учиться, ну, ладно, коли разрешили, а то ведь в горный
институт. Маркшейдер — звучит по-человечески, неплохо, но
суть, однако, в том, что по осени копать картошку и ту можно
теперь не ехать.
Не был, не был на своих братьев Рудольфа и Эрнеста
Иван похож. И все врачи виноваты, как назвали в честь Ивана
Теплякова (хороший человек, но, видно, сглазил), что ехал на
"ковровце" к соседу председателю "Дзержинца" свататься, да
вот жениться не успев, прямо на грядке, в поле роды принял,
так и пошло, поехало.
Здоровым не был никогда, а семилеткой зимой за
братьями на речку увязался. И они, понятно, хороши, два лба,
нет, чтобы сразу без затей прогнать у дома, решили в прятки
поиграть с мальцом, вот и пришлось вместо холодных
жестянок сонных из аккуратных лунок тащить из полыньи
дымящейся орущего, не только шапку и пимы, а их обоих
наровившего, как-будто, утопить Ивана.
Два месяца провел в больнице в городе. Как уж и чем
там пичкали, Бог знает, но кашлять начал еще в машине.
Вроде бы и лето было жаркое, и делать ничего не заставляли,
а осенью пришлось везти опять.
Иван записку написал к какому-то Семену
Леопольдовичу Шимкису.
— Что, Эмма, вылечит, в Семена перекрестишь?
Обиделась. Через год, когда уже в Южносибирск не
то к Андрею Афанасьевичу, не то к Афанасию Андреевичу
собиралась, шутить не стал. Молчал. И что тут скажешь, если
и так уже все ясно, пропал парнишка, загубили. Ну, разве при
таком внимании, с такими нежностями из пацана хоть что-то
путное получится?
Конечно, нет.
В общем, год без малого в тубинтернате-санатории
провел и вернулся с хорошими анализами, но совершенным
барчуком и белоручкой. И, плюс к тому, не тронь его. Кролей
и тех кормить ни-ни, пусть лучше полежит.
Эээээх!
— Значит едешь-таки в институт?
— Угу.
— Смотри, как знаешь, только денег не дам ни копейки.
Мать дала. Сорок рублей. Всю жизнь, наверное,
полушки собирала. И провожать пошла на попутку до Белова.
— Ты ехай, Ваня, готлестерер не слушай.
Черт, если б вместе с именем еще бы и свою фамилию
девичью сыну подарила Эмма Вирховски, да, разве нарекли
Ивана сволочи общажные Госстрахом. По-крайней мере за
пархатого уж точно никто б не принимал.
Его белокурого, голубоглазого арийца. Собственно до
того, как стал Иван общественником, связал свою жизнь с
союзом ленинским, бедняга и вообразить не мог, что этакая