в полном соответствии, и к удовольствию всеобщему.
За это, заметим откровенно, и ценил Тимоху Жаба,
хозяин, и видеть потому желал бы рядом, то есть иметь все
время под рукой. Сказал — сделал (как? что? — не важно) молча
и в самом лучшем виде. Правильный парень, нужный, не
хитроверткий падла, фуцан, зам по идеологии Раденич Костя.
Колчак, швец-царевского клана выкормыш,
племянник чей-то по их мусарской линии, казалось вот-вот
свалит Жабу и в кресло сядет под знамя юбилейное,
визировать входящие и исходящие начнет. К тому все шло.
Царевская брала, пал тесть Цуркана, могучий Степан Андреич,
и им самим шикарно некогда обставленные кабинеты чужих и
неприятных ему новых владельцев принимали. Да. Как ни
прискорбно. Да. А вот зять Кондакова, и как только этого
(ействительно, возможно вследствие досадной нетерпеливости
его мамаши на свет явившимся повадки и черты большого
батрасьена не утратившим вполне) широкогрудого, без шеи,
мастера по вольной борьбе, не звали за глаза, и тупицей, и
дебилом, и валенком ушастым, толковей и сноровистее
многих оказался.
Конечно, надоумил тесть.
— На твое место, говоришь, нацелился цыпленок? А ты
его выше, через себя, Игорек.
Сказал, тяжелым мельхиором поддел кусочек языка,
застывший в искрящемся, горчицей смазанном желе, и
рюмочку, проглоченную только что отправил догонять.
— Понял?
Определенно. Не просто выше, а еще и как бы в
сторону, отвел угрозу навсегда. Ага. Позвал к себе перед
началом самым отчетно-выборной компании и ласково бумагу
из ЦК (конечно, и друзьям московским спасибо, как же,
устроили) змеюге показал:
— Сечешь масть, Константин? Местечко на область
кинули в МГИМО. Хочу твою кандидатуру зарядить. Ты как?
Ах, щечки вспыхнули, и был таков, сгорел наш
гаврик.
— Ну, все тогда, давай всю эту туту-муту оформляй.
Здесь ворох, клин, на два мешка.
Вот вам и Жаба, Игорек Цуркан, сын
спецпереселенца, обхитрил, объегорил вохровское семя.
Ловко.
Не зря Степану Кондакову пришелся ко двору.
Впрочем, в дом управляющего делами обкома партии брали
примака из знаменитой ну разве крапивы буйством, да шпаной
жестокой, деревни, давным-давно проглоченной Заводским,
вкривь и вкось расползшимся районом города Южносибирска,
Чушки, не за красивые глаза и ум недюженный, что притаился
неприметный под бобриком борцовским, грозившим рано или
поздно у переносицы сойтись с бровями. Нет, брали