соли коммунхозовской, навязчивое создавалось впечатление,
казалось, представлялось, будто всего лишь прилежный
ученик, усидчивый и аккуратный Толя Кузнецов внезапно под
дурное влияние попал подростка непочтительного, дерзкого,
лишенного к наукам склонности и интереса, зверька
угрюмого, глазастого и злого, Ленчика Зухны.
А подтверждением тому ну вот хотя бы печальный
случай, происшествие, ЧП, в истории спецшколы номер три
для одаренных девочек и мальчиков отмеченное, как "те
самые", да, да, жуткие и безобразные "те самые танцы".
Действительно.
Но прежде чем за описанье взяться очередной
облезлой елки профсоюзной, казенных хлопьев белых,
свисавших с потолка на ниточках разновеликих, гирлянд,
фонариков, серебрянных полосок из фольги железной, ну, в
общем, торжеств привычных по поводу грядущей смены
холодного без меры студеня совсем уж лютым просинцем,
невозможно в который уже раз не подивиться игре небесных
сил, непостижимая прихоть коих способна сделать внука
прачки, безропотно стиравшей с утра до ночи дорожными
ветрами пропыленные рубахи, злодеем, возмутителем
спокойствия, изгоем, пугалом, чудовищем на двух ногах, а
правнука солдата, кантониста беглого, бродяги, арестанта,
каторжника личностью приветливой, мягкой, ненавязчивой,
как бы всегда нечаянно, без умысла, без задней мысли,
нелепой волей обстоятельств вовлеченного и втянутого во
что-то безобразное и неприемлемое в принципе.
Но, впрочем, размышляя здраво, ну кто вниманье
обращает на пианиста, в углу за инструментом полированным
пристроившегося скромно, притулившегося, в тот миг, когда
пластмассовым зубочком, коготком, реветь, стонать и плакать
заставляя колонку черную с красивой самопальной вязью букв
"Маршалл", суровый, непреклонный гитарист у края сцены, у
микрофона, слова отчаянно вдогонку звуку резкому струны,
зажатой с двух сторон, выкрикивает, отправляет.
" Люби меня раз,
Люби меня два,
Люби меня три".
Да, молчал, молчал, стоял всегда не то спиной к
публике, не то боком, бренчал чего-то там невыразительное и
вдруг, мама родная, очами зыркнул полоумными, к рампе
шагнул, к стойке с прибором звукочувствительным
приблизился решительно, тряхнул кудрями, боднул башкою
воздух липкий и что-то явно репертуаром утвержденным не
предусмотренное, всю банду бравую лабать заставил.
— Пока я твой,
На часы не смотри.
Люби меня раз,
Люби меня два,