трофеев — сафари) крышу лихого своего, отчаянного аппарата.
Впрочем, вовсе не нового, местами ржавчиною тронутого, с
багажником, непристойно откляченным, задранным, а носом
же, наоборот, чего-то вынюхивающим, высматривающим в
серой дорожной пыли, без бампера заднего, с трещиной,
расколовшей ветровое стекло, но тормозами, тормозами
отменными, чему мы все, слава Богу, живые свидетели.
— Гы-гы, — звуком радостным, торжествующим, нос
гаденыша сопровождал растекание ухмылки, улыбки
порочности беспримерной по его, не лишенной приятности,
смазливой даже, пожалуй, физиономии.
Нет, нет, подобным образом девушку приличную,
блюдущую себя и честь дома, не приветствуют. Не на всякую,
уверяю вас, курносую и голенастую позволено было даже
Диме Швец-Цареву, Симе, исключительно наглому субчику,
младшему сыну секретаря городского комитета одной
влиятельной организации общественной, племяннику
начальника областного, абсолютно неподкупного управления
вот так по-хамски наезжать средь бела дня.
М-да, как ни старалась Валера, какое благоприятное
впечатление она иной раз ловко ни производила на поколения
иные, гнусные ее сверстники никак забывать не хотели,
отлично помнили, все как один, и не звездные часы школьных
спартакиад, не то, как появилась ее фотография (глаза бесенка,
легушачий рот), а, увы, то, как в одно обыкновенное,
прохладное утро исчезла со стенда "Спортивная слава", после
себя оставив лишь стойкий серый уголок, который ноготь
завуча товарища (товарки?) Шкотовой сердито исцарапал, но
подцепить не смог. Что ж, нравится-не нравится, но ладную и
ловкую девятиклассницу Валеру Додд из школы третьей,
центровой, престижной, за аморальное, ни больше, ни
меньше, поведение выгнали, выставили, выперли, в общем,
перевели по настоятельной просьбе родителей (папаши Додда,
разумеется, в единственном числе) в обыкновенную среднюю
общеобразовательную школу номер семь.
Ну, а смыть пятно, очиститься не так-то просто
оказалось, да, ни умение внезапно открывшееся быть
независимой и гордой — способность смотреть поверх голов,
ни улыбка достойная, с легким оттенком презрения, даже
синева непроницаемая глаз — ничего не помогало, все равно
они, гады, щурились, и щерились, и языками мерзко цокали, и
продолжали подкатываться к ней с розоватыми от мыслей
однообразия белками.
Впрочем, так ли уж старалась Валерия Николаевна
очистить себя от скверны, так ли уж безупречна была ее
последующая жизнь и поведение? Как, например, прикажете
понимать вчерашнюю безобразную выходку, попойку
отвратительную, гнусную, в компании подонка всем
известного Симы Швец-Царева и двух дружков его, братишек