Противна стала балаболка Лере, неприятна, и все тут,
после того, как чуть ли не сейчас же по возвращении из
ссылки деревенской на дне рождения свиньи безмозглой под
бульканье напитков разноцветных вдруг выяснилось, что это
не кто-нибудь, а именно она, Малюта, не удержала своего
малыша за мелкими зубами и рассказала, Боже мой, кому?
дочурке Старопанского, жидковолосой Светке, поведала на
ушко, чем занимается отличник из десятого с баскетболисткой
из девятого на черных матах в зале темном. Та доложила
матери, которая, естественно, за долг гражданский посчитала
необходимостью нарушить клятву, обещанье не сдержать,
вначале было данное. Рагневался, ножищами застучал
Старопанский Егор Георгиевич — директор школы образцовой,
но в интересах дела общего себя взял в руки, на цыпочках, как
шиш, как тать по коридору узкому прошел, и к щелочке
дверной припал.
Ага!
Тихушники, темнилы, молчуны и надо же, попались.
А вот Симу с Иркой никто ни разу так и не застукал. Еще бы,
поди попробуй ухватить, поймать летящий с горки к черту, в
огне, в дыму, гудящий и свистящий паровоз, карету скорой
помощи, пожарную машину, воронок. Во всяком случае едва
ли до того момента, как год назад в июне ключ Ирка получила
(дабы готовиться к экзаменам грядущим без помех) от той
родительской малины на Арочной, в одном и том же месте
безумной парочке случалось подряд два раза охать, чмокать и
кусаться.
Ну, а в июле пузырем столичной белой, который Сима
выставил на пластик красный столика кухонного (ах, мама, где
ты, мамочка, метавшая на ту же скользкую поверхность
ежесубботне все без разбора, и бутерброды с черною
зернистой, и пирожочки с печеньем домашние) закончилась у
Димы Швец-Царева и у Малюты Иры жизнь кочевая, началась
оседлая. То есть все настоящее пришло к родимым, и
блевотина, и похмелье, и триппер, Симой привезенный из
Северной Пальмиры, и выкидыш восьминедельный,
подаренный ему Малютой на Новый год.
То есть красиво жили, без оглядки, студент истфака
университета и первокурсница мединститута. На зависть всем
и кутерьме веселой, казалось, вечной, конца не будет никогда,
однако нечто нехорошее, определенно, приключилось зимою
этой.
Иначе говоря, народ глазастый, любознательный,
сметливый, чу, начал замечать — все чаще, регулярней в
одиночку или в компании Валерки хитрой Додд Малюта Ира,
буркала залив, заправив баки, нализавшись, косая
скандалистка, дура, красиво пишет кренделя лихие по этажам,
по лестницам развратной "Льдины", а Сима же предпочитает
свой "Жигуленок" белый парковать под тополями набережной,