или трех дружинников активных из числа тех двоечников, что
как бы вечно на поруки взяты не то студсоветом, не то
студотрядом, любимым делом заниматься, а именно, бороться
за здоровый быт, иначе говоря, весь вечер свиньи
беспардонные ногами двери открывали на всех без
исключения этажах общаги номер три.
Собственно, рассказом об этом чудовищном
злоупотреблении общественным доверием, непрекрытом
самодурстве, самоуправстве, короче, безобразии "невиданном,
но регулярном" и смог восстановить доверие к себе, чуть было
не утраченное вовсе после невнятных, подозрительных, да
просто недостойных мужчины извинений за непростительное
опоздание, Толя Кузнецов.
— Так, так, — с приятной интонацией в голосе, с
невольной фитой носовой резюмировал его доклад,
сообщение, Виктор Михайлович, — значит, в нетрезвом
состоянии находились?
— Да, — подтвердил Кузнец, — Вне всякого сомнения,
головой качнул, шагая нога в ногу с высоким рыжим
лейтенантом, вглубь уходя аллейки сада городского, под
фонарями зимними которого порой отроческой, увы, ввиду
здоровья никудышного ему ни разу так и не пришлось
пошаркать острыми по гладкому.
— Отлично, отлично, — внезапно выполнил Виктор
Михайлович молниеносное кру-гом, сено с соломой
перепутал, заставил возомнившего уже черт знает что,
буквально окрыленного реакцией товарища М-ко, Толяна,
второй за это утро, подумать только, раз позорно дергаться,
какие-то движенья мелкие, смешные невольно совершать.
Впрочем, сотрудник комитета особого при Совете
Министров унижать информатора, его на место ставить и в
чувство приводить не собирался, не планировал, нет, просто
эмоциям дал волю офицер, расстроенный донельзя не просто
безответственностью, ах, если бы, преступным, скажем так,
пособничеством и не каких-то отдельных отщепенцев, а целых
групп и коллективов молодых людей мерзавцам, негодяям и
подонкам.
Ведь от скольких он уже об этом рейде слышал, а
скольких расспрашивал, подробности той экспедиции
карательной пытался выяснить, и никто, ну, надо же, ни один
человек до сего момента о самом главном, что уж говорить о
множестве подробностей, деталей, скрытых не без умысла, о
ключевом, центральном не сказал ни слова.
Значит, приуныли малость, развеяли печаль, ну, ну,
услышал наконец-то Виктор Михайлович звук долгожданный,
си-бемоль прикосновения зеленого к прозрачному, схватил,
похоже, поймал мелодию, которую, как и предчувствовал, он
должен был извлечь из стеклотары, двух запылиться не
успевших даже в углу под стульями сосудов, короче,