она взирала на детей своих с черного небосвода.
Десять вампиров, отожравшихся словно клещи свежей крови, окруженных словно сотканной из кошмаров ризой клубящимся туманом. Они сорвались вперед гигантскими прыжками, следуя за волнами мертвого мяса. Легко перемахивая через преграды и с черным смехом ускользая от заклинаний и арбалетных болтов полетевших в них. Мужчины и женщины, были как почти старцы, но были совсем юные. Как эта Марика. Застывшие в том возрасте, когда смерть их настигла.
На их плечах — мантия безрадостной ночи, а в руках — полная сила и власть.
Кутаясь словно в саваны в коконы из тумана и тьмы они с хохотом прорвались сквозь пламенный купол защиты, что воздвиг Нестор, врубившись в строй ордена. А за ними повалила остальная голодная и тупая гниль.
Первым запрыгнул здоровяк в кольчуге с черной, курчавой бородой. Кровь, что лилась на его бороду во время пира схватилась и уже застыла. Превратив его бороду в мокрый алый комок. Глаза его были под стать, цвета крови. Он сжимал здоровенный двуручный военный топор.
Он одним прыжком преодолел десяток ярдов и взмахнул им словно тростник скосил. Трое бойцов ордена повалились на землю щедро орашая ее своей кровью, разрубленные пополам этим чудовищным ударом. Он даже не пытался закрыться или уклониться. Ближайший здоровяк в балахоне дознавателя взмахнул мечом с криком рубанул его по горлу. Удар был хорошо поставлен, ударил он с размаху доворачивая корпус и вкладывая в него всю силу и веру, но коже вампира ничего не сделалось, она лишь звякнула, точно наковальня под молотом. Ему удалось лишь немного повредить ему горло: от раны жилками по бледному мрамору разошлись трещинки.
Вампир улыбнулся и схватил свободной рукой его за грудки, притянув к себе. Впившись зубами в горло кричащего мужчины. Разорвав его, вскрыв клыками, как любовные письма, артерии. После укуса он отбросил его от себя словно тряпичную куклу и вытер рот тыльной стороной руки, а дознаватель упал в нескольких шагах от меня, он хватал ртом воздух, тогда как из разорванной глотки у него хлестала кровь.
— Да стреляйте же в него дуры вы двинутые. Что вы на меня то смотрите⁈ — Вскричал в отчаянии я на двух девушек в алых табардах инквизиции. Которые целились в меня с арбалетов, не смея нарушить приказ начальства.
— Нам приказали следить за тобой еретик. — Совсем без уверенности в голосе сказала одна из них.
Здоровяк с топором в свою очередь ухватил поудобнее свое монструозное оружие и начал косить бойцов ордена словно сено. Рядом влетел еще один вампир, раскидав жидкий строй словно шар кегли. На этот раз была женщина, в элегантном платье. Выглядело это до крайне нелепо, хрупкая молодая девушка в платье, расшвыривает здоровых мужиков с оружием словно игрушечных. Если не смотреть ей в глаза, в кроваво-красный зрачок, а вместо белка — черный лед. И улыбающаяся пасть полная острых клыков.
Нестору было некогда, он был целиком занят Флавио. Который с хохотом ускользал от заклинаний экзекутора, заворачиваясь в туман словно в саван, растворяясь в нем и появляясь то тут, то там, явно играя со своей жертвой. Сразу трое навалились на сестру Элиз. И она сражалась за свою жизнь.
Малика давила своим странным, черным туманом на остальных магов, что сбились в кучу, окруженные бойцами ордена. А остальные пятеро запрыгнули в строй словно пять матерых волков в загон с овечками. Это был какой-то отдельный вид сумасшествия. Меня сковали и потащили в эту бойню. Если я дернусь, меня тут же убьют эти две двинутые девицы, а если продолжу стоять, умру несомненно от кровожадных чудовищ.
Совсем рядом с истошными, полными боли криками разлетелась новая группа ордена, дамочка в кружевном шифоновом платье обладала просто чудовищной, даже по меркам мертвецов силищей. Она была свирепая, словно северный ветер, неуловимая, словно молния в бурю над штормовым морем. Мелькая среди бойцов ордена, раскидывая взрослых мужей, точно крепчающий ветер — цветочные лепестки. И тут, до нас докатилось голодное, щелкающее челюстями цунами погребя под собой первые ряды.
Началась бойня.
Эта волна мертвецов перевалила через соседний дом, забираясь по крыше и посыпалась прям на головы ближайших бойцов, которые охраняли магов. Закричали от ужаса маги, взревел от ярости Нестор. Как закричал и я ринувшись к ближайшей девке с арбалетом. Пока она обернулась, застыв с побелевшим, перекошенным лицом, смотря на ожившую смерть. Что выкашивала ее братьев и сестер.
Руки у меня были скованны, цепь, что соединяла запястья была не больше фута длины. Но этого хватило, чтобы перенаправить ее арбалет в громилу в кольчуге и залитой кровью бородой. Что орудовал громадным топором, кроша в салат охранение магов в нескольких шагах от нас. И нажать на спусковой крючок.
Расстояние было совсем смешное, толстое древко со стальным наконечником выпущенное из тяжелого арбалета с такого расстояния гарантированно пробивает пластинчатый доспех рыцаря. Я попал ему чисто в бок под правой рукой, пробив кольчугу и его похожую на сталь кожу, а звук был словно в гранитный камень попал.
Зря я называл ее дурой двинутой, соображала она явно побыстрее моего. Вампир получив арбалет в бок даже не покачнулся, он замер, и медленно повернулся. Чтобы посмотреть, кто это там такой идиот выискался. Инквизиторша молниеносно выпустила арбалет из рук, да так, что когда он повернулся, то получалось, что разряженный арбалет остался в моих руках, а она вообще не при делах. Просто мимо проходила.
— От дерьмо… — только и успел выдохнуть я.
Он оценил всю картину и в один шаг прыгнул к нам преодолев все расстояние в одно мгновенье. Его подкованный сапог врезался мне в живот вышибая воздух: меня словно тараном ударили, внутренности взорвались болью, а сам я сложился пополам словно мокрая тряпка облепив его ногу и отлетел на ярдов пять. Упал на землю, расплескивая в стороны жидкую грязь смешанную с кровью и гарью от сгоревшей часовни.
Я хватал воздух как рыба ртом, пытаясь сделать хотя бы один вдох. Этим ударом он выбил меня из круга защиты. И получалось, что я оказался скованный вне разгорающегося побоища. За моей спиной была сгоревшая часовня. Попытавшись перевернуться и вдохнуть я натолкнулся взглядом на мертвецов всего в нескольких шагах от меня. Чудовища смотрели на меня полными бесконечного голода глазами.
Их безжизненно-серая, обескровленная кожа напоминала шкурку высохших и сморщенных плодов, мертвые глаза, как у куклы, блестели битым стеклом, рот напоминал — усеянную лезвиями яму, а ногти на скрюченных и подгнивших пальцах у них были остры и тверды, словно железо. Твари урча от предвкушения смотрели на меня своими бездушными, полными голодной злобы глазами.
Ближайшая была женщина. Селянка, если судить по оборванному, домотканому платью. Убитая лет так в тридцать. Двигалась тихо, точно призрак, она кралась ко мне в ночи, скользила словно пантера сквозь похожие на корабельные обломки сгоревшей часовни. Волосы у нее на голове превратились в копну спутанных и грязных, некогда светлых прядей, кожа вокруг жуткой раны на шее висела влажными лоскутами.
Следом за ней полз опустившись на четвереньки, и скалясь, словно больная бешенством и оголодавшая собака, тощий и нагой подросток. Мальчик, лет десяти не больше. А за ним возвышаясь в порванном, окровавленном балахоне стоял мертвый служитель ордена. Что водил словно прожектором своим полным голода взглядом.
Ближайшая тварь раззявила рот полный острейших словно бритва зубов, вывалив распухший язык, она зашипела оскалившись еще больше, издав глухой звук, похожий на шипение пролитой на стол кислоты. А над ними, полыхали как два красных маяка в ночи горели зрачки. За тупыми голодными тварями стояло создание куда голоднее, там стояла Марика. Окружённая словно накидкой клубящимся, закручивающимся у ее ног в спирали туманом. Я был без оружия, скован кандалами, что блокируют магию носителя. Окруженный тварями, что в принципе не знают, что такое жалость. Мы для них скот, годящийся только для одного случая — пища. И когда вампир перевел взгляд своих черных, словно самая темная ночь глаз на меня, я понял, как сильно вляпался.
Хоть Полночь и пожирала страх, помогая мне как могла. Он все равно разливался жидким, сковывающим сознание клеем. И я пополз, больше инстинктивно чем осознанно от этого воплощения всех самых темных кошмаров. Скользя сапогами по грязи и пеплу в сторону разрушенной часовни.
Твари было ринулись но зашипели от разочарования, подчинившись, уступая право пировать первой своей хозяйке. Марика, ступая своими изящными, кожаными сапожками по грязи пошла в мою сторону.
Я полз по обрушившимся балкам, по обугленным, застывшим в немом крике телам тех, кто пытался спрятаться в часовне, в которую не было входа чудовищам. А раз они не смогли войти, они ее просто сожгли, вместе со всеми, кто там остался. Она встала на пороге, уперев мыски сапожек в обугленный проем. А потом взяла и перешагнула внутрь. Это место больше не могло сдерживать чудовище. Потому что сожженная часовня Всевидящего, бывшая ранее освященная земля, залитая кровью верующих утратила свою силу.
Лежа на земле, у обгорелого алтаря я смотрел как скованные ужасом мартышки смотрят на удава, что уже обвивает их своими кольцами. Весь точно скованный незримыми цепями, но и взгляда отвести не смел. На это безупречное лицо в виде сердечка, вьющиеся локоны волос и черные, пухлые губы бантиком, перемазанный кровью подбородок и кроваво-красные, большие глаза замерев, и во рту меня совсем пересохло.
Она склонилась надо мной и провела когтями по груди, распоров рубашку и оцарапав до крови кожу. Поднимаясь все выше, к шее, полной горячей, молодой крови. Как будто змея коснулась зубами моей кожи. Тоскливая бесконечность бессчетных лет, этот прах забытых усыпальниц, бремя непостижимого естества проклятого богами, чуждого, голодного разума — все это навалилось на меня разом, придя из долгой, безрадостной ночи, раздавив волю.
Я гремя кандалами вяло попытался отстраниться от нее. Отпихнуть подальше этот голодный ужас. Но она легко отмахнулась от моих скованных рук, так, что ударившись о каменный угол алтаря меня прострелило болью. А под кожей левой руки словно осколки стекла заскреблись.
Ее руки были холодны словно могила, и тверды словно надгробие, а вот губы оказались мягкие как перина. Я чувствовал на своей шее ее губы, как и почувствовал холодную, острую боль, острые как кинжалы зубы прокололи кожу, добравшись до самого сладчайшего — крови.
Я лежал скованный, погребенный под кровожадным, нечестивым чудовищем, в разрушенной часовне полной сожженных тел. Внутри меня все будто налилось свинцом и в то же время стало легче перышка. Я полыхал, услышав первые нотки симфонии: темной, как ночь, и красной, как кровь. Будто я угодил в поток темнейших из рек, словно земля с небом поменялись местами, я взлетал и падал одновременно. Кувыркаясь, летел в пылающее черным огнем небо и проклинал его со всей любовью Этот нечестивый поцелуй полностью завладевал мной: это было блаженство и ужас одновременно, это жуткое и кровавое желание велело мне успокоиться, угомониться, закрыть глаза и, затаив дыхание принять все без остатка… Перед глазами вовсю распускались бутоны черных цветков, прекрасные и лишающие воли. А она все пила и пила без остатка.
–…А ну отвали от него, ты, дрянь нечестивая…
Бу-у-ух. Тяжелый, словно стопка кирпичей трактат Кхаштры обрушился на ее голову.
Моя подруга, моя извечная спутница, которая всегда была рядом, делила со мной все радости и невзгоды. Она попыталась помочь так, как могла, единственным способом, который был ей доступен. Кинув книгой в Марику. В надежде, что она так же вырубиться как и Алисия.
Естественно этого не произошло, но она отшатнулась выпучив глаза. Прервав поцелуй.
— Что⁈ Какого хрена? — Пуча кровавые глаза на ожившую тень произнесла окрашенными моей кровью губами Марика.
—…Я сказала, отвали от него, уродина мелкая…
Когда поцелуй прервался, я камнем рухнул с небес на землю. И черное сменилось белым, на скулах заиграли желваки, на висках набухли вены, внутри полыхнула незнакомая, прежде не изведанная ярость. Тело содрогнулось от злости, осознавая: подчиниться было не мое желание. Мне его навязали. Меня заполонял гнев, чужой гнев, гнев всех погибших в округе и погибающих сейчас. Время вернулось, и звуки бойни что гремело в нескольких шагах навалились водопадом. Крики умирающих братьев ордена, рев пламени, рычание голодных тварей, и хохот их кровавых командиров. Все это обрушилось на меня, заполоняя вместе гневным шепотом умерших, что пытались спастись в часовне. Весь страх и Боль. Все это усилилось. Словно тьма внутри меня укреплялась. Ускорялась. Кристаллизовалась.
Рядом лежал трактат Кхаштры, на серебряном черепе тускло отражались блики огня Нестора бушующие снаружи. И осознание обрушилось на меня, словно треснула плотина. Да я скован, но не безоружен, я, мать вашу, хозяин мертвых. А прямо на мне сидит мертвая тварь — раб своего проклятья. Все что нужно у меня есть, это не забрать и заблокировать. Никому. И никакие кандалы, что блокируют магию этому не помеха.
Все, чему я учился, все, что столько читал под саркастичный бубнеж Полночи. Контроль и защита, перехват чужих слуг и защита своих. И конечно, конечно кожеплетение, с помощью которого создавались абсолютно все слуги проклятого Скульптора, основа основ. Умение, без которого все остальное просто бесполезный набор знаний.
Заскрежетав зубами от злости я схватил здоровой рукой за ее прекрасное, мраморное лицо и, связал его нахрен в узел. Кожа, что была прочнее стали, стала податливей мягкого песка, кости, что не разрубишь самым лучшим мечом были мягче свежей глины. Со всем ожесточением я ее буквально смял в бесформенный, вопящий от боли комок.