Ему ничего не сказали! Не объяснили. Не попросили чего-то «не делать». Не растолковали, как надо и как принято. Одно только «слишком» не говорило ни о чём!
Накатившие из глубины сердца растерянность и злость. Вот, что было «слишком»!
И если со злостью Сибилл пока что не знал, что делать, то растерянность можно было развеять разговором. Получив конкретные ответы, не важно плохие или хорошие, стало бы понятнее, что делать дальше.
Нужно было просто поговорить… Вот только снова расстраивать и так постоянно недовольную им сестрицу Фэй совсем не хотелось.
— Я вызываю на бой главу общины Джу! — прервал его беспокойные мысли голос охотницы Тай.
Собравшиеся поглазеть и поучаствовать в вечерних боях женщины возбуждённо зароптали.
— Вот как? А ты уверена, что справишься, малышка Тай? — вышла в круг освещённый огнями костров женщина с цветом волос почти как у самого Сибилла.
— Да уж получше, чем такая старая развалина, как ты! — крикнула Тай и набросилась с кулаками.
Обе женщины вкладывали всю свою силу в каждый удар, отчаянно сражались. Глава общины явно экономила силы и очень расчётливо делала выпады, уходила от ударов, не стремясь блокировать их. Она словно использовала силу Тай против неё самой же. Вот только движения Тай ощущались более свободными, сильными, взрывными!
В какой-то момент Сибиллу показалось, что вот так же решить свои разногласия с сестрицей Фэй было бы здорово. Подрались, выпустили злость, решили кто из них прав, а кто виноват. Урегулирование разногласий подобным способном показалось таким простым и правильным!
А потом Тай опрокинула главу общины на песок и, будто этого было мало, поставила ногу на поясницу старой женщины, отчего та страшно закричала.
— Прекрати, ты делаешь ей больно! — не выдержал Сибилл и рванул в круг.
— Хочешь, чтобы я и с тобой разобралась, маленькая паршивка? — зло сощурилась Тай.
— Детям сложно понять мир взрослых. Прошу простить, — его перехватила сестрица Фэй и, несмотря на сопротивление, вернула за пределы круга. Руки у неё оказались очень сильными.
— Но вообще-то Тай перестаралась. Глава общины Джу в летах и такое обращение просто немыслимо, — раздалось откуда-то из толпы.
— Она больше не глава общины! С сегодняшнего дня это — я! — закричала Тай.
— И всё же со старшими нужно обращаться более уважительно, — вновь послышался ропот.
— Как хочу, так и поступаю! Я тут главная! Потому что самая сильная и приношу больше всего пользы общине. А кто не согласен, может покинуть общину хоть сегодня! — ещё больше разозлилась Тай и потянула с песка старую женщину. — И первой будешь ты, Джу. От тебя уже никакого толка, только пищу на тебя тратить. Ну, пошла вон!
Тай оттолкнула женщину от себя, но той удалось сохранить равновесие и вместо того чтобы послушаться она остановилась, глядя Тай в глаза.
— Я уйду. Вот только ты совсем забыла, чему тебя учили, Тай. Община — это не один человек и его интересы, а все от мала до велика. Счастье одного влияет на всех так же, как счастье всех влияет на одного. Не сумев создать своего счастья, другим ты ничего хорошего не принесёшь.
— Прочь, Джу! — зашипела от злости Тай.
Община ничего не сделала. Ни одна женщина и слова не проронила. Не защитила. Все они просто смотрели, как бывшая глава покидает круг и уходит прочь в темноту.
Только когда стал задыхаться, Сибилл понял, что, оказывается, давно уже плачет.
— Заткните свою малявку, иначе её заткну я, — прикрикнула Тай, и сестрица Фэй потянула его за руку, прочь от страшных молчаливых женщин.
Они медленно брели, казалось, совсем не разбирая дороги. Сибилл часто спотыкался, потому что из-за слёз не видел куда ступает.
— Не принимай близко к сердцу, у взрослых часто случаются такие вот разборки, — сказала сестрица Фэй, но даже по голосу он понял, что она тоже расстроена.
— Но ведь это было несправедливо. Неправильно бить старую женщину и выгонять её из дома.
— Неправильно. Но так всё равно происходит.
— Но ведь нас было много. Мы могли что-то сделать, ещё можем. Пойдём и скажем всем, что так нельзя!
— Они знают, Сибилл. И если уж люди подчинились правилам, когда творится несправедливость, то так им и надо.
— Как «так»? Нам тоже «так» надо? Мне «так» совсем не надо! Пойдём, сестрица Фэй!
— Не будь ребёнком, Сибилл! — вдруг закричала она. — Мы с тобой всего лишь варвары. Чужаки здесь. И вот за нас-то уж точно никто не вступится.
— А как же сестрица Юн?
— Она обожает эту Тай. Да и если бы пошла против общины, её бы просто выгнали вместе с нами. Вот и всё. Понимаешь, я не говорю тебе ничего не делать, — присела на корточки рядом с ним сестрица Фэй и стала вытирать его слёзы. — Можно сейчас перехватить главу общины… бывшую. Помочь ей устроиться и носить пищу.
— Ты пойдёшь? — удивлённо выдохнул Сибилл, а внутри словно развязался какой-то тугой ком, и дышать стало легче.
— Я? С какой стати? — усмехнулась сестрица Фэй. — Это ты ревёшь и всех жалеешь. Я же знаю, что такое случается сплошь и рядом. Если я буду за каждого тигрёнка и старушку трястись в истерике, то никаких нервов не хватит.
— Ч-чего не хватит?
— Здоровья. Если так сильно за всех переживать, то что останется мне самой?
Сибилл не понял её, но разбираться именно сейчас не было времени. Он взял флягу с водой, корзину с продуктами и циновку, которую сплёл для продажи сам. Он всё же догнал старую женщину и помог ей устроиться на ночь, пообещав, что будет приходить ещё.
Он был слишком занят, чтобы вникать в дела общины. Всё так же помогал сестрицам Фэй и Юн, заботился о своей тигрице и теперь ещё старой женщине. Но даже так улавливал нехорошие предзнаменования.
— Тай, велела платить за любую дичь и назначила свою цену. Теперь-то заживём! — радовалась сестрица Юн.
— Она поделила общину на высших — охотников и низших — собирателей, ремесленников, скотоводов и земледельцев. Ни к чему хорошему это не приведёт, — хмурилась сестрица Фэй.
— Те, кто ничего не добывает и не производит, теперь изгоняются из общины.
— Что решили насчёт женщин, которые ждут детей?
— Если их берётся кто-то кормить, то они остаются, а если нет…
— Это уже слишком! — категорично заявила сестрица Фэй, и Сибилл вздрогнул, услышав то самое слово.
— Как это «слишком»? — он вспомнил, что давно хотел разобраться с этим.
— Это когда «последняя черта», то, чего нельзя было делать, страшное табу.
— Такой ужасный поступок?